История многих государств, да и современность полна печальных примеров перипетий стран, существующих на перекрестке религий и культур. Достаточно напомнить, как часто нам приходилось и приходится слышать, видеть, читать сводки об острых культурно–конфессиональных конфликтах и о настоящих войнах в бывшей Югославии, Северной Ирландии, Ливане, Палестине, Ираке, Пакистане, Индии, Индонезии, на Филиппинах... Перечисление можно продолжить, упомянув Северный Кавказ и Закавказье, где застарелые конфессионально–культурные конфликты привели в постсоветский период к целой серии кровопролитных войн и даже к перекройке политической карты регионов.
В западной части постсоветского пространства условная культурно–конфессиональная линия проходит через Беларусь и Украину. Однако современная ситуация в этих этнически и культурно–исторически близкородственных государствах все–таки разительно отличается.
Исторические судьбы Беларуси самым тесным образом связаны прежде всего с Литвой, Польшей, Россией и Украиной. Отмечу, преимущественно католической Польшей и Литвой и также практически моноконфессиональной православной Россией. А имеющийся опыт других стран, к сожалению, довольно однозначно свидетельствует, что многоконфессиональность — мощный фактор нестабильности. Особенно для молодых государств. Тем более переживающих системную трансформацию. Убедительнейшее тому подтверждение — сегодняшняя Украина, где многоконфессиональность в огромной мере играет на политическое и культурно–религиозное «растаскивание» страны на части.
А вот в Беларуси мы наблюдаем иную картину. Что на упомянутом выше пестром фоне может показаться удивительным для постсоветского мира. И, на мой взгляд, вполне достойно определения «белорусский этноконфессиональный феномен». В чем он состоит? Прежде всего в том, что новое белорусское государство не стало повторять ошибки своих предшественников — Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, Российской империи, СССР. Оно не стало, как бывало раньше, вести народ «под уздцы» то в унию, то из унии, то в бескрылый казенный атеизм. Выработке такой разумной государственной политики в немалой степени способствовало и то, что белорусы предпочли не «брать» в новейшее время конфессиональную вражду и обиды из средневековья и нового времени.
Практически уже начиная с середины 1990–х гг. наша страна начинает целенаправленно стимулировать исторически сложившуюся терпимость конфессий друг к другу в духе библейской максимы: «Несть ни эллина, ни иудея». Принятая обществом и государством религиозная толерантность имеет результатом установление беспрецедентно теплого для постсоветского мира конфессионального климата в Беларуси.
Верующие православные и католики, протестанты и иудеи, мусульмане и грекокатолики относятся друг к другу уважительно и деликатно. Конечно, общий конфессиональный климат при этом в наибольшей мере зависит от количественно преобладающих в белорусском обществе православной и католической церквей. Сложившиеся между ними добрые отношения, конструктивную роль в этом белорусского государства по достоинству оценили уже в центрах той и другой конфессий — Москве и Риме. Об этом, в частности, свидетельствуют и встречи А.Лукашенко с патриархом Кириллом и Папой Бенедиктом XVI.
Таким образом, исторически сложившаяся религиозная толерантность и дальновидная государственная политика позволили создать абсолютно безаварийное движение на белорусском конфессиональном перекрестке. И этому, выражу уверенность, еще предстоит сыграть весьма важную роль в установлении нового климата взаимоотношений между религиями, культурами и, пожалуй, государствами.
