27 января отмечается трагическая и героическая дата — День снятия блокады Ленинграда в январе 1944 года. Тогда зажатый в кольцо город схлестнулся в беспощадной борьбе не только с фашистскими войсками, но и с другим, не менее жестоким врагом: холодом и, самое страшное, голодом.
Евгению Павловичу Ващукову, ныне полковнику в отставке, в сорок первом году исполнилось двенадцать лет. Страшные блокадные дни, пережитые им, отпечатались в памяти навсегда, и он рассказывает о тех событиях так, словно все происходило вчера.
—До войны и моя семья, и семья моей будущей супруги жили в Ораниенбаумском районе — пригороде Ленинграда. Обе семьи были большие. Только я рос единственным мальчиком среди сестер, а моя будущая жена Нина Нестерова — единственной девочкой среди четверых братьев.
С Нестеровыми познакомились случайно. С приближением немецких войск всем в спешном порядке пришлось переехать в город. Так мы стали беженцами — без жилья, с немногими пожитками в небольших узлах.
Разместили нас в опустевшем общежитии ремесленного училища. Тогда–то и начались долгие и страшные дни с постоянными бомбежками и артобстрелами днем и ночью. Спали по двое на койках, приготовить пищу было не на чем. Да и готовить–то особенно нечего. Нормы на продукты по карточкам уже были уменьшены в два раза: на неработавших и детей старше 12 лет полагалось 250 граммов хлеба и 92 грамма продуктов в день. Малышам выдавался чуть больший паек. Но откуда же взяться продуктам? Двухмесячный запас продовольствия закончился, а доставка пароходами по Ладожскому озеру и по воздуху была незначительной. Последнее, пятое, понижение норм случилось 20 ноября 1941 года. Шестеро членов моей семьи стали получать только 125 граммов хлеба. А что это такое даже для одного? И какой то был хлеб: до 50 процентов примесей, в том числе и древесные опилки. Отца, заслуженного железнодорожника, в армию не призвали, и он стал работать на Кировском заводе, выпускавшем бронепоезда. Ему выдавали 250 граммов драгоценного хлеба да немного еды в столовой.
Первой в январе 1942 года не стало моей полуторагодовалой сестрички Светланы. Затем умерла четырехлетняя Зоя. Я помню, как сам относил их на пункт сбора. Светлана уместилась в наволочке...
В том январе мертвых было столько, что «похоронное бюро» просто не успевало захоронить всех. На кладбищах не хватало траншей. Трупы лежали везде. Идешь, а они всюду... На лестницах, в домах, в подъездах, на улицах, в остановившихся трамваях и троллейбусах. Тела, повсюду тела...
В декабре 1941 года освободили Тихвин. Это многое значило для нас. В феврале закончились восстановительные работы на железной дороге и построили участок до самого восточного берега Ладожского озера (поселок Кобона). Теперь путь доставки продуктов значительно сократился. А в марте нормы на продовольствие повысились. Однако вместе с теплыми днями в нашу семью снова пришло горе: не стало моей тринадцатилетней сестры Галины. В это время все чаще умирали женщины.
Открытие знаменитой «Дороги жизни» по льду Ладожского озера позволило начать массовую эвакуацию ленинградцев. Тот, кто уезжал, спасал тем самым не только себя, но и оставшихся в кольце блокады. Ведь они оставляли драгоценные продукты, норму которых можно было вновь увеличить. К концу эвакуации в городе находилось 1 миллион 100 тысяч жителей. Поэтому и уровень смертности снизился: за апрель умерло 64.294 человека, за май — 49.794, за июнь — 33.688 человек. Но за абсолютными цифрами стоят погубленные человеческие жизни, каждая из которых — бесценна. По официальным данным, всего во время блокады от голода умерло 644.635 человек. Но большинство историков считает, что эти данные далеко не полные. Во время массовой смертности — до 7 тысяч в отдельные дни — количество умерших нигде вообще не регистрировалось, трупы просто сбрасывались в траншеи. Наибольшая смертность настигла блокадников в январе 1942 года. Тогда голод унес 96.751 человека, в феврале — 96.015 жителей Ленинграда.
Приближался апрель, а это значит — ледоход и закрытие дороги по льду. Снова продукты надо доставлять пароходами. Поэтому в мае приняли решение продолжить эвакуацию. По ноябрь город удалось покинуть 448 тысячам жителей. В обязательном порядке стали вывозить семьи, в которых было более одного ребенка.
Для нас блокада закончилась в июле сорок второго. Мы с отцом прибыли в Новосибирскую область, в город Каргат. Там я снова пошел в школу, ведь в Ленинграде удалось проучиться только три месяца. Мы снова встретились с Ниной, стали учиться в одной школе и в одном классе. В 1947 выпускников оказалось всего шестеро...
С моей подругой жизни мы вместе прошли блокаду, голод, потери и поженились спустя десять лет после знакомства. В Минск переехали, когда я поступил в Высшее зенитно–ракетное училище. Окончил его с золотой медалью и работал преподавателем, после стал доцентом, затем профессором. Через пятьдесят лет службы в Вооруженных Силах уволился в запас. Все эти годы продолжаю заниматься сбором материалов о том, что пришлось пережить в блокадном Ленинграде. Мы испытали нечеловеческие страдания и выжили. 27 января, в День снятия блокады Ленинграда, мы соберемся и помянем тех, кого унесли те страшные дни. Тяжелые воспоминания. Но блокада не забывается...
Незабываемое
Кира Романовна Иванова, председатель общественного объединения «Белорусская ассоциация «Защитники и жители блокадного Ленинграда»:
— Нам до сих пор тяжело говорить о тех страшных днях без слез. И все же мы должны вспомнить тех, кому обязаны ныне живущие, о мужестве и героизме защитников и жителей города, выдержавшего беспримерную в истории осаду и победившего. Нам не забыть юных белорусских ремесленников, с тринадцати лет работавших на военных заводах города. Перед войной они приехали в Ленинград на учебу. Из 15 тысяч этих молодых людей выжило всего три (!) процента. Сегодня в Беларуси остался всего 1.041 блокадник, из них в Минске — 364. Эти люди — наша живая память. Они — воплощение силы духа несломленного народа.
