Мужчина пришел в баню с пустыми руками: ни мочалки, ни полотенца, ни мыла, ни веника. Долго развязывал шнурки коричневых ботинок на мощной рифленой подошве. Через голову стянул грубый черный свитер. Старательно, словно боясь пропустить, расстегивал пуговицу за пуговицей на клетчатой фланелевой рубахе. Аккуратно сложил вельветовые брюки на верхнюю полку, где лежала лыжная шапка, и устало сел, глядя на шашечки коричневой плитки и на свои босые ноги... А вокруг говорили. Дети смеялись, галдели, родители их торопили, а седой мужчина все сидел, уставясь в пол...
Взял из пирамиды тазик и вошел из раздевалки в душевую, полную детского визга и брызг и сырого пара. Он стоял под теплым дождиком. На запястье поблескивали часы, а на груди — пластинка медальона. Мужчина был высокий и розовокожий.
В парилке было трое подростков. Один черпаком лил воду на камни, а двое морщили носы, сидя на нижней полке. Подросткам пришлось подняться и пропустить незнакомца. Он забрался на самую верхнюю полку, под темный потолок. Лег, вытянулся и прикрыл глаза рукой. Мужчину подростки не знали, и не потому, что он, как и все в бане, был голый.
Через четверть часа его без сознания вынесли из парилки четверо мужчин. Положили на каменную скамью, плеснули в лицо холодной воды, зашумели... Когда приехала «скорая», мужчина еще не пришел в себя. Врач, женщина, вошла в мужскую баню. Молодая, на груди стетоскоп, в руке пластиковый кофр. Зацокали каблуки по мокрой и скользкой плитке. Мальчишки отворачивались.
Узкую дверь шкафчика открыли. Документов не было. Пачка сигарет, одноразовая зажигалка, ключи, носовой платок, складной ножик, автобусный билет, два каштана и деньги по разным карманам черного бушлата. Ему сделали инъекцию, положили на носилки, перенесли в машину и увезли в больницу.
Часы, цепочка с медальоном...
Это был Витька Рыжий. Пятьдесят лет назад рыжий, а теперь седой. Узнала его санитарка Валентина, немолодая женщина с накрашенными губами. Она увидела на правом плече темный шрам.
На улице Школьной — школа. Старая, трехэтажная, довоенная, желтая. Номер школы — тринадцатый. Но это не важно. Улица Школьная короткая. Метров триста. От шоссе до базара. Раньше она была вымощена булыжником. Едешь на велосипеде, зубы щелкают. Ключи под рамой в коричневой кобуре гремят... На Школьной все дома старые, четырехэтажные. В одном из них в коммуналке жила семья Витьки Кныша. Витька был рыжий, как морковка, но на кличку не обижался. Он жил в доме для рабочих, напротив школы, на третьем этаже в комнате на восемнадцать метров.
Санитарка узнала его, но никому не сказала. Пришла домой и принялась перебирать старые фотографии. Наконец нашла. Двое пацанов лет по двенадцать в белых майках и длинных черных трусах стоят на школьном стадионе. Справа, коротко стриженный, ее брат Виталик, а рядом он — Витька Кныш по кличке Рыжий. Через два года родители, а вместе с ними Витька уедут с улицы Школьной навсегда. Он восьмой окончить не успеет... Женщина даже очки надела, чтобы лучше рассмотреть шрам на плече, чтобы еще раз убедиться, что не ошиблась.
Через день санитарка Валентина вошла в палату реанимации. Белый халат без единого пятнышка, волосы подвиты, глаза подкрашены. Больной лежал под капельницей. Лицо у него было, как мукой присыпано, щеки запали, глаза ввалились. Острый кадык иногда дергался под седой щетиной. Она полчаса сидела на стуле с железными ножками. Качала головой и мяла носовой платочек. Ушла на свой этаж, когда в коридоре услышала громкие шаги врачей.
Медики делали все, что могли. На третий день больной открыл глаза и пошевелил пальцами правой руки. А вот улыбки не получилось. Левая половина лица не двигалась. А еще через день Витька Кныш умер. Второй инсульт — и его не стало на белом свете.
Валентина — младшая сестра одноклассника Витьки — возвращалась с кладбища по улице Школьной. Она, как и раньше, жила в старом доме напротив школы. В спину дул холодный ветер, гнал по асфальту сухие листья. Немолодая женщина, у которой были взрослые дети и даже два внука–студента, улыбалась. Она даже проехала по льду несколько шагов. Ледяной ноябрьский ветер казался горячим, как Витькино дыхание. Ей чудилось, что она сидит на жесткой раме, а Витька Рыжий крутит педали и жарко дышит ей в шею.
И одно только ее смущает — улица Школьная такая короткая.
