Народный артист Беларуси Александр Ткаченок отметил 70-летний юбилей

Долгое путешествие в счастье

В ноябре любимый артист Национального академического драматического театра имени М. Горького, народный артист Беларуси, лауреат Государственной премии БССР, обладатель медали Франциска Скорина и приза Белорусского союза театральных деятелей «Хрустальная Павлинка» Александр Ткаченок отметил 70-летний юбилей. В его копилке — Фарятьев («Фантазии Фарятьева»), Тузенбах («Три сестры»), Лопахин («Вишневый сад»), Петрок («Знак беды»), Подсекальников («Самоубийца»), Кречинский («Свадьба Кречинского»). А еще — скупердяй Жеронт из «Единственного наследника». Возрастная характерная роль, которую Александр Ткаченок стал играть по приглашению своего педагога и режиссера Владимира Маланкина после окончания института в 24 года. В ­2002-м состоялся тысячный показ «Единственного наследника». Более 35 лет играть комедийный образ — рекорд не только для Беларуси, но и для мировой театральной истории. И если бы не пандемия и ремонт в театре имени М. Горького, к юбилею артиста мы бы увидели новую версию спектакля в постановке верного соратника, многолетнего партнера и друга артиста Ольги Клебанович. «Никогда не просил ни званий, ни ролей», — признается Ткаченок. Может, поэтому они к нему всегда и приходили сами


— Александр Леонидович, что вы предпринимаете, когда понимаете, что повторяетесь на сцене? Знакомо ли вам такое чувство?

— Конечно, знакомо, ведь некоторые спектакли идут у нас достаточно долго. «Единственный наследник», поставленный моим педагогом Владимиром Андреевичем Маланкиным в 1974 году, рекордсмен в этом плане. Я ввелся на роль Жеронта через неделю после окончания института, потому что актер Валерий Филатов уезжал на съемки на «Мосфильм». И когда перевалило за тысячу спектаклей, уже сложно было находить там какие-то нехоженые тропы. Постепенно поменялся весь актерский состав, кроме моего старичка! Но с этим спектаклем всегда был хороший прием у зрителя, в том числе и сельского. Мы открывали и закрывали этой постановкой сезон и все наши гастроли, которые раньше были продолжительными, порой двухмесячными. Иногда и по два спектакля в день играли. Так что можно сказать, что этот спектакль — наша «Павлинка».

Сложно играть одну роль такое продолжительное время. Когда худсовет снимает тот или иной спектакль, отыгран он или не очень удался, я, как правило, расстаюсь с такими работами легко.

— Говорили, что будет какая-то новая версия «Единственного наследника»…

— Да, ее собирались делать. С Ольгой Клебанович мы репетировали «Братьев Карамазовых» Достоевского, хотели выпустить эту премьеру к лету, а к моему юбилею — «Единственного наследника» в новых декорациях. Но не случилось — сначала ремонт в театре, потом пандемия.

— За эти годы случалось ли вам чувствовать на репетициях, что вы умнее режиссера, что вам неинтересно работать?

— Умнее? Не могу сказать. Бывало, «мир умных мыслей», куда уводил нас режиссер, оказывался мне не близок. Мне повезло — я никогда не был обделен режиссерским вниманием. И ролями не обделен. Никогда не приходилось просить роль или выпрашивать. И давали — большие и главные, что было приятно, особенно когда ты молодой. В «Единственном наследнике» был ввод, а первая большая роль — Пичем в «Трехгрошовой опере» в постановке Бориса Луценко. И потом я играл у Бориса Ивановича много главных ролей.

«Проделки Ханумы».

— Вы много работали и с Аркадием Кацем...

— Спектакли, которые Аркадий Фридрихович ставил в нашем театре, как правило, до этого уже ставились у него в театре в Риге. Поэтому они изначально были апробированы, он знал все мельчайшие ходы, что мне мешало. Наша первая совместная работа — «На дне» Горького, где я играл Актера, на мой взгляд, вышла не очень удачной. Вообще, Горький у нас в театре не очень получался, несмотря на то, что театр носит его имя… Мне такой подход мешал. Кац снимал кальку со своих актеров, с прежних спектаклей, и получалось, что тебя внедряли в готовую схему, ты примерял чужие одежды, а это достаточно сложно.

Кац — умный, тонкий, интересный режиссер. В отличие от многих других он знает, чего хочет, до мельчайших подробностей. Но иногда это внедрение в чужую роль давало ощущение, что ты делаешь какую-то двойную работу — за себя и за того парня, который играл до тебя. Во всяком случае для меня это было тяжело, для кого-то — нет. А началось наше сотрудничество со спектакля «Час пик» по польскому автору Ежи Ставинскому, где Ростислав Иванович Янковский играл главную роль, а я бегал в массовке.

«Знойные мамочки».

— Мужчины-актеры Горьковского театра чувствовали себя в тени Ростислава Ивановича?

— До времени его ухода я отработал в театре более 40 лет, и только один раз нам довелось играть одну и ту же роль — Фамусова в «Горе от ума» художественного руководителя Сергея Ковальчика. Как-то так сложилось, что чаще я играл возрастные роли, с современниками не получалось. Возрастная роль дает маску, за которой ты прячешься. Я — характерный актер, никогда не считал себя героем-любовником, в отличие от Ростислава Ивановича, который им являлся. Наши роли на театре, методы работы были совершенно разные, мы не пересекались. Я больше полагаюсь на интуицию, я не всегда могу четко сформулировать мысль или мой подход к роли. У Ростислава Ивановича все было четко. Он — мастер, профессионал, всегда играл ровно, широко, эмоционально. Я играю неровно: бывает, спектакль пройдет очень хорошо, и ты летишь в каких-то отдельных сценах, эпизодах, понимаешь, что попал в зрителя и получил ответ. Он не всегда выражается в аплодисментах, иногда в паузе или особой тишине зала. Вдруг понимаешь, что тебя услышали. Это дорогие моменты. А бывает — все в пустоту.

«Горе от ума».

Я не мог играть репертуар Янковского. Любовь тоже надо уметь играть, и это тоже большая наука, чтобы тебе верили, чтобы женская часть зала тебе верила, ведь, как правило, в зрительном зале основная часть — женщины. Героям со статью Ростислава Ивановича женщины верили безоговорочно. Его фактура — сильный манок для женщин, и он умел это играть. Но вот характерные роли у него получались сложнее. В «Единственном наследнике» он изначально играл Криспена вместе с Юрием Ступаковым, и роль у него не пошла. Ступаков его просто на лопатки положил. И Янковский очень сильно переживал по этому поводу. Как и Валерий Филатов в роли Жеронта был убедительнее нашего маститого народного артиста СССР Евгения Полосина.

— Александр Леонидович, у вас есть друзья в театре?

— Я бы не сказал, что в театре очень сильно дружат. Есть хорошие приятели, люди, которые относятся друг к другу уважительно. В театре у меня один друг, и он женского рода — Ольга Михайловна Клебанович. Так сложилась судьба, что мы оба учились у Маланкина, достаточно много играли вместе. Нашим дружеским отношениям не мешало то, что мы разного пола. Никто не претендовал на роли друг друга. Играли разные ипостаси и разные взаимоотношения: в «Звездах на утреннем небе» — влюбленных, в «Знаке беды» — мужа и жену. Сейчас вместе играем романтические отношения в «Круге любви». Поэтому наша актерская основа и начало — общие. Мы понимаем и слышим друг друга. Помню, отыграем спектакль и еще после что-то договариваем по телефону. Мобильных тогда не было. И наши сценические отношения давно переросли в человеческие. Мы жили в одном доме, семьями встречали праздники. Сейчас этого бывает меньше, поскольку у меня появилась младшая дочь, другая семья.

«Круг любви».

— Ваша вторая супруга — талантливая актриса Горьковского театра красавица Екатерина Шатрова. В чем плюсы и минусы актерских браков?

— Я побывал и в обычном браке, и в актерском. В первом браке моя жена не была актрисой. И я всегда говорил, что никогда моя супруга не будет актрисой! Потому что когда супруги занимаются одним делом, это ужасно! Хорошо, когда успехи идут ровно и параллельно, а если нет? Взять, к примеру, пару нашей Александры Ивановны Климовой и ее супруга Андрея Душечкина-Корсаковского. Она стала примой, народной артисткой СССР, а он — прекрасным педагогом. У нее карьера сложилась, а у него нет. Семья, слава Богу, не разрушилась, но я понимаю.

— Вы играете вместе с Екатериной?

— Мы выходили в «Единственном наследнике». В «Свадьбе Кречинского» Михаила Ковальчика она играла мою несостоявшуюся любовь, вернее, я — ее несостоявшуюся любовь.

— Играть любовь с супругой легче или сложнее?

— С супругой вообще играть сложнее. Ты не только играешь, но еще и болеешь за нее. Хочешь, чтобы у нее все получилось, и твое внимание рассеивается.

С первой супругой мы прожили 20 лет, вырастили двух дочерей, но в перестроечное время наши интересы разошлись. У нее началось увлечение астрологией… Какое-то время я находился в свободном плавании и, конечно, когда начались отношения с Екатериной, боялся большой разницы в возрасте — все-таки 20 лет с хвостиком. У меня две старшие дочери 70-х годов рождения… Мы долго притирались — и ругались, и разбегались по своим квартирам. Это был процесс не одного дня. На сегодня мы вместе 20 лет, а официально оформили отношения 10 лет назад. И сейчас всякое бывает, хотя конфликтные искры с моей стороны летят реже.

Мы радуемся, когда нас не занимают сегодня вместе в каком-нибудь спектакле, потому что кто-то должен уделять внимание дочери, ей уже 8 лет. Сейчас Катя занята в репетициях «Трамвая «Желания»» у Валентины Ереньковой — в главной роли. Так что совместное театральное творчество у нас не приветствуется.

С супругой актрисой Екатериной Шатровой и дочерью Полиной.

Вообще, прежнего оптимизма и желания сыграть ту или иную роль, к сожалению, уже нет. Достаточно интересно мы работали над Достоевским, мне интересно сыграть старшего Карамазова — Федора Павловича. Пока приостановили эту работу. Закончили репетиции в мае, и нам надо было уже выходить на большую сцену, но там до сих пор идет ремонт. Играем на чужой площадке во Дворце культуры профсоюзов, и порой на сцене чуть меньше людей, чем в зале, где сидит 20 человек. И зал из-за новых правил нельзя заполнить полностью. В такие моменты не понимаешь, кому это все надо и зачем. Значит, в силу объективных причин сейчас нет спроса на тебя и твое творчество? Получилось, как у Шекспира: «Побегал, пошумел и был таков…» Сколько раз телевидение снимало наши спектакли, но пленка не может передать всю сиюминутность ощущений нашей профессии. Их нельзя попробовать и пощупать, все куда-то растворилось. Что осталось от твоей работы? Все эмоции ушли в никуда или сохранились в зрителях?..

Кроме того, вмешался коронавирус, болело много актеров, театр уходил на карантин. Общественно-политические процессы, которые происходят в нашем обществе, тоже накладывают отпечаток и на настроение, и на мысли. Ситуацию с Купаловским театром примеряешь на себя. У нас тоже разделена труппа. А если такое произошло бы с нами?

«Идеальный муж».

…После успешной картины «Жил-был доктор» на «Ленфильме», за которую мне до сих пор не стыдно, ее регулярно показывают по телеканалам вроде «Нашего кино», в 1987 году меня пригласили на Одесскую киностудию сниматься в киноленте «В Крыму не всегда лето». Это была большая двухсерийная картина о младшем брате Ленина Дмитрии Ульянове. Последний такой крупный фильм из жанра «ленинианы». Время уходило, наступала другая пора. Дмитрия Ульянова играл я. По сюжету шла гражданская война, нас с супругой разбросала судьба, мы потерялись. Я выполняю различные партийные поручения. Сам Дмитрий Ульянов был доктором, очень хорошим врачом. И по всему Крыму ездил и в поисках супруги, и выполняя поручения. Как-то он встретился с поэтом Максимилианом Волошиным в Коктебеле. Мы и снимали в доме Волошина. Между ними происходит разговор, мой герой спрашивает: «Это же ваши строки?..» И дальше цитирует стихотворение Волошина: «А я стою один средь них в ревущем пламени и дыме и всеми силами своими молюсь за тех и за других…» Вот так и я себя сейчас ощущаю.
«Мне мало приходилось играть в современных пьесах. Интересной на то время являлась пьеса Аллы Соколовой «Фантазии Фарятьева». Мне очень нравилось работать в этом спектакле Михаила Ковальчика. Я играл Павла Фарятьева. «Знак беды» в постановке Валерия Маслюка — серьезная работа, там многое определял масштаб автора. Вроде бы рассказ о войне, а вроде — о человеке. Мой герой Петрок все время решает про себя: как жить, чтобы сохранить семью, как поступить, какой сделать выбор, чтобы не убили? Как не стать совсем уж предателем и остаться человеком? Такое  очень неоднозначное существование. Быков на спектакль не приходил. Он вообще не очень любил спектакли и фильмы по своим книгам».

МНЕНИЕ РЕЖИССЕРА

Художественный руководитель Белорусского государственного академического музыкального театра режиссер Михаил Ковальчик в свое время работал с Александром Ткаченком над спектаклями «Фантазии Фарятьева», «Вишневый сад», «Свадьба Кречинского». Сегодня он так вспоминает о совместной работе с актером:

— В отличие от Андрея Миронова в картине Ильи Авербаха, несколько вялого, на мой взгляд, Фарятьев Ткаченка был энергичен и уникален. Молодой, красивый, высокий. Он парил в своих мыслях! Он был болен вселенской болезнью «надо жить по-другому». Его Фарятьев был уверен в том, что мы живем не на своей планете, мы сюда засланы, а все беды от того, что мы не относимся друг к другу терпимее, добрее и человечнее. Он пытался убедить в этом героиню, а она была погружена в свои проблемы. «Фантазии Фарятьева» — мой первый спектакль в Русском театре и мой первый успех благодаря Ткаченку. Благодаря такому герою он долго шел. Он все в себе фокусировал, был притягательным центром спектакля. Можно было бесконечно долго смотреть, как его Фарятьев идет к своей любимой с букетом цветов по импровизированной площадке через весь зал.

В «Вишневом саде» его Лопахин — аристократ по духу, что отвечает мысли Станиславского. Он не был барчуком или купцом, он интеллигентный человек со взглядом в будущее. Он вырос в этом имении и был опален красотой вишневого сада.

В «Свадьбе Кречинского» Саша сыграл красивого афериста, не купиться было нельзя. Мне нравилось, как он показывал в спектакле игрока и его вечную страсть: все поставить на кон! Кречинский болен игрой, как в свое время ей был болен Достоевский. Игра для таких людей все — и жизнь, и смерть, и святость, и религия. Этот уход от нормальной жизни в игру, в сферу других интересов как вид зависимости Ткаченок очень хорошо и аристократично воплощал. Конечно, он проигрывал в финале, но и проигрывал достойно — этого Кречинского не было жалко.

ЦИТАТА

«Мне было сложно работать на Малой сцене, потому что зритель там сидит практически перед тобой, и я его слышу и вижу. Меня это выбивает из колеи. Мне нужна все-таки «четвертая стена», дистанция от зрителя, чтобы как-то от него отделиться и существовать в своем образе».

pepel@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter