Любовь и творчество художника Николая Чурабо в воспоминаниях дочери Нины

Дом и крепость Николая Чурабо

Николай Чурабо был настолько предан искусству, что до своего первого успеха — выставки молодых художников в «Третьяковке» мог не дожить. В Суриковском институте он так фанатично отдавался учебе, с таким энтузиазмом скупал художественные альбомы и антикварные книги по искусству, что на еду не оставалось ни времени, ни денег. Когда «скорая» доставила его без сознания к больничным воротам, знаменитый профессор Юдин (тот самый, невероятные руки которого рисовал близкий друг Сурикова Михаил Нестеров) уже закрыл дверь своего кабинета на ключ. Хирургу хватило беглого взгляда на помертвевшее лицо студента, чтобы распорядиться срочно готовить операционную. Но и после этого чудесного спасения Николай Чурабо сохранил склонность не слишком–то считаться с бренной человеческой природой. Точнее, рисование занимало его до такой степени, что он, наверное, скорее мог бы обойтись без воздуха, но не без кисти или карандаша. Долгую творческую и просто красивую жизнь он прожил только благодаря жене Татьяне. Той самой нежной девочке с косичками, которую встретил в годы войны. Именно она помогла ему сохранить себя и стать настоящим художником.


На выставке, которая вчера открылась в минской арт–галерее источник, ее портрет, созданный будущим мужем 7 февраля 1943 года, заставит притормозить многих. Хотя портретов здесь много: Николай Чурабо рисовал без пауз, всех и везде. Друзей, учеников и случайных прохожих. В гостях, на улице, в автобусе. Иногда делал наброски даже во время выпуска новостей прямо с экрана телевизора, если чье–то лицо казалось ему интересным...

Его Танюлька.  7 февраля 1943 года

Вместо дневников он оставил тысячи живых портретов, графических зарисовок и иллюстраций. И очень много живописных работ, самые известные из которых те, где изображена Брестская крепость в дни ее героической обороны и позже, в зарослях послевоенной сирени. Реконструировать подвиг защитников крепости Чурабо начал раньше других, за несколько лет до того, как героев Бреста стали увековечивать на холсте, в книгах и камне. В Брест он приехал после войны, принимал там участие в создании первого филиала Союза советских художников в Беларуси, а в 1947–м получил пропуск в крепость, о которой местные жители говорили вполголоса, ведь большинство выживших защитников прошли через немецкий плен. Годы спустя он написал: «То, что я там увидел, на меня произвело неизгладимое впечатление. С тех пор эта тема стала лейтмотивом моего творчества».

На одном из своих самых многочисленных автопортретов Николай Чурабо даже запечатлел себя в образе одного из тех, кто оказался в Брестской крепости в июне 1941–го. Этот автопортрет — эскиз к одному из его героических триптихов. Хотя чаще крепость у Чурабо совсем другая, не в сполохах военного пламени, а в тихой рассветной дымке или пелене тумана. К ее оплавленным кирпичам он возвращался с мольбертом всю жизнь. А по дороге рисовал свой Брест. Таким, каким наблюдал город больше полувека. Порой и в архивах не найти те подробности, что сохранились на этих картинах.

Масштабная выставка к 100–летию художника, открывшаяся три года назад, долго путешествовала по городам Беларуси. И на каждой из своих остановок дополнялась его работами из местных музеев и частных коллекций, встречала благодарных учеников — Николай Чурабо оставил о себе большую память. Хотя так и не получил ни званий, ни наград (кроме медали «Ветеран труда»). Поскольку выстраивал жизнь не по советским канонам, а по божьим заповедям. В члены Союза художников БССР его приняли одним из первых, но и тогда он продолжал ходить в церковь, петь на клиросе и рисовать иконы.



Реплика


В день венчания

— Когда папа уже около 20 лет был доцентом кафедры архитектуры и рисунка Белорусского инженерно–строительного института, ему хотели дать госпремию, — рассказывает дочь Нина Чурабо. — Как художника его знали и уважали не только в Минске и вообще в Советском Союзе: 25 персональных выставок, более 130 картин в музеях! Голосовали за него единогласно. И вдруг раздался чей–то голос: «Подождите, он же был в оккупации». Одна реплика стерла все и сразу. Будто секунду назад никто не поднимал руку, не аплодировал, не улыбался...

Язва у папы начала развиваться, когда учился еще в Витебском художественном техникуме. Тогда там все голодали, но это казалось ему несущественным по сравнению с возможностью учиться живописи у настоящих мастеров. Еще до войны он перенес две сложнейшие операции и остался в Белостоке, куда после «Суриковки» его направили преподавать рисунок и живопись. Там папа помогал партизанам. И пел в хоре, который в феврале 1943–го приехал выступать в Пружаны.

Случайность


В детстве он солировал в церковном хоре. Настолько хорошо, что никто не сомневался: будет певцом. Позже даже Григорий Ширма приглашал его к себе в коллектив. И 20 с лишним лет папа пел в Брестской капелле. Но выбор в пользу живописи он сделал еще в мастерской своего школьного учителя рисования Михаила Станкевича.


С супругой

Моя будущая мама с родителями жила в Пружанах, и ее отец, Владимир Александрович Утгоф, в прошлом офицер царской армии, сам писал чудесные картины. Николая Чурабо мамина семья приняла как родного. Хотя ей было всего 17, ему — 29, выглядел он еще старше, и многим этот брак казался безумием. Тем более в дни войны, конец которой еще не казался близким, несмотря на нашу победу под Сталинградом.

Иногда я думаю: если бы Гитлер не объявил траур по убитым в Сталинграде, мои родители могли не познакомиться. Хор бы выступил и уехал, но из–за траура концерт отложили, и артистов расселили по квартирам. Папа попал к Утгофам и там встретил свою Танюльку, как называл маму всю жизнь. Это была та самая любовь с первого взгляда и навсегда, о которой так много пишут в книгах и снимают в кино, и я этому свидетель.

Клад


Все их письма сохранились. В том числе то, где мама написала, что незамужних девушек забирают в Германию. Папа тут же примчался из Белостока в Пружаны. Через несколько дней немцы запретили местному батюшке проводить обряд венчания, но родители успели обвенчаться накануне. Их венчальная икона и сейчас висит в моем доме.

Преподаватель Гродненского колледжа искусств  художник Нина Чурабо с учениками

А библиотека, которую папа, голодая, собирал в Суриковском институте и потом повсюду возил с собой, не уцелела. Вдвоем с мамой они завернули свое единственное богатство в ковер и зарыли недалеко от дома. Чтобы сберечь до победы наверняка. По соседству жил шофер, который спрятал в земле канистру бензина. От осколка, угодившего в эту канистру во время бомбежки, земля воспламенилась, и вся библиотека сгорела. Папа горевал о ней много лет, хотя книг в семье было много, и традиция собирать библиотеки перешла по наследству ко всем его троим детям.

Взгляд

Николай Чурабо. «Тишина в Цитадели»
В юности мама также рисовала, причем очень неплохо, осталось несколько ее картин. Обладала феноменальной памятью и редкой способностью к языкам. Могла стать хорошим врачом — безошибочно ставила диагнозы всем знакомым и ни разу не прошла мимо человека, который нуждался в помощи. Расталкивала пьяных, лежащих на улице, бомжей, приводила домой, кормила, давала денег. Некоторые из ее «гостей» приживались, появлялись на пороге нашей квартиры снова и снова... Именно она стала папиным ангелом–хранителем и его главным советчиком, позволила сосредоточиться на творчестве и жить вопреки диагнозам. И он упрямо продолжал рисовать. В день смерти попросил: «Пришпили к стеночке листик и дай карандаши, станет лучше, буду эскизировать Рождество». Для него это был особенный праздник, он ведь и родился в канун Рождества...

Мама не подозревала, что сможет жить без него. Но потом организовала выставку, мечтала открыть мемориальную доску, создать музей... К слову, к 100–летнему юбилею папы доску открыли, и автором стал мой муж, художник Анатолий Скоморощенко.

До конца жизни мама любила вспоминать, как они познакомились, как забилось ее сердце в момент их первой встречи. Незадолго до маминого ухода я перехватила ее мечтательный взгляд: «Ты знаешь, я только теперь поняла. Когда я увидела вашего папу, моя душа полетела навстречу к его душе, и мы соединились навечно».

Они обвенчались 19 мая 1943 года, чтобы спасти друг друга. И, как праздник, отмечали каждое 19–е число каждого месяца. Все 54 года, которые провели вместе.

cultura@sb.by

Советская Белоруссия № 19 (25154). Суббота, 28 января 2017

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter