Бессмысленно отрицать – все, что связано с именем Мастера, имеет мистический оттенок. Вот и Литературно-мемориальный музей Михаила Афанасьевича Булгакова в Киеве имеет массу свидетельств на этот счет. О том, что надпись «Дом Турбиных» или «Дом Булгаковых» на двух-
этажном особняке по адресу: Андреевский спуск, 13, ежедневно появлялась вновь, как бы усердно ее ни стирали по указанию тогдашних властей, не раз появлялись сообщения в российской прессе. Но феноменален сам факт рождения в мае 1989 года музея в честь «Белой гвардии». Теперь писать можно и без кавычек: Дом Турбиных – это второе название музея, открывали который уже представители администрации.
Создавался музей на излете Советской власти, и на еженедельных оперативках в Подольском райкоме партии рапорты о том, что сделано по реставрации дома № 13 по Андреевскому спуску, отдавались партийному секретарю Ивану Николаевичу Салий. «Знаете, как выглядело открытие музея? – вспоминает Валентина Бондаренко, в прошлом экскурсовод по булгаковским местам в Киеве. – Стоял замечательный майский день – с ясным небом. Митинг, слава Богу, был коротким, и вдруг слышим – что-то грохочет. Оглядываемся – над самой горой стоит туча. Чистое небо и – одна туча. Только объявили об открытии музея, и вдруг – бабах! – все так и засмеялись: небо отмечает открытие музея Булгакова…»
И, конечно, никогда такой музей не появился бы в Киеве, если бы у его истоков не стояли истинные булгаковцы – Анатолий Петрович Кончаковский, впоследствии ставший директором, и Кира Николаевна Питоева-Лидер, автор уникальной экспозиции, совместившей в себе разные миры: реального мира семьи Булгаковых и вымышленного – Турбиных.
Для этого в доме будущего «мистического» писателя был активно использован белый цвет – «королевский», как говорит К. Питоева, эмоционально очень сильный, впускающий в себя все другие цвета. Потому-то среди реальных предметов воссозданной обстановки встречаются вещи, сделанные из гипса. Чаще всего это предметы, которых недостает в экспозиции, и существуют они только в воображении сотрудников музея и посетителей. Этакие «лакуны», «паузы в тексте», дающие возможность отстраниться от конкретики и помечтать. «Но случается и такое, – говорит Кира Николаевна, – что гипсовый экспонат заменяем реальным. Так случилось с часами, которые висели в столовой, когда отыскались подлинные, булгаковские, мы установили их на месте гипсовых».
Праздники возвращения вещей в доме Турбиных случаются часто, и это неудивительно – в роли главного «поисковика» выступает всегда сам А. Кончаковский. Так, его усилиями не так давно сюда вернулся диванчик. С возвращением вещей связаны, конечно, огромные хлопоты, но порой директору и пальцем шевелить не нужно – ценные поступления, наподобие того, которое пришло недавно от племянницы первой жены Булгакова Татьяны Николаевны Кисельгоф (Лаппа) из Харькова, сами «находят» музей писателя.
В его бесценном пакете оказался уникальный архив фотографий, которые были выставлены в январе, в Татьянин день, в экспозиции Дома, где бывала юная Тася (так называли Татьяну близкие) Лаппа. А из Москвы поступил фотоархив, который дает посетителям наглядное представление о летнем времяпрепровождении семьи Булгаковых на даче в Буче.
За двенадцать лет до открытия музея Анатолий Петрович Кончаковский, несмотря на козни булгаковедов-конкурентов, свел тесное знакомство с Татьяной Николаевной, жившей в Туапсе, и до самой ее кончины навещал ее, переписывался, помогал чем мог. Результатом переписки стала книга «Кавказские письма» («Кий», 2001 г.). Кроме того, Кончаковский – автор книги «Легенды Дома Турбиных», в которой рассказывает о своих встречах с Татьяной Николаевной Кисельгоф, Ириной Леонидовной Карум, племянницей Михаила Афанасьевича, Инной Васильевной Кончаковской, дочерью хозяина дома по Андреевскому спуску, 13 – Василисы в романе «Белая гвардия»…
Каждого, думается, заинтересует очерк, в котором автор рассказывает, как на пару с таким же энтузиастом разыскивал трюмо из булгаковского дома, и разыскали-таки – в сарае одной из дач. Даже съемный резной фронтон уцелел. И теперь отреставрированное трюмо украшает гостиную «Дома Турбиных» на Андреевском спуске.
И таких «поисковиков» среди киевлян-булгаковцев немало – Валентина Бондаренко рассказала, как в одном доме среди старой мебели обнаружилось пианино булгаковских времен, с которым хозяин не знал что делать. Разумеется, его тут же выкупили, отреставрировали и «поселили» в музее.
Все эти находки мне показала старший научный сотрудник Людмила Губианури, и это дало возможность лишний раз убедиться в правоте Сергея Боброва, который пишет в послесловии к книге Кончаковского «Кавказские письма», что вещи и воспоминания «оживают на глазах в блистательном спектакле по мотивам Романа и действительных событий киевского жития Булгаковых. Язык не повернется назвать это действо – экскурсией. В этом славном месте не бывает посетителей и экскурсантов. Есть гости!». Согласимся с этим утверждением и пройдем вместе с Людмилой Викторовной по семи комнатам, каждая из которых описана в «Белой гвардии».
В гостиной задерживаемся дольше всего. Стол, кресло, трюмо, пианино и – множество фотографий. Освещение сумеречное, холодновато-сиреневатое – именно таким зимним вечером начинают развиваться события в романе «Белая гвардия», и «белый мир» Белого города от комнаты к комнате будет словно отогреваться, контуры реальной жизни зримо проступят, вы услышите веселые голоса Варвары Михайловны, Афанасия Ивановича и десяти детей, верховодил которыми пятнадцатилетний Михаил.
Воображать звуки булгаковского дома нет необходимости – под гостями скрипит тот самый паркет, пианино, – в семье все музицировали, – издает глубокий и полный звук. На пианино раскрыты ноты «Фауста» – оперы, которую Михаил Булгаков прослушал не менее сорока пяти раз – даже билеты сохранились! Обращая внимание гостей на это, экскурсовод дает понять, что внимательному посетителю каждый экспонат расскажет, как формировался внутренний мир будущего писателя.
Вот трехлетний Михаил, впервые обряженный в длинные штаны и крахмальную рубашку, лихо закинул ногу за ногу, – не здесь ли найдем истоки псевдонима «Крахмальная манишка»? Кроме того, в ногах у будущего автора «Мастера и Маргариты» на рождественском фото видим традиционный украинский вертеп – с царем Иродом и прочими персонажами. Дачные фотографии рассказывают о зарождении карьеры Булгакова-драматурга, режиссера, артиста – столько самодеятельных спектаклей было сыграно на бучанских подмостках.
«Мы из колокольных дворян», – говорил о себе М. Булгаков, и на фото увидите двух его дедов – священников, бабушку, фамилия которой – Турбина – перешла в роман. И услышите мало кому известное признание Мастера в том, что если мать послужила ему «стимулом для «Белой гвардии», то образ отца – «опорная точка» «Мастера и Маргариты». Тема эта – в какой степени писатель стал духовным наследником своего отца, профессора Киевской духовной академии, специалиста по западным вероисповеданиям, остается открытой для будущих исследователей. Ближайшим окружением семьи были известные ученые – богословы, священники, слава которых выходила за пределы Киева.
Духовником семьи был отец Александр Глаголев, выведенный Булгаковым на страницах «Белой гвардии». Об отце Александре говорили, что он «излучал любовь», потому-то к нему шли за советом люди разных вероисповеданий. Судьба его, как нетрудно предположить, оказалась трагической – арест, допросы, гибель на одном из них. После всего этого он был канонизирован.
Это отец Александр венчал юных Михаила Булгакова и Татьяну Лаппа, не смотря на сомнения Варвары Михайловны, и это его взгляд на Киев как на нерукотворный город-рай, словно с небес спустившийся на холмы, стал определяющим в описаниях «Белой гвардии». Булгаков величает Киев словом «Город», воплощая этим определением суть современного понятия – «сакральная география».
Оказывается, в Киеве на Владимирской горке была сооружена сорокаметровая Голгофа, и киевский рельеф в сочетании с живописью позволяют посетителям музея представить последний путь Иисуса Христа. «Надо ли говорить, – спрашивает экскурсовод, – что это была единственная Голгофа, которую Булгаков видел глазами? Будучи абсолютно «невыездным», он, конечно, не был в Святой земле, но впечатления от фресок «Софии», росписей Владимирского собора, храмов Лавры и составили тот «видеоряд», который вскоре так пригодился Михаилу Булгакову при написании «Мастера и Маргариты».
Экскурсовод еще раз обращает внимание на белый цвет предметов в экспозиции: «Мы можем сказать, что это цвет украинских зим или весеннего киевского цветения, в которое словно бы «перевоплощается» снег, – но несомненно и то, что это еще и цвет Апокалипсиса, когда «легендарные времена оборвались, и внезапно и грозно наступила история». Этот цвет вызывает тревогу, и я знаю, что многие неуютно чувствуют себя в этом доме, который был свидетелем почти двух десятков переворотов».
Из гостиной заходим в кабинет доктора Булгакова-Турбина, видим его инструмент, очки, книги, справочник, и все предметы кажутся такими обыкновенными, прозаическими, как это всегда бывает в музеях.
В комнате Елены, прообразом которой в семье считали Варвару Афанасьевну, светловолосую и светлоглазую, как все Булгаковы, музыкальную и удивительно щедрую душевно, нам играет музыкальная шкатулка. И едва смолкают хрустальные звуки, Людмила Викторовна напоминает, что Булгаков часто декларировал то, что он писатель «мистический», а в письме к Станиславскому для верности даже приписал: «Ученик Гоголя».
И именно в этой комнате, говорит экскурсовод, в «Белой гвардии» происходит событие, выходящее за рамки рационального познания мира. Это чудо моления Елены о спасении жизни брата Алексея перед иконой Богородицы. И мы смотрим на подлинную икону, перед которой, убрав ковер с пола, опустилась на колени в романе Елена. «Умоли, Пречистая, умоли Сына Твоего, – шептали ее уста, – умоли Господа Бога послать чудо…», и чем дальше, помним, и пронзительнее она молилась, тем отчетливее осознавала, что икона реагирует – осветлился лик, разомкнулись уста, и появился Иисус Христос… «Елена поняла, что брат будет жить».
В комнату Михаила Булгакова (Николки в романе. – Н.К.) попадаем через шкаф и… сквозь стену. «Раздвинем границы пространства по примеру писателя, – предлагает экскурсовод и открывает дверцу шкафа, поясняя, что имелись различия в оформлении этой комнаты у Булгаковых, и – в романе – у Турбиных.
Мы видим стол перед окном, и Людмила Викторовна взмахом руки указывает, где, по мнению киевлян, располагаются Лысые Горы, на которые летали герои еще киевских сочинений Булгакова. Над столом фотографии Булгакова-гимназиста – знаменитую Первую киевскую гимназию Михаил Афанасьевич опишет в «Белой гвардии», а когда в 1936 году МХАТ приедет в Киев с гастролями, он пригласит артистов в альма-матер и разыграет в подлинных декорациях сцену на лестнице.
Здесь же фото с Еленой Сергеевной – Маргаритой его жизни – на Владимирской горке, снимок с лирической подписью «Это зелень моей родины» писатель отправил брату в Париж. Здесь же портрет «Миши-англичанина», о котором одна из сестер говорила: «Я знала, что брат не просто любит элегантно одеваться, он человек, мечтающий о путешествиях».
На столе – символ писателей всех времен – лампа под зеленым абажуром. При свете такой лампы работал отец Булгакова, при свете такой лампы, купленной уже в Москве, писал сам Михаил свой первый роман. О Николке в комнате напоминает угловое окно с секретом – в зеркальном отображении виден николкин тайник – коробка с пистолетами, которую младший Турбин прятал от обысков.
В книжной, где Турбины поселили кузена из Житомира – Лариосика, на самом деле жили мальчики Булгаковы. Только в мечтах Михаил мог жить в царстве пяти книжных шкафов. Но мечту свою он реализовал в Москве. В одном из писем матери из столицы Михаил писал: «У меня идея фикс – в три года возродить норму – одежда, квартира, пища».
И вся его жизнь в Москве, подтверждают экскурсоводы, эта обещанная норма – он всегда будет предельно элегантен, поначалу эпатируя своим аристократическим обликом окружающих советских граждан. У него всегда будет уютное жилище, и он создаст прекрасную библиотеку в 4 тысячи томов. Но сам как писатель при жизни окажется малоизвестен – отдельные повести, рассказы, фельетоны будут появляться до его телефонного разговора со Сталиным, во время которого была заключена своеобразная сделка: работа во МХАТе, но ни строчки в печати.
Зато Булгакову полной мерой будет отпущена слава драматурга, которая дорогого будет ему стоить – травля собратьев по цеху примет такие формы, что здоровье его не выдержит. В 1940 году Булгаков умрет от тяжелой болезни почек. Рядом с ним неотлучно будет находиться Елена Сергеевна. Рядом с ним будет сестра Елена.
До последних дней он будет беспокоиться о своем романе «Мастер и Маргарита». Не раз будет просить сжечь рукописи. Елена Сергеевна «сделает вид», но роман сохранит, а на рубеже 1967-1968 годов напечатает.
«Именно тогда, в конце 60-х, – уверяет научный сотрудник Людмила Губианури, – нужно было задуматься о музее, и так получилось, что Киев «успел». Еще немного, и мы упустили бы этот дом по той причине, что Андреевский спуск никогда не был престижной улицей, он просто соединял бедный Подол с богатым Печерском. И вот на наших глазах все изменилось, на этой улице не подступишься ни к одному клочку земли, ни к одному зданию. Вышло так, что мы делали музей с постскриптумом – «Продолжение смотрите в Москве».
Но москвичи, увы, «не успели», и дом на Большой Садовой потерян. Собираются вроде делать музей на Большой Пироговской, но там сохранен лишь фундамент, и это, к сожалению, совсем другая история».
...В столовой Булгаковых все сразу узнают кремовые шторы и изразцовую печь, о которой Булгаков писал: «Берегите очаг, славьте очаг… Печь грела и растила Турбиных…» Но вначале она «грела и растила» самого Булгакова, и это в булгаковском дружном семействе было принято писать и серьезные, и шутливые фразы на изразцах. Мы видим их, полустертые, и сегодня, и это так удивительно, что щемит сердце и к горлу подкатывает ком. К Пасхе в столовой всегда накрывают стол – точь-в-точь такой, как на фотографии, которая сохранилась с давних времен, и целую неделю он радует всех приходящих в этот дом.
…Экскурсовод просит всех встать полукругом и выключает свет. Что это? В стене открывается новое пространство, мы видим звездное небо, перед взором нашим мелькает некто, так здорово смутивший однажды москвичей на Патриарших прудах.
«В этой комнате Алексей Турбин видел вещие сны, – говорит Людмила Викторовна, – таким даром обладал сам Булгаков и щедро одаривал им своих героев. Еву в пьесе «Адам и Ева», Маргариту, персонажей «Бега»… Именно в этой комнате после моления сестры Алексей приходит в себя. Помните, «воскресший» Алексей Турбин входит в комнату, и на голове у него черного шелка шапочка, которую любил носить сам Булгаков? А уж как знак мастерства мы встречаем ее на голове у Мастера, вот почему и воссоздаем в этой комнате пространственное Зазеркалье с присущими ему чертами реального и нереального, сакрального и демонического, здешнего и потустороннего. Помнили мы и о том, что для Булгакова было очень важно то, что называется «мистической оптикой Гофмана». Поднимите глаза, и вы увидите, что в финале вашей прогулки «Белая гвардия» и «Мастер и Маргарита» объединены звездным небом, которое Булгаков называл «занавесом Бога»…
Мы смотрим вверх и видим звездное небо, смотреть на которое призывал читателей «Белой гвардии» автор. И среди звезд так призывно мерцает астероид, названный в честь Михаила Булгакова…
