В 1937 году одного из основателей белорусского комсомола Михаила Гершмана спасло только чудо.- Как порой бывает тяжело разговаривать с молодыми людьми, - покачал головой после продолжительной беседы со мной Михаил Гершман. - Вот вы, например, знаете, что такое дратва?.. А коломази?
Я до встречи с Михаилом Васильевичем действительно раньше не слышал ни о том, ни о другом, а потому лишь выдал короткое "нет". Этот седовласый, искалеченный порогами бурной судьбы человек стал в моей жизни первым, кто хранит в личных воспоминаниях картинки крестьянской дореволюционной жизни, голода и холода войн гражданской и Отечественной, репрессий 30-х годов. Михаил Гершман - это сама история.
Буду вечно молодым
Царские порядки Михаил Васильевич, хотя и был тогда еще мальцом, запомнил в деталях. На его глазах урядник бил нагайкой бородатых мужиков, как лошадей: хлестал из-за плеча. Босяк Мишка уже с малолетства присматривался к жизни односельчан.
- Я сам был из бедной семьи, а потому интуиция у меня была классовая. Видел, что крестьянина били за то, что у него ничего не было. И быть не могло: скота мало, навоза - с муравьиный дом, о химудобрениях тогда и речи не шло. Он снимал осенью урожай, и если в семье было трое-четверо детей, хлеба хватало до Коляд. С таких, кроме удовольствия от свиста нагайки, стражник ничего получить не мог.
На роду Гершманов стояла печать профессиональной местечковой династии - Михаил должен был стать потомственным сапожником. В глухомани белорусского Полесья непромокаемая обувь была на вес золота, потому отец ходил по окрестным деревням с поцугами, капульями, шилом... Вознаграждением крестьян в большинстве случаев была рожь, в редких - мясо, соль. Но этого хватало ненадолго.
- Война, разруха сказались на всех, - продолжает Михаил Васильевич. - Вы представляете себе хлеб без грамма соли? Какая это отрава!.. Но пережили...
Советская власть пришла в Ломовичи вместе с сельчанами, вернувшимися с первой мировой. 145 дворов недосчитались 115 мужиков. Среди демобилизовавшихся энтузиазмом и инициативностью выделялся Данила Пакуш, первым принесший в село весть со сладким именем "слобода". Неграмотный, он смысл этого до конца так и не усвоил, а потому и выговаривал слово "свобода" так, как было звучнее крестьянскому уху.
В Ломовичах что ни день собирались митинги, на которые отец брал и Мишку.
- Это был небывалый подъем сознания, о котором ныне говорят черт знает что, - сокрушается ветеран. - Крестьяне восприняли Октябрьскую революцию с величайшим энтузиазмом, как свою родную. А когда Данила заканчивал свою речь: "Да здравствует слобода!" - все мы громко кричали и подбрасывали вверх и без того мятые кепки.
Сельский сход обычно одобрял все мероприятия Советской власти. Например, налоги с бедняков снял, выделил из фонда зерно для посевов. Но люди все равно бедствовали.
Собирались в группу - толоку - и строили хаты, на себе пахали. Работали вместе, без отдыха.
1921 год стал в судьбе Мишки Гершмана переломным. В марте в боях за Кронштадт погиб старший брат, гимназист, занесенный в солдатский строй революционной волной... Вместе с гражданской войной в страну пришла разруха. Односельчане не жили - выживали: картошку в мундирах макали в толченое льняное семя и запивали рассолом.
Прослышал Мишка о том, что в соседней деревне организовалась комсомольская ячейка. Вожаком ее стал Николай Одинец, бывший гимназист, окончивший шесть классов. Молодежь загорелась новым, бескорыстным огнем Советской власти.
Каждую субботу Михаил Гершман еще с пятью ровесниками ходил в волостной центр, удаленный от Ломовичей на 12 километров: уж очень, по словам бывшего комсомольца, хотелось помочь строить новую жизнь. Это желание заметили
: - "Это будут стойкие, надежные комсомольцы", - сказал про нас Колька. Я же настолько хотел быть в их рядах, что, когда меня зачислили (единого образца билета с силуэтом Ленина не было, просто картонный листок, сложенный вдвое), на самотканой рубашке из крестьянского сукна вышил три буквы "КСМ" - Коммунистический союз молодежи.
Гершману тогда было тринадцать с половиной лет. Набегается по деревне - и домой. Пока комсомол не мешал Мишке помогать отцу по сапожному делу, родители терпели. Мать: "Тебя, Михаил, комсомол хлебом не накормит..." - "Мама, это надо..." - в ответ. Отец же был сочувствующим, революцию воспринял хорошо и был даже в глубине души единомышленником сына: хвалился, что ровесник Ленина, - 1870 года рождения.
С первых дней существования ячейки в Ломовичах ее возглавил Михаил Гершман. А раз взял на себя ответственность, значит, нужно проявлять инициативу. Так родилась мысль открыть избу-читальню, но недоставало самой малости - избы. Молодежь нашла выход. Комсомольцы решили арендовать новопостроенный сруб у крестьянина, а чтобы оплатить - пошли работать на лесоповал белорусского треста лесоразработок "ЛесБел". Оборудовали сцену, трибуну...
- Место для сбора, - вспоминает Гершман, - самое подходящее, но чего-то все равно не хватало... Правильно - гармониста. Без него в деревне ни одна сходка молодежи не собиралась.
Для этих целей пришлось идти в соседнюю деревню к Николаю. Выучился парень "рыпать" на гармошке - в люди выбился. Заключили с ним на бумаге договор: мы ему сено на зиму поможем заготовить, а он играет все революционные праздники, воскресники и т.д.
Сходки молодежи с того дня стали, по словам Михаила Васильевича, событием в жизни деревни. Сначала танцы, потом политинформация, потом снова танцы. Гармонист меха растягивал. Мишка бил в бубен. И молодежь пошла...
Инициативного, умевшего убедительно доказать необходимость любого мероприятия Советской власти Михаила Гершмана продвигал сначала комсомол, потом партия продвигала выше: в райком, затем - горком, на съезде комсомола Белоруссии избрали членом ЦК.
Допрос тов. Пикиной
В 1936 году наркомом внутренних дел СССР стал Николай Ежов... Помолчав, Михаил Васильевич с трудом продолжил повествование о новой странице из своей биографии, да и истории комсомола республики.
- Репрессии по отношению к комсомольцам начались неожиданно: Ежову показалось, что мы "засорены врагами", - вспоминает Гершман. - Об этом он доложил Сталину, который как человек подозрительный разрешил наркому взять молодежное движение в "ежовые рукавицы".
В белорусскую столицу для чистки рядов комсомола приехала второй секретарь ВЛКСМ Пикина. Был срочно собран пленум в только что открывшемся Доме офицеров - около 40 руководителей съехались в Минск, в том числе и первый секретарь Речицкого горкома комсомола Михаил Гершман.
- Я приехал уже вечером, - продолжает Михаил Васильевич. - Пикина сидела в президиуме, у нее под рукой лежал список активистов. Начала вызывать в алфавитном порядке: "Такой-то имеет связь с врагом народа таким-то. Есть предложение вывести его из состава ЦК..." В этой универсальной формулировке были названы поочередно 23 человека из 40 присутствующих: большинство руководителей не пофамильно, а в лицо знали Августайтиса - первого секретаря ЦК ЛКСМБ, литовца, а значит, "врага народа", арестованного еще в день приезда Пикиной в Минск. У дверей каждого названного встречал милиционер, забирал билет члена ЦК и просил покинуть зал заседаний...
Когда очередь дошла до Гершмана, он вспылил, вскочил на трибуну, не сказал - прокричал о том, что идет разгром годами воспитанных руководящих кадров белорусского комсомола. Попросил вмешаться в заседание первого секретаря ЦК КПБ Алексея Волкова.
Волков стоял у окна, скрестив руки. Промолчал. Пламенное выступление Гершмана в расчет принято не было - его вывели из ЦК.
- Вышел на улицу, - у Михаила Васильевича в глазах слезы, - настроение - хоть в петлю. За что?
В гостиницу, где поселили на время пленума секретарей, Гершман не поехал. Заглянул к двоюродному брату, работавшему в Центральной контрольной комиссии Рабоче-крестьянской инспекции, все рассказал, у него и заночевал. А утром был вынужден спешно выехать из Минска к дальним родственникам: той ночью всех выведенных из состава ЦК из гостиницы перевезли во внутренний дворик управления НКВД и... расстреляли.
Неужели от НКВД в 1937-м можно было скрыться? - спросит читатель. Да, можно было. Хотя об аресте секретарей знали не только комсомольцы, но и большинство государственных работников. Михаила Васильевича никто из друзей и родственников не выдал: не мог кристально чистый, начинавший во всем с личного примера Гершман у всех на виду "связаться с врагами" и уж тем более "вести антисоветскую агитацию". Никто не взял на себя непосильный для человеческой совести груз корыстного стукачества и лжи, никто не упрекнул Михаила в молчании ("Раз скрываешься, значит, враг..."). Было лишь чувство общей недосказанности, душевного дискомфорта от того, что произошла ошибка, по отношению к кому-то уже непоправимая...
Зима 1938 года все изменила в соответствии со сталинским планом - он всегда находил виноватых там, где был виноват сам... На февральско-мартовском пленуме Сталин заметил, что "с кадрами наломали дров, тысячи коммунистов оказались безосновательно исключены из партии"... Бойня немедленно прекратилась. Ежова бросили в подвал.
Оставшимся в живых "бывшим" вновь раздали комсомольские и партийные билеты, Гершмана вызвали к первому секретарю ЦК КПБ Пантелеймону Пономаренко. Высохший до неузнаваемости, он зашел в кабинет.
- Юноша, что с вами? - первый секретарь не узнал в нем того, всегда веселого и инициативного, Мишку. - Вы же кожа да кости!..
Гершман расплакался - сдали нервы. Пономаренко прекрасно знал правила игры - он сделал вид, что ничего не знает...
Цена жизни
Выступление Молотова по радио в полдень 22 июня даже секретаря райкома города Смолевичи Михаила Гершмана застало врасплох. О нападении гитлеровцев на Советский Союз знал лишь начальник отделения НКГБ, получивший информацию по секретной связи. Но он смолчал, памятуя о том, что советской военной доктриной выдворение врага за пределы Советского Союза планировалось в тот же день. Зачем лишний раз будоражить трудовой люд?
Гершман сидел в кабинете за своим рабочим столом и правил доклад о предстоящей уборке урожая, когда пара немецких бомбардировщиков сбросила на Смолевичи бомбы: посыпались стекла, загорелись близлежащие дома, началась паника - война.
Михаил Васильевич сегодня с улыбкой вспоминает о том, как 26 июня, заметив на окраине города немецких мотоциклистов, он с коллегами на райкомовском автомобиле по огородам летел в лес: кроме расстрела, им "новая власть" ничего не готовила. А затем, чтобы попасть в действующую армию, предложил военкому свою машину и "первоклассного шофера, спасшего ему и другим членам райкома жизни", в обмен на направление на сборный пункт. Но тогда ситуация выглядела намного серьезнее...
Какова цена жизни, Гершман знает не на словах. Не раз ходил в обнимку со смертью: и в 20-е годы, когда бандиты в деревнях по ночам расстреливали комсомольских активистов; и в 30-е, чудом избежав пули НКВД; и в 40-е, когда шел на встречу со смертью с не менее благородной, чем прежде, целью.
Михаил Васильевич Гершман до сих пор не верит, что удалось столько пережить. Уже год, как он не выходит из дома, - не позволяет здоровье. А ведь скоро, 5 мая, у него юбилей - 75 лет в Коммунистической партии. Вот и в этом году он не забыл уплатить партийные взносы...
С горечью смотрит с высоты прожитых лет на день сегодняшний, где богатством является не состояние души, а кошелек. И снова есть бедные. Но он счастлив, что прожил почти весь XX век в очень суровых и жестких условиях и сохранил - без всяких потерь - свои идеалы юности. Горд тем, что овеян дыханием Великого Октября, и принял эстафету из рук поколения Павки Корчагина, которое, даже падая замертво у ног своих вороных лошадей, продолжало бороться за счастливое будущее.
