Виктор Тихонов что–то восторженно рассказывает, воздев руки в почти религиозном экстазе. Искусствовед слушает, пытаясь понять, что же хочет донести до него словами и жестами художник. Да и зачем они, эти самые слова и жесты, если холсты висят на стене, если живопись говорит сама за себя? Но художнику хочется, чтобы его поняли, чтобы уловили все его потаенные мысли, прочли каждый образ, осмыслили самый маленький мазок и самую тонкую линию.
Почти тридцать лет назад, осенним вечером, мы с женой встретили Виктора Тихонова. Разговорились «за искусство». Виктор пригласил нас к себе домой, по дороге, потом за столом говорил о том, какие работы мечтает сделать, а главное, как. Он много жестикулировал, смеялся, злился, когда я не догонял его мысль. Хватал блокнот и шариковой ручкой малевал эскизы, переводя слова в видимые образы. Мы слушали и смотрели, понимая, что художник полон сил и желания свершить все, о чем рассказывал и рисовал в блокноте.
Так и случилось. Он много чего успел сделать. Постоянно показывал на выставках новые работы, иногда очень любопытные и запоминающиеся. Он занимался витражом и мозаикой, писал на холстах пейзажи и портреты. Виктор — один из тех, кто возрождал и успешно работал в технике резного левкаса, которой пользовались древние иконописцы.
В ту давнюю встречу, когда мы с женой уходили домой, Тихонов разволновался, засуетился, ушел в другую комнату и вышел с новеньким добротным подрамником. Вручил его мне, с облегчением вздохнул и сказал: «Вот, возьми и напиши что–нибудь доброе и светлое...» Тот подрамник я храню много лет, так, как хранят картину...
Искусствовед Борис Крепак дружил и поддерживал искания Виктора Тихонова. На этом снимке — светлый и возвышенный диалог двух белорусских творцов об искусстве.
