Осенью 1943 года началась Днепропетровская операция. Для того чтобы войска 3-го Украинского фронта смогли провести наступление, рота лейтенанта Викентия Балаша в числе других должна была отвлечь внимание немецкого командования, форсировав реку в другом месте. Солдаты выполнили долг. Большая часть роты — ценой своих жизнейОгненный год
Летом 1941-го моя семья жила в Вилейке и мне только что исполнилось 8 лет. Но ночь на 25 июня я хорошо помню, хотя с тех пор и прошло почти 80 лет. Я проснулся от громких криков. Вышел из спальни в гостиную. Там, буквально хватая друг друга за грудки, ожесточенно спорили мой отец Викентий Балаш и дядя Андрей Волынец. Мама суетилась, безуспешно пытаясь успокоить обоих.— Мы, — кричал отец, — оба военнообязанные. И пусть не получили повесток, наше место в рядах армии.
— А где ты сейчас найдешь эту армию, где? — отвечал дядя.
— Надо пробираться на восток, догнать регулярные части.
— А если не догоним? Нет, надо идти в леса и партизанить!
— А оружие? Где мы его возьмем? Ты как хочешь, а я пойду на восток.
— Иди. Только смотри, чтобы не пожалел потом. А я остаюсь.
— Оставайся, после войны посмотрим, кто из нас прав!
Викентий Викентьевич Балаш пришел в армию рядовым и прошел войну от начала и до конца. Участвовал во многих знаковых сражениях, за что отмечен наградами. А победную весну 1945 года встретил западнее Праги в звании майора в должности заместителя начальника штаба дивизии.
Отец, забросив на плечо небольшую котомку, торопливо поцеловал меня и мать и исчез за порогом в ночной темени. Через несколько минут ушел и дядя Андрей. Так в ночь на 25 июня 1941 года разошлись пути двух братьев.
Андрей Волынец стал в последствии командиром партизанского отряда, был награжден орденом Ленина. Некоторые журналисты сравнивали его с легендарным разведчиком Кузнецовым. Помню, мне, первокурснику отделения журналистики, дядя рассказывал, как он, переодетый в форму немецкого офицера, ходил на разведку в Вильнюс и Минск, по радио передавал разведданные в штаб партизанского движения. Умер он в начале 1960-х в Молодечно, так и не сумев победить туберкулез легких — наследие недоедания, простуд и ранений. Одну из улиц этого районного центра назвали в его честь. Однако, как мне кажется, наиболее тернистым и интересным оказался путь отца. Его рассказы четко отпечатались в моей памяти.
Чужой для своих
Из Вилейки в сторону Смоленщины он пробирался лесами и только по ночам, придерживаясь обочин дорог. На десятый день вышел в расположение частей Красной Армии. Однако здесь его встретили далеко не с распростертыми объятиями.— Под конвоем меня отправили в штаб дивизии. А там я попал в войсковую контрразведку, — рассказывал отец. — Допрашивал меня совсем молодой лейтенант, лет 19, не больше. Вначале был очень вежлив и благожелателен. Устроились мы на свежем воздухе на табуретках около одной из штабных палаток. Позади меня стали двое человек с винтовками: сержант и рядовой. Лейтенант внимательно выслушал мой рассказ, приказал одному из часовых принести карту и попросил показать, где Вилейка. Потом стал что-то линейкой измерять на карте. Да как треснет меня по уху, что я с табурета слетел… А он вскочил, кобуру расстегнул и, тыча мне в нос пистолетом, орет:
— Ах ты гнида фашистская! Рассказывай, мразь, где тебя немцы завербовали, с каким заданием подослали!
В голове у меня звенит (удар у лейтенанта был поставлен дай боже каждому). Пытаюсь сохранить спокойствие и логику. Но сколько ни толковал, что я коммунист, член КПЗБ, что в польскую армию пошел по заданию партии, чтобы вести пропаганду, что сидел до освобождения Западной Беларуси в польской тюрьме в Лукишках, тот не верил. Твердил: признайся, сволочь, что ты шпион, тогда сохраним жизнь, пойдешь в штрафбат, кровью искупишь вину. Не признаешься — расстрел. И не вешай лапшу на уши, что за десять дней сумел пройти почти 350 километров. Небось, немцы тебя, гада, на «Виллисе» подвезли…
И тогда я рассказал, что неплохо рисую — даже получил разрешение рисовать портреты вождя. И поскольку в каждом втором советском учреждении в Вилейке висел портрет Иосифа Виссарионовича, нарисованный мною, о чем знали многие, следовательно, остаться на родине означало для меня расстрел. Я думал, что этот рассказ — весомый аргумент в мою пользу.
Действительно, лейтенант несколько успокоился. Приказал одному из часовых принести бумагу и карандаш. Когда тот вернулся, протянул мне бумажный лист и карандаш, приказал:
— Рисуй!
За минут пять я по памяти набросал небольшой овальный портрет Сталина.
— Неплохо, — одобрил лейтенант и захохотал. Смеялся он долго, а когда перестал, покачал головой.
— Это же надо, — выдавил из себя, — до чего ж додумались чертовы абверовцы — учить своих агентов рисовать портреты вождя!
И заорал:
— Сержант! Немедленно вызвать сюда расстрельную команду!
— Есть, — козырнул тот и вдруг охриплым голосом прошептал: — Немцы! Товарищ лейтенант, немцы…
Доказательство боем
— Я проследил за его взглядом, — продолжил свой рассказ отец. — Штаб дивизии расположился на невысоком холме. Вижу, метрах в ста от нас три мотоцикла. В каждом по два немца: водитель и стрелок в коляске с ручным пулеметом. Неясно, была это разведка или диверсионная группа, но наткнулись немцы на штаб, вероятно, случайно. И вначале оторопели. Потом стали смеяться. И когда я оглянулся, понял почему. Штаб буквально рассыпался — во все стороны разбегались охрана и штабная обслуга. Как ветром сдуло и моих конвоиров. Один драпанул с оружием, а второй бросил винтовку. Вот она, лежит на земле передо мной. Ясно одно: мне бежать за ними нельзя. Еще обвинят в том, что навел фашистов на штаб. И обратного не докажешь. Я лег, схватил винтовку, передернул затвор, прицелился чуть ниже края каски пулеметчика, попал на сантиметр ниже глаза. Вторым выстрелом свалил водителя, который успел развернуть мотоцикл. Остальные мотоциклы развернулись и уехали. И все стали возвращаться на свои места. Появился около меня и смущенный лейтенант. Ткнул пальцем в командирскую сумку:— Надо было кое-какие бумаги обязательно посмотреть, а они — в другой палатке.
Потом спросил:
— А где ты научился так ловко стрелять?
Я рассказал, что в школе подхорунжих, пока меня не отчислили, посещал секцию снайперов.
Так получилось, что этот немецкий десант спас отца от возможного расстрела. Судя по всему, контрразведчик дал ему отличную характеристику — через неделю отцу было присвоено звание старшины, а через месяц он оказался на Урале, где обучал бойцов маршевых рот перед отправкой на фронт.
— Это была каторжная работа, — вспоминал он. — За 3—4 дня нужно было научить приемам штыкового боя, умению окапываться, навыкам разведчика, метко стрелять. А как это сделать, если одна винтовка на троих, а патронов не было неделями? Все обучения фактически сводились к тому, чтобы как можно быстрее разобрать и собрать затвор. Находились умельцы, которые после 2—3 уроков делали это с закрытыми глазами. В штыковую атаку на соломенные снопы, привязанные к шестам, ходили за день по несколько раз. С горечью понимал: я готовлю фактически пушечное мясо. Но старался дать моим кратковременным подопечным как можно больше навыков, которые помогут им выжить в бою.
«И вдруг с неба послышался тяжелый гул. Но не «Юнкерсов», а наших Илов. Они накатывали волна за волной. А вскоре к грохоту бомбовых ударов добавились и характерные звуки залпов реактивных минометов — знаменитых «катюш». Мы плакали, обнимали друг друга, понимали: даже если погибнем, прорыв состоится», — со слезами на глазах вспоминал отец. Все для фронта
С начала ноября 1941 года каждую неделю отец слал письма на имя Сталина с просьбой отправить на фронт. Сперва, чтобы защищать Москву, а в 1942-м, чтобы гнать фашистов с нашей святой земли. Не знаю, когда отец попал на фронт, но он участвовал в боях за освобождение Левобережной Украины. Был награжден орденом Красной Звезды, и ему было присвоено звание младшего лейтенанта. Но ничего особенно героического в тех событиях он не находил. О форсировании Днепра рассказывал не раз и всегда с горечью.— Командовал я тогда необстрелянной ротой полного состава, но прошедшей нормальную выучку, — вспоминал он. — Радовали командиры взводов. Все — опытные вояки, не раз награжденные. Вызов в штаб дивизии был для меня несколько неожиданным, обычно комроты вызывают в штаб полка. Начштаба внимательно оглядел меня:
— Подойди-ка сюда, лейтенант, — и подвинул мне карту. — Видишь, вот Днепр, а вот район, куда ты со своей ротой выдвинешься завтра утром. Осмотрись, а ночью попытайся форсировать Днепр. Отобьют немцы, предпримешь вторую попытку, третью, даже если у тебя под командованием останется взвод. Вы должны имитировать другое направление главного удара. Пусть немцы с нашего участка оттянут хотя бы часть сил. И можешь не особенно маскироваться на марше.
Я понимал, что моя рота — это пешка, которой решили пожертвовать в гамбите. Поэтому чуток подкорректировал последнюю часть. Решил: идти будем не днем, а ночью и максимально скрытно. В заданный район мы вышли примерно через три с половиной часа. У меня немного отлегло от сердца. Прямо к Днепру опускался небольшой лесок, где мы и укрылись. Весь день я и командиры взводов наблюдали за противоположным берегом. Огневых точек не видно. И немудрено — почти отвесная стена, с небольшими холмами наверху — естественными маскировочными укрытиями. Как назло, ночь выдалась ясная — на зеркальной глади воды видны даже всплески рыб. Достаточно одного пулемета, и от моих четырех взводов никого не останется.
Стараясь не шуметь, спускаемся к воде. Там обнаруживаем довольно много плавника, около десятка бревен, даже две довольно вместительные рыбачьи лодки, привязанные к кольям. На одну грузим пулеметы, другую отдаем связистам: они должны протянуть кабель на тот берег. Из плавника солдатскими ремнями связываем небольшие плотики. Поясняю: на плоты надо складывать оружие и плыть, держась за них.
Пока готовили средства переправы, наступил рассвет. Над водой задымились небольшие клочья тумана. На наше счастье, предрассветные сумерки обещали быть темнее полнолунной ночи. Начинаем переправу. Гребем изо всех сил, более опытные пловцы помогают слабейшим. И далеко разносятся произнесенные шепотом команды взводных: «Не плескать!» Течение сносит наши примитивные плавсредства влево, но это неважно. Важно, что по нам никто не стреляет! Наверняка предрассветный, самый крепкий сон сморил немецкие дозоры. И вот в полном составе рота, не потеряв ни одного человека, оказывается на правом берегу, у подножия днепровских круч. Взобраться на их верх не представляется возможным. Помогает солдатская смекалка. На плечи наиболее высоких и сильных бойцов забираются менее рослые, а значит, и сравнительно легкие, становятся на ладони, и нижние толкают своих товарищей вверх. Когда те оказываются по грудь над береговой кромкой, цепляются руками за землю и выползают на берег. Как только таких бойцов оказывается двое, они связывают ремни, спускают один конец вниз, за него хватается оставшийся внизу боец, и его вытаскивают наверх. Наверху нет ни немецких окопов, ни блиндажей, даже обычных постов. Очевидно, фашистам сложно было представить, что найдутся безумцы, рискнувшие преодолеть более двухсот метров быстрой воды и отвесные кручи. Связываюсь со штабом. Докладываю: приказ выполнен, Днепр форсирован, потерь нет, противник не обнаружен. Спрашиваю, как действовать дальше. Получаю приказ: произвести разведку в радиусе четырех-пяти километров.
По словам отца, начался самый настоящий ад. За три дня после непрерывных бомбежек и артобстрелов, после того, как были отбиты 12 атак противника, в живых осталось 30 раненых солдат. Он сам, дважды раненный, понимал: этот бой будет последним.Смерть за плечами
— Потом сам себя ругал, — продолжал отец. — И черт меня дернул за язык с этим «как действовать дальше». Обнаружим мы немцев, а немцы, значит, обнаружат нас. И… роте хана! Прикидываю, где и как лучше организовать оборону. Севернее от места высадки — холм высотой метра четыре. На нем — сельское кладбище. Приказываю трем взводам готовить две линии полнопрофильных окопов у подножия, на кладбище вырыть стрелковые ячейки, саперам — по дуге создать минное поле из противотанковых и противопехотных мин. Сам с первым взводом двигаюсь на запад. Через километра два входим в деревушку. Выясняем, что немцы и полицаи в шести километрах. Связываюсь со штабом дивизии. Докладываю обстановку, предлагаю все силы бросить сюда. Гарантирую: подготовленный плацдарм обеспечит переправу фактически без потерь. В ответ получаю нагоняй. Дескать, лейтенант, не мни себя Наполеоном. Есть планы наступления, утвержденные штабом армии и фронта. Твоя задача — сделать так, чтобы немцы тебя обнаружили, оттянуть на себя часть сил с главного направления. Собираю жителей. Советую как можно скорее уходить из деревни.Немного выждав, выпускаю две зеленые ракеты. Открываем короткую беспорядочную стрельбу из автоматов и залегаем у околицы села. Через минут пятнадцать на дороге появляются два мотоцикла. Известная уже мне схема: водитель и стрелок в люльке. Подпустили их поближе и с удовольствием уничтожили огнем автоматов. Через полчаса — танкетка. Двигается осторожно и в полустах метрах от валяющихся на дороге мотоциклов останавливается. Бабахнули противотанковые ружья, и танкетка запылала. Танкисты выскочили и принялись улепетывать изо всех сил, но пули догнали их.
После этого торопливо уходим. У минного поля нас ждут саперы — показывают проход. Отправленные к кладбищу три взвода постарались на совесть: окопы первой и второй линий отрыты в полный рост, соединены траншеями. Ячейки на кладбище хорошо замаскированы. Готовимся к обороне. Пулеметы я решил разместить на флангах, бронебойщиков сосредоточить в центре. Знал, немцы предпочитают лобовые танковые атаки, чтобы не подставлять под огонь противотанковых пушек и ружей менее бронированные бока своих «Тигров».
В полдень над нами закружила «рама» — так наши бойцы называли немецкий разведывательный самолет. Увы! Отогнать его мы не могли: ни зенитных пулеметов, ни тем более пушек роте не полагалось. Видимо, высмотрев, что нужно, «рама» удалилась. Появилось звено «Юнкерсов» из трех машин. Вначале они разбомбили покинутую нами деревеньку, и она запылала. А потом обрушились на наши окопы. С пронзительным визгом пикировали и бомбили, бомбили...
По словам отца, начался самый настоящий ад. За три дня после непрерывных бомбежек и артобстрелов, после того, как были отбиты 12 атак противника, в живых осталось 30 раненых солдат. Он сам, дважды раненный, понимал: этот бой будет последним.
А умирать нам рановато
И вдруг с неба послышался тяжелый гул. Но не «Юнкерсов», а наших Илов. Волна за волной они накатывали на позиции фашистов у Днепропетровска, и эхо взрывов музыкой отзывалось в сердцах бойцов. А вскоре к грохоту бомбовых ударов добавились и характерные звуки залпов реактивных минометов — знаменитых «катюш».— Мы плакали, обнимали друг друга, понимали: даже если погибнем, прорыв состоится, — со слезами на глазах вспоминал отец. — Но немцы торопливо уходили куда-то на юго-запад. А через несколько часов к нам подошли родные Т-34: прорыв расширялся не только на юг, но и на север.
За эту операцию отец был награжден орденом Боевого Красного Знамени и получил звание старшего лейтенанта. Орденами Славы разных степеней и орденами Красной Звезды были награждены выжившие бойцы.
Расстреливать два раза приказы не велят
Подлечившись, отец снова отправился на фронт. Участвовал в Кишеневско-Ясской операции, штурмовал доты в Венгрии, форсировал Дунай, сражался за Пешт. Был награжден орденом Отечественной войны, получил звание капитана. Участвовал в боях по ликвидации вырвавшейся из Буды 26-тысячной группировки немцев. А в конце марта 1945 года во время подготовки к наступлению на Австрию его снова едва не расстреляли… свои!Случилось это так. Отец был командиром разведки дивизии, в которую прибыли начальник разведки армии и начальник разведки корпуса. Близость Победы пьянила горячие головы — оба офицера пожелали пройти на нейтральную полосу, категорически отказавшись от сопровождения. И попали в плен вместе с оперативными картами наступлений. Командир корпуса приказал: капитана Балаша расстрелять. Но вот командир дивизии горой стал за отца. А председателем трибунала оказался… тот самый лейтенант, что допрашивал его 6 июля 1941 года на Смоленщине. Был он уже полковником. Отца оправдали.
Победу он встретил западнее Праги в должности заместителя начальника штаба дивизии. Вот такой нелегкой оказалась судьба простого белорусского парня, прошедшего за годы войны тернистый путь от рядового до майора.
Анатолий Балаш
infong@sb.by
