Дом

УСКОЛЬЗАЮЩЕЕ

Я так долго собирался написать лирическое произведение об ускользающем. Откладывал, откладывал... Считал себя не готовым к теме. Так, только наброски про дым, который вьется над погасшей свечкой, про желтый песочек, что течет с крутого берега в речной поток, про изменчивые кружева облаков... Тут папин уход... Даже в каплях дождя, что катятся с листьев липы за окном, я вижу свои слезы, свой плач о папе.

БАБОЧКИ

В нашем саду над голубыми кочанами капусты летали белокрылые и желто–лимонные бабочки. Их называли капустницами. Я так любил идти через сад, по узкой тропинке, за мамой и любоваться неуверенно–легкими полетами капустниц. Сколько мне ни говорили, что бабочки вредные, что они превращаются в гусениц и едят–портят капустные листы, мне не было жаль тех толстых листов, а бабочек я любил еще больше! Конечно, я любил их меньше, чем маму. Но сад, мама, бабочки... Что может с этим сравниться? А еще — жизнь моя была впереди.

10 САНТИМЕТРОВ

Папа был выше своего отца на 10 сантиметров. Для папы почему–то было важно, что он выше. В детстве папа говорил мне: «Я выше твоего деда, ты должен вырасти выше меня; если у деда 163, у меня — 173, то ты должен иметь 183 сантиметра роста...» С рассуждений про рост только начиналось перечисление моих будущих обязательств. Потому что я должен быть богаче папы во столько раз, во сколько он богаче деда. Должен иметь большую популярность и стать на более высокую ступеньку в социальной иерархии общества... В результате я понял, что задачи невыполнимые, что занятие моего деда — работа на земле — не менее значимо, чем высокие должности и властные регалии. Может, из–за этого понимания мой рост только 180, а желание вписываться в жесткие структуры государственного руководства — мизерное. Иногда мне кажется, что дедовы ценности — земля, дождь, бараны, дом, сад, огород, молоко — стоят больше ценностей папы: язык, Родина, книги, литература... Превзойти деда и папу я не собирался и не собираюсь. Для меня все же самым ценным является другое: не сама корова, а выпас коровы; не написанный роман, стихотворение, произведение, а возможность писать. И еще про рост... Когда я целый день шляюсь по Барселоне, мой рост становится 176 сантиметров. Проверял, и не один раз.

ЕСТЬ

Вокруг много цинизма, тьма нигилистических и пессимистических настроений. Доходит до того, что образованные люди говорят: «Меня нет!» И дальше: нас нет, ответственности нет, преступления нет... Приходится спросить у такого: «А мама у тебя есть?» У меня мама есть.

УДАР

У каждого мужчины возникает желание разбить лицо другому, похожему на себя. И рано или поздно обстоятельства складываются так, чтобы злость воплотилась в драку. Человек — существо военное. Ничего не сделаешь. С остальными ничего не сделаешь, а себя в определенный момент все же можно переориентировать. Удар, который Мирик обрушил на толстое дверное стекло, стоил ему дорого. Стекло разлетелось на осколки, но и кулак превратился в кровавую кашу. Гениальный без преувеличения хирург Пал Палыч Беспальчук каким–то магическим образом разобрался в кровавой каше и сшил, сложил, восстановил руку брата наново. Недели три Мирик пролежал в больнице у Беспальчука, сбросил килограммов двадцать и вышел, похожий на подростка. Его встретила Таня, вторая жена, из–за которой и разлетелось толстое стекло. Должна была разлететься на кусочки голова Таниного первого мужа, который тяжело переживал потерю жены и части вещей. Чтобы хоть как–то выглядеть по–мужски, он не отдавал Тане ее одежду, а тут пришел Мирик. Ударил он образ Таниного мужа, ударил отражение, а не оригинал, разбил тень, чтобы существо, которое тень наводило, испугалось и исчезло. Существо исчезло. Искалеченная рука заживала долго. Больше года брат не чувствовал пальцами ни холода, ни тепла. Бывало, куря сигарету, замечал, как на пальце поднимается волдырь ожога, но боли не чувствовал. Жуткий запах паленой человеческой кожи наполнял комнату. Но Мирик ни разу не пожалел о том, что сделал.

Адам ГЛОБУС.

Перевод с белорусского языка Алексея Андреева.