Друзей не выбирают

Моя летопись

— А чего это у тебя такая худая корова? — спрашивали у Катерины Новичковой наши чернявские бабы.


— Она не худая, она такой кости, — отвечала тетя Катя, не вдаваясь в подробности родословной своей коровы.


И действительно, корова Новичковых была на редкость худа и костлява. Казалось, хлестни ее легонько прутиком, она рассыплется на части — рога и копыта отдельно, остальное — белым холмиком печальных костей.


Сын тети Кати, Владик, был моим другом и был старше меня на три года. Он терпеливо научил меня играть в шашки, шахматы, карты и домино.


— С...с...снимите ог...г...глобли! — командовал Владик, — а то м...м...мешать будут.


Мы тащили большие сани на Мельничную гору, где нас уже ждали девчата. Покататься на санях с Мельничной горы приходили все, даже дочь местного леспромхозовского начальника Фаня Блюмкина. Как только сани устанавливались на верхушке горы, все вперемежку старались занять лучшие места. Крики, толкотня, хохот! Крепкие парни разгоняли сани и прыгали на ходу поверх всех. Кому не хватило места, бежали рядом, надеясь хоть как–нибудь зацепиться.


— У...у...уйдите с дороги! — кричал Владик, правя коньком санями. Сани набирали ходу. Девчата визжали, стараясь оттолкнуть навалившихся на них парней, заливисто смеялись. Кто–то падал в сугроб, проворно вскакивал, пытаясь догнать шумную толпу. Да где там!.. Сани мчались с горы, ветер свистел в ушах, раскрасневшиеся девчата вытирали выступившие на глазах слезы. Мелькают заборы, проносятся мимо встречные мужики и бабы и только у магазина отца сани сбавляли ход. 


Весной, когда разливались Бобр и Березина и наши любимые места, Кии и Песчанка, сплошь покрывались водой, мы с Владиком сооружали плот, ставили из старой простыни парус и «ходили» между торчащих из воды дубов, как заправские моряки.


Наша деревня, а точнее говоря, местечко Чернявка, согласно утверждениям нашего краеведа и по совместительству леспромхозовского конюха деда Половника, было основано во времена правления приснопамятного царя Гороха, как раз на месте впадения Бобра в Березину.


Все лето мы проводили на речке, в основном на Бобре, потому что он был соразмерен с нашими параметрами и какой–то домашний. Целой ватагой мы купались до гусиной кожи, зарывались в теплый песок, чтобы отогреться, и снова купались. Плавать нас учили очень просто. Старшие хлопцы брали пацана за руки, за ноги, бросали в глубоком месте в воду: захочешь жить — выплывешь. Правда, далеко не убегали, посматривали за испытуемым.


В Киях выкуривали из дупел дубов шершней. Длинными палками ковыряли в дырке дупла, пока оттуда с густым, зловещим гудением не вылетали шершни. Спасение было только в воде. Сломя голову мы бежали к речке и прыгали с невысокого бережка в омут. Сидели под водой, пока глухие удары сердца не отдавались в голове. И все равно шершни нас кусали, и чаще всего доставалось Владику.


На «маяке» (пожарной вышке, которая стояла возле школы) наблюдали в бинокль, выданный нам лесничим, не столько за пожарами, а за нашими девчонками, собирающими щавель на Песчанке, а потом купающимися в Бобре.


— П...п...посмотри, посмотри, что они в...в...вытворяют, — охрипшим голосом говорил Владик, не отрываясь от бинокля.


Владик сильно заикался, но я его понимал с полуслова. Наконец он передал бинокль мне. Там ничего особенного не происходило. Девчонки купались, брызгались водой, выжимали намокшие косички, но оторваться от этого зрелища было невозможно.


Все наши чернявские пацаны имели оружие. Это были простенькие, заряжаемые серой от спичек пугачи, как мы их называли — стрельбочки. Мы с Владиком решили сделать настоящий самопал, стреляющий битым стеклом и мелкими камешками. В гараже мы раздобыли подходящую трубку, заклепали ее тыльный конец, сделали прорезь для поджига и примотали к вырезанной из дерева рукоятке. Получился настоящий «маузер»!


Настал час испытания нашего оружия. Чтобы все было по–настоящему, решили зарядить его не серой от спичек, а порохом! Из такого оружия стрелять просто так было неинтересно. Решили стрелять по птичке, которая сидела на бревне у берега реки.


— З...з...зажигай! — прицелившись, скомандовал Владик.


Он еще не договорил слова, как я поднес спичку к прорези. Раздался выстрел, и в ту же минуту я услышал, как Владик заверещал, закрыв лицо руками. Я оторвал руки от его лица... Я его не узнал! На меня смотрел негр с выпученными глазами и обожженными ресницами. На меня напал нервный смех. Я смеялся, икал и никак не мог остановиться.


— П...п...падла! П...п...прорезь б...б...большую сделали! — с досадой сказал Владик.


Наш «маузер» валялся на земле с разорванной тыльной частью. Потом Владик взглянул на меня и, тыча в лицо пальцем, тоже расхохотался.


В этот же день вся деревня знала о нашем происшествии. Моя мать в очередной раз запретила мне встречаться с Владиком, но уже через пару дней мы с ним карабкались на стог сена, обставленный еловыми жердями, чтобы сено не раздувало ветром. Мы хотели посмотреть, куда пошли девчата, скрывшиеся за кустами у реки. Вдруг раздался сухой хруст и Владик съехал со стога. Я глянул вниз и увидел страшную картину. Из правой щеки Владика хлестала кровь. Я мигом оказался рядом с ним. Щека Владика была пробита насквозь острым сучком жерди. Владик снял себя с сучка и побежал к озерцу. Я за ним, в панике не зная, что делать. Он подбежал к озерцу, набрал в рот воды и через дырку в щеке выпустил розовую струю.


— Т...т...ты никому не г...г...говори, — шепелявя сказал он, — а я с...с...скажу, что меня л...л...лось б...б...боднул.


— Где вы нашли лося?! И чего ты полез к нему на рога?! — допытывалась тетя Катя.


Вскоре Новичковы уехали из Чернявки в город и больше я Владика не видел.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter