2 апреля в Беларуси и России отмечается День единения народов Беларуси и России. Данный праздник был учреждён в честь подписания 2 апреля 1996 года Договора «Об образовании сообщества России и Беларуси»
Через 20 лет, в 2016 году, тема белорусско-российского единения по-прежнему актуальна. Правда, уже больше в проблемном ключе. Москва и Минск не продемонстрировали единства ни в оценке украинского кризиса, ни в экономической и политической реакции на него, не выступили единым фронтом в Сирии, не смогли выработать совместный ответ на грянувший экономический кризис. А сейчас вот, как оказалось, и довольно по-разному отреагировали на кризис в Нагорном Карабахе. Белорусско-российские отношения «пробуксовывают», в то время как отношения Беларуси с Китаем, ЕС и США стремительно развиваются. Это уже стало причиной публичных приступов ревности со стороны российского экспертного и даже политического сообщества.
По большому счёту, ничего особо выдающегося в таком соотношении тенденций нет. Ведь белорусско-российская интеграция к 2014 году уже зашла довольно далеко и дальнейшее её продвижение было связано со значительным ограничением суверенитета участников. Причём, исходя из принципа суверенного равенства, в равном объёме для России и Беларуси. В то время как отношения с ЕС и США развиваются с самого низкого старта, фактически — с уровня конфронтации и санкций. И здесь есть большое пространство для движения к простой нормальности отношений, а не к «сближению».
Тем не менее, было бы лукавством считать, что в белорусских отношениях всё осталось, как прежде. Конечно, Минск и раньше предпринимал смелые политические манёвры, как например, в случае отказа признать независимость Абхазии и Южной Осетии. Однако после начала украинского кризиса курс белорусского руководства на противодействие эскалации в регионе стал похож не на манёвры, а на стратегию. И эта стратегия существенно расходится с отдельными внешнеполитическими приоритетами российской стороны.
Многие склонны списывать это расхождение между Беларусью и Россией на фактор «зелёных человечков». Мол, главным стало то, что белорусское руководство «испугалось» повторения крымского сценария на белорусской земле. Конечно, нельзя полностью исключать того, что данные соображения действительно могли повлиять на официальный Минск. Учитывая произвольность и излишнесть российских действий в Украине (при наличии множества способов обеспечить свои интересы здесь невоенными методами, об этом недавно в интервью «Московскому комсомольцу» хорошо говорил Глеб Павловский), полностью игнорировать возможность получить неприятный «сюрприз» от союзника вряд ли было бы разумно.
Однако главным для белорусского руководства, конечно, является не опасность, которую может представлять «непредсказуемая» внешняя политика России, а объективное и усиливающееся различие интересов Минска и Москвы.
Дело в том, что за последние годы Россия явно «ушла в отрыв» по части формулирования и продвижения собственных национальных интересов. Именно этот «отрыв» обуславливает нарастающее отставание интеграционных процессов от политческой реальности.
Скажем, и украинский кризис, и сирийская кампания, и конфронтация с Западом соответствуют интересам Российской Федерации в той их версии, в которых они сформулированы нынешней российской элитой. Признавая свою неспособность или нежелание конкурировать в мире в области экономики («государство-дауншифтер» по Герману Грефу), Россия выбирает конфронтацию как способ поддержания и укрепления собственных позиций как на международной арене, так и внутри страны. Эта сознательная замена медведевской повестки модернизации на повестку противостояния и определяет специфику действующей сейчас версии национальных интересов России.
Забавно то, что данная версия национальных интересов риторически отчасти отвечает тем надеждам белорусской стороны, которые она возлагала на интеграционные процессы. Скажем, нынешняя Россия, безусловно, стремится снизить свою зависимость от внешнего мира, как путём изоляции (и самоизоляции), так и путём наращивания своих возможностей влиять на внешний мир в соответствии со своими интересами. При этом Россия стремится сохранить и закрепить своё господствующее положение на постсоветском пространстве (в своей «сфере интересов»).
Казалось бы, из этих двух императивов самым логичным следствием является приоритет для Москвы процесса евразийской интеграции в рамках ЕАЭС и других образований, в которых ведущую роль играет Россия. Но на самом деле — ничего подобного.
Скорей ключевыми приоритетами становятся размещение критических производств на собственной территории, стремительное развитие национального ВПК, национальной платёжной системы и других инструментов. Национальных. Но никак не интеграционных. Профиль товарооборота с Беларусью смещается от формулы «углеводороды в обмен на машины, нефтепродукты, потребительские товары и продовольствие» к формуле «углеводороды в обмен на продовольствие, нефтепродукты и потребительские товары». А кризис и импортозамещение в России, пусть и весьма противоречивое по своей сути, вытесняют с рынка белорусских производителей с такой же скоростью, как и всех остальных. Символом этого процесса недавно стало заявление руководства холдинга «Алмаз-Антей» о намерении отказаться от продукции Минского завода колёсных тягачей при комплектации комплексов С-400 «Триумф» и затем С-500 «Прометей». На этом фоне совместный проект российского «Ростеха» и итальянской Finnmecanica по производству аж 160 вертолётов AW189 до 2025 года (специалисты считают, что рынка для такого количества машин просто нет) выглядит вполне логичным. Даже несмотря на то, что проект никак не является «импортозамещаеющим»: он предполагает лишь 50%-ную локализацию производства в России и параллельно «гробит» российский проект вертолёта «Ка-62» Казанского вертолётного завода.
Лично я не вижу в таких действиях российской стороны ничего предосудительного. Это нормальная логика молодого национального государства — делать ставку только на то, что оно само эффективно контролирует (в нашем случае — не МЗКТ), или на то, в обмен на что можно получить хорошие дивиденды (в случае с итальянцами — технологии и борьбу за отмену санкций ЕС). В этом смысле зависимость от белорусских комплектующих или конечных изделий для России ничем не лучше, чем зависимость от итальянских, французских и немецких. А учитывая вопросы трансфера технологий и некоторые другие аспекты, так в чём-то и хуже. Допускать такую зависимость возможно лишь в той мере, в какой Россия контролирует соответствующие поставки, будь то экономическим, политическим, правовым или военным способом.
Именно поэтому многочисленные заявления российский экспертов о том, что с началом санкций для белорусских производителей продукции машиностроения высвобождается огромная ниша на российском рынке, не соответствуют действительности. Ниша действительно высвобождается, но, во-первых, не такая большая, во-вторых, только для тех производителей, которых эффективно контролирует Россия.
А как же контроль над «сферой интересов»? Про него никто не забывает. Но с 2014 года он обеспечивается другими, более эффективными методами, чем оказание экономической поддержки и совместное экономическое развитие. Арсенал таких методов крайне широк: от использования «зелёных человечков» до выделения всё тех же кредитов, только в меньшем объёме и под более жёсткие условия.
Конечно, такой «национальный эгоизм» не так благовиден, как предыдущие формулы интеграции. Именно поэтому наряду с различного рода угрозами (западной, террористической и другими, реальными и не очень), а также риторикой «русского мира», российская сторона продолжает использовать риторику развития для обоснования привлекательности своих политических интеграционных инициатив. Однако никогда ранее данная риторика не была настолько пустой и слабой, как теперь, после начала украинского кризиса.
Кстати, это прекрасно совершенно на другом материале проиллюстрировал премьер-министр Беларуси Андрей Кобяков. Говоря об интеграционных проектах, он отметил, что Беларусь и Россия по-разному понимают интеграцию: у российской стороны основной уклон делается на владении тем или иным имуществом с последующей перспективой распоряжения, а Беларусь в первую очередь интересует эффективность использования, «сторона развития», а не «владения».
Вот эта несостыковка является главным препятствием на пути интеграции. И вряд ли в обозримом будущем она исчезнет. Скорей, после начала украинского кризиса она лишь продолжает усиливаться.
Что из этого всего следует? Только одно. Что Беларусь должна относиться к собственным национальным интересам так же серьёзно, как к своим национальным интересам начала относиться Россия. И исходя в первую очередь из своих национальных интересов Беларусь должна принимать решения об экономическом сотрудничестве, особенно — в период, когда нам требуются смелые решения и действия, чтобы не стать, вместе с Россией, «страной-дауншифтером», безнадёжно отстав от технологического прогресса.
А каким образом озабоченность национальными интересами повлияет на интеграцию, это уже вопрос второй. Думаю, то ценное, что есть в ней, в любом случае сохранится и будет приумножено.
