ТетрадьПапа всегда писал в тетрадях. Многие литераторы пишут иначе. Кто на отдельных листах, как Владимир Короткевич, кто сразу выстукивает на печатной машинке, как Михась Стрельцов. В последнее время компьютер чуть ли не повально овладел писателями. А Владимир Степан вообще надиктовывает романы на диктофон. На вопрос «почему тетрадь?» папа ответит: «А человечество ничего лучшего, чем тетрадь, не нашло. Книга — та же тетрадь...» А я так и остался художником, все на отдельных листах буквы рисую. И только в последнее время заставил себя дневник писать в тетради. Любовь к тетрадям у меня еще впереди.
Кошелек
Вот она взрослая, взрослая... А надевает на руку кошелечек в виде черного коня с белым хвостом и гривою, засовывает ему в живот свой пейджер, крутит игрушку, любуется выпученными стеклянными глазами своего очередного любимца... Ребенок она, моя Ядя.
Библиотеки
Мамины библиотеки были для нас вторым домом. В читальных залах я, а позже и Мирик, делали уроки. Любил я рисовать, спрятавшись за книжными стеллажами. Не было такого свежего журнала или новой книги, которые мной не перелистывались. А еще огромным удовольствием было взять у мамы ключи от библиотеки, прийти в нее в выходной день и долго разглядывать и читать книги в одиночестве, в полной тишине. Папа, брат и я действительно считали библиотеку домом.
Однажды я привел Мирика к дверям детского сада и побежал в школу. Я был уверен, что он пойдет в группу. Думать не думал, что мой младший брат в садик не зайдет, а потянется бить каблуками лед на лужах. Кто из нас не знает, как приятно пройтись по молочному стеклу мелкой лужицы. Только в одной из них была яма, и Мирик провалился в ледяную воду по пояс. Выбравшись из воды, он потащился не домой, а в библиотеку. И простоял под дверями часа два, пока воспитательница из общежития, которое было в одном здании с библиотекой, не нашла его и не позвонила нам домой. Мирик забыл, что по вторникам мама не работает, а домой не пошел, потому что папа ругался бы сильнее мамы. Это неправда, папа Мирика почти никогда не ругал. Просто библиотека мамы была для нас вторым домом.
Аппаратура
Ее любят, за ней смотрят, ее холят. На нее собираются деньги. За ней ездят в Берлин, в Москву... Папа из Нью-Йорка привез Лене фотоаппарат. Когда ломается объектив – драма. Когда разбивается лампа в осветителе – горе. Ну а сколько разговоров про ее величество аппаратуру... Никоны, Кэноны, Хассельблады, они почти как люди. Это для меня – люди, а для жены – сверхлюди. Они маги, фокусники, волшебники и алхимики. Когда жена меня достает, я убиваю такого алхимика. Хрясь его о кафельный пол, и полетели в разные стороны осколки аппарата. Приходится покупать новый. Но какое наслаждение уничтожить какого-нибудь Никона. Большинство военных кайфует не от уничтожения врагов, а от того, что ломают их технику. И еще интересно в середину аппарата заглянуть, ну и слезы жены – необходимая деталь семейной жизни. Что за семья без слез?
Красота
Красива ли моя дочь? Не могу ответить так, чтобы кто–то другой услышал и понял, потому что у красоты чужих людей есть свои составляющие, чужая красота словно сконструирована из отдельных деталей, а дочка для меня красивая вся. Но есть моменты особенной лиричности и красоты. Это когда она совсем ребенок, и я глажу ее перед сном по головке, как будто отгоняю тяжелые мысли и страшные сны. Она вот–вот заснет, на прощание она улыбается, зевает, замирает, спит... Вся красивая.
Памятник и лавочка
Какой памятник поставить на папиной могиле? Мы с братом без конца обсуждаем... Крест? Камень? Какая надпись? Или скульптуру делать? Или архитектору проект заказать? Знакомые не очень охотно говорят на тему кладбищ и мемориалов. Или побаиваются. Или очень личным делом считают... Мама сказала: «Делайте что угодно, а мне только лавочку поставьте». Получилось, лавочка у папиной могилы на Кальварийском кладбище и есть главное в памятнике. Остальное может быть каким угодно, а лавка должна быть самой лучшей, она же для мамы.
Адам ГЛОБУС.
Перевод с белорусского языка Алексея АНДРЕЕВА.
