У танка башню снесло
— Мои родные жили в Миорском районе Витебской области. До 1939 года их деревни находились в двухстах метрах от границы Советского Союза, на польской территории. Семья по материнской линии жила в деревне Мысливцы и фамилию носила Мысливец. По отцовской линии семья Метла жила неподалеку от деревни Мётлы.
Александр МЕТЛА с единственным сохранившимся снимком папы, сделанным в 40-е. Теперь это фото есть и в документальной повести об отважном сыне, прошедшем Афганистан
Мой дедушка по отцу Никита Романович Метла, участник Первой мировой войны, награжденный двумя Георгиевскими крестами, в 1940 году по надуманной причине был выслан с женой и семью детьми в Казахстан. И пусть позже его реабилитировали, но все же войну они встретили не на малой родине. Одно из самых страшных воспоминаний папы, Михаила Никитича Метлы, — голод. Представьте, в семье от голода умирают двое деток, становится все хуже и хуже моему папе, тогда еще 17-летнему мальчишке, и младшему 14-летнему Лешке. Каким-то чудом их маме удалось раздобыть ведро зерна — спасла детей.
Старший брат папы Виктор в 1942 году был призван в армию. Так как он отучился семь классов в польской школе, а на то время это было довольно серьезное образование, его отправили в артиллерийское училище. Позже ему, 18-летнему парню, присвоили звание младшего лейтенанта и отправили на фронт. Мой папа, чтобы попасть в армию, дописал себе год и был направлен в танковые войска. Он не любил рассказывать о войне, так что о многом я не знаю. Но помню рассказ его о первом бое, страшном и скоротечном. Боевая задача — прямо с эшелонов захватить станцию. Танки попали под плотный огонь артиллерии немцев — снесло башню Т-26. Мой папа был в нем! Два человека — командир-наводчик и заряжающий — погибли на месте, а папа, управляющий рычагами, остался жив.
После этого случая Михаила Никитича отправили на переформирование. Он научился управлять танком Т-34, затем вновь отправился на фронт. Пока добирались до места боев, люди в эшелоне заболели тифом. Все 46 человек отправили в госпиталь, но выжили лишь шестеро, в том числе и мой отец. Это был 1944 год — война в разгаре, но их отправили домой в отпуск по болезни: ослабленные, они передвигались, держась за стенку… Полгода папа был дома. В 1945 году, когда вновь направили на фронт, его часть оказалась не в боевых порядках. После войны он прослужил еще в армии до 1948 года.
Семья МЕТЛА в сборе: (слева направо) мама Вера Игнатьевна, сестра Лена, молодой ефрейтор Александр и папа — Михаил НикитичДядя Витя дослужился до старшего лейтенанта и участвовал в Берлинской операции. Тогда же был тяжело ранен в ногу. После он получил орден Отечественной войны II степени и прожил долгую жизнь.
Каратели пришли за дедушкой
— Семью моей мамы, Веры Игнатьевны Мысливец, война застала в деревне Мысливцы, которой уже нет. Вспоминали, что немцы появились внезапно — на мотоциклах... Деревню оккупировали. Но захватчики не всегда там хозяйничали. Дело в том, что неподалеку находилась сильная партизанская группа, поэтому фашисты заходили в деревню только днем. А ночью — партизаны. У сельчан была возможность помогать им — снабжали бойцов продуктами, хлебом. Мой дедушка Игнатий Григорьевич менял яйца, кур на медикаменты у немецких обозников для партизан, на коне ездил аж за 400 километров в Могилев за лекарствами, как-то перевозил в безопасную зону и жену одного из командиров.
Бабушка Кристина Семеновна рассказывала, как под покровом ночи к ним пришел еле живой советский солдат. Своих в беде не бросали. Он жил у них два месяца. Его кормили и лечили, пока не окреп. Когда уходил, сказал: «Если жив буду, вернусь и отблагодарю». Но не вернулся...
Рядовой Михаил Никитич МЕТЛА. 1947 год
Эта помощь не осталась незамеченной для врага — закончилась трагедией. Неподалеку от деревни в городе Дисна находилась комендатура, оттуда в деревню периодически наведывались каратели и терроризировали людей. В декабре 1942-го пришли и за нашим дедушкой. Его и еще восемь сельчан избили, скрутили колючей проволокой и расстреляли из «шмайсеров», уложив в одну могилу. Она сохранилась, мы посещаем ее всей семьей, отдавая дань уважения дедушке, которого не знали.
Помню, как я расспрашивал бабушку Кристину: неужто так и не узнала, кто сдал дедушку? Она рассказала, как после расстрела побежала в комендатуру: «Кто, за что моего Игнальку?» — именно так она всю свою жизнь называла своего мужа Игнатия Григорьевича. Комендант был поляком, а она хорошо знала польский, по этой причине все и рассказал ей. Доносчиком оказался житель их же деревни. Через неделю после расстрела мужа к ней пришли партизаны и тоже спросили, знает ли она предателя. Но она ничего им не сказала. Почему? «Внучок, партизаны могли в дом доносчика, где его жена и дети, бросить гранату. Его же родным я смерти не желала». Бабушка моя так и ушла из жизни, сказав, что не пожалела о своем решении молчать: «Моя совесть чиста…»
А дочери, моей маме Вере, в войну было всего девять лет. Она до сих пор не может вспоминать то время без слез. Сейчас нам трудно представить, что маленькая девочка таскает мешки тяжелее ее, работает на земле, не разгибая спины. В 1944 году ее брата, дядю Мишу, призвали в армию. Он служил автоматчиком, был стрелком от бога. Фамилия ведь говорящая — с украинского Мысливец переводится как «охотник». В марте 1945-го он участвовал в последней крупной оборонительной операции Красной армии на озере Балатон в Венгрии. Там он попал под минометный обстрел, ему оторвало ногу. Позже он был награжден орденом Отечественной войны II степени. Помню его, как сейчас, — глыба! Мог 15 километров на протезе пройти.
Еще один член нашей семьи, муж маминой сестры — для меня дядя Шура, а в военное время младший сержант Александр Григорьевич Сакович, попал в гаубичную артиллерию и уже в 1945 году получил медаль «За отвагу». Участвовал в Кенигсбергской операции — уничтожал огневые точки. Когда город взяли, их перекинули на Берлин. Он всегда говорил, что последние бои были самыми сложными. И в Кенигсберге, и в Берлине враг не хотел сдаваться. Шло сражение за каждый подвал, этаж и дом.
Отцовская гимнастерка
— Мой отец вернулся в деревню после службы, когда ему было уже 26 лет. Познакомился с моей мамой — 18-летней красавицей, и уже в 1952 году в деревне Черепы, нынче Гаевка, появился я, а потом и брат, сестра. Мама и сейчас смеется, вспоминая, как молодой папа, если на танцах случались драки, снимал свою гимнастерку и отдавал ей — лишь бы не порвать!
У нас, послевоенных детей, воспитали глубокое уважение к людям, которые участвовали в войне. Я в четыре года заявил дядям-фронтовикам: «Буду, как вы, солдатом войны». Мы, детвора, знали все военные песни и даже те, которые солдаты сами придумывали, эксклюзивные. Одна мне очень запомнилась. В ней история про солдата, который нашел раздавленный котелок, починил и сварил в нем картошку: «Как чудесно сварилась она! Во второй раз чаек смастерили — котелок осушили до дна. И с наплывом табачного дыма вывод сделал бывалый стрелок, что для воина все достижимо, лишь бы только варил котелок!»
Детьми мы ходили в школу за 5—7 километров, через лес, по бездорожью, с деревянными автоматами за плечами. Наша учительница с таким выражением читала рассказы матери Олега Кошевого, что весь класс тонул в слезах. В библиотеке за книжками у нас стояли две малокалиберные винтовки. Пренебрегая всеми правилами безопасности, мы приходили туда, открывали окно и стреляли по мишеням. Так жалели, что война закончилась! Думали, дай нам ружье, мы бы немцев быстро побили. Тогда, играя в войнушку, никто из нас не хотел изображать немцев.
Я, как и многие другие мои сверстники, пошел в армию, и она меня закрутила навсегда — служил в Литве, Беларуси, Грузии, Германии, попал в Афганистан, потом в Туркмению и снова в Беларусь. Мои сыновья — Михаил и Александр — офицеры запаса, реконструкторы, сотрудники ИКК «Линия Сталина». А внуки, школьники Саша и Сема, постоянные участники клуба «Солдаты Победы».
alinakasel@gmail.com
Фото автора и из архива героя материала
