Дом

Вокруг Глобуса
ТАРЕЛОЧКА

Одним из первых моих слов было настойчивое «дай». Говорить я начал в девять месяцев, любил сидеть на маминых руках и говорить «дай». Требовал буквально все: и часы с гирьками, и гвоздь, забитый в стену. Баба Ядя клещами выдирала тот гвоздь и давала первому внуку. Апогеем «дай» стала тарелочка. «Дай мне тарелочку с неба!» — потребовал я у мамы и показал на луну. Она смеялась. На этом мои «дай» и закончились, потому что когда что–то просил, все добавляли: «И тарелочку с неба».

ГАДЫ

Насколько я не люблю пауков, змей, шершней, черепах, ос, настолько их любит и всегда любил брат Мирик. Он читал про них книги, например, Халифмана про пчел, он рисовал их, ловил, сажал в загодя приготовленные баночки, разглядывал через увеличительное стекло и очень удивлялся, когда кто–то не знал, сколько лапок у тарантула или какой максимальный размер змеи–медянки. Если бы родители только разрешили, в нашей квартире обязательно бы появился террариум, а так братово увлечение ограничивалось жуками и осами. Он их действительно любил настолько, что они его не кусали. А меня... Меня ужалил шершень, от одного воспоминания про тот случай кожа на щеках немеет, а уши начинают гореть... Мы жили возле озера, на Браславщине. Всяким гадам там просто рай. Когда сказочный черт уговорил дурного белорусского мужика развязать мешок с гадами, которых Бог приказал стеречь, это наверняка случилось не на Полесье, а на Браславщине. Брат с утра до ночи тех гадов ловил, сажал в банки и ставил на подоконник. Лето стояло засушливое, и я завел себе привычку днем отдыхать — читать и спать. Читая, я почувствовал, как уголок подушки неудобно уткнулся мне в шею, я поправил его... Только это был шершень–беглец. Кинжальная боль пронзила мне шею навылет, кожа на лице сморщилась, уши распухли, язык заполнил весь рот, глаза вытаращились и перестали мигать. В яростном бешенстве я разбил, раскромсал, поломал всю братову коллекцию гадов и насекомых. День мы не разговаривали, а вечером договорились, что все пойманное он будет сразу же умерщвлять. Отнимать жизнь у гадов Мирослав научился быстро и делает это мастерски.

МОЛЧАНИЕ

По неделе, а то и по две я не разговаривал с мамой, а она со мной. «Мы не разговариваем», — отвечал я брату или папе. «Почему?» — «Не разговариваем, и все!» Причины действительно были незначительными, мизерными. Наверное, мы уставали от любви, от искренности и тепла взаимоотношений и переставали говорить.

«Дом для тебя только место ночлега. Прибежал, поспал и сбежал», — укоряла мама. Я замолкал, потому что любил свою пропахшую масляными красками, заставленную черепами и книгами, завешанную картинами и рисунками комнату. Родители разрешили превратить ее в мастерскую. А тут — ночлежка. Обидно.

Выйти из молчания труднее, чем оказаться в нем. Но мы выходили: быт дает много поводов заговорить. «Володя, вынеси мусор!» — «Сейчас, а ты кофе свари». Кофе пьем вместе и говорим долго: так много случилось всякого разного, пока молчали.

КРУЧЕНИЕ ГОЛОВОЙ

Сначала ни я, ни жена не замечали, как Ядя крутит головой. Мы ее кладем в кровать, а она закрывает глаза и начинает мотать головой то вправо, то влево. Заметили — занервничали. Даже искушенные доктора хмыкали и пожимали плечами. Это кручение мы увидели недели через две, как забрали дочку из роддома. Лена догадалась позвонить туда и спросить у нянек. Те и ответили, смеясь над нашими страхами: «Это она сама себя качает, убаюкивает, чтобы быстрее заснуть». И правда, кто это будет качать–убаюкивать чужого ребенка в пластиковом боксе? Вот он сам и убаюкивается. А еще этот бокс приучил Ядю жить по больничному расписанию: ночью спать, есть вовремя, не капризничать. Нам от этого было значительно легче. Выспаться ночью при маленьком ребенке — большая роскошь.

РОЛИКОВЫЕ КОНЬКИ

Жена купила Яде роликовые коньки. Вытребовала. Очень уж дочке хотелось. Модно. Каталась. Смеялась. Веселилась. И — вот вам... Возле речки скакала со ступенек. Упала. Неудачно. Сломала руку в предплечье. Друзья и подруги, которые катались рядом, испугались и убежали. Скорчившись, чуть живая, Ядя просидела на ступеньках больше часа, пока какой–то чужой человек не позвонил жене и не рассказал о несчастном случае. Жена отвезла Ядю в больницу, где ей вогнали в кости железные прутья и, положив на правый бок, сделали растяжку. На одном боку Ядя пролежала в постели двадцать три дня. Похудела, одни глаза голубые остались. Вышла из больницы и через какой месяц снова стала на коньки: «Я осторожно». Сердце холодеет. А теперь летает на велосипеде и мечтает о водительских правах.

Адам ГЛОБУС.

Перевод с белорусского языка Алексея Андреева.

(Начало в №№ 154,159,164,169,174.)
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter