Когда по шоссе Минск – Молодечно въезжаешь в старинное местечко Красное, то у развилки виден танк на пьедестале – памятник воинам 3–го гвардейского Сталинградского механизированного корпуса, который освобождал Молодечненский район.
С коллегой из журнала «Армия» едем к человеку, чьими стараниями в 1978 году был установлен танк–памятник. Зовут его Михаил Демьянович Колесников – в прошлом многолетний председатель исполкома Красненского сельского совета, а ныне руководитель местной организации инвалидов войны.Особый наш интерес к личности Колесникова вызван его воинской профессией сапера–минера. В июле 1944–го он в составе 13–й отдельной инженерной бригады специального назначения был в Минске. Ситуация в белорусской столице была тогда крайне сложная: отступающий противник готовил к взрыву здания. Неразорвавшимися боеприпасами были начинены руины и сама земля. Читаем исторический документ – датированную началом июля 1944 года телеграмму члена Бюро ЦК КП(б)Б И.С.Былинского на имя председателя СНК БССР П.К.Пономаренко: «Значительная часть оставшихся в Минске зданий заминирована. Войска, выделенные 3–м (Белорусским) фронтом, недостаточны, к тому же отвлекаются на выполнение других задач. Прошу ваших указаний срочно отправить 100 человек разминеров, выделенных для Минска».
Это – про Михаила Колесникова и его боевых товарищей.
Родом Михаил Демьянович из Донбасса, летом 1941–го завершил курс ремесленного училища, где постигал устройство шахтных подъемных механизмов. Вот эта шахтерская специальность впоследствии и предопределила назначение Михаила в саперы. Перед тем он пережил оккупацию, был тяжко ранен в пехоте, но говорим мы сегодня именно о саперных войсках.
– В конце апреля 44–го нашу 13–ю бригаду под командованием полковника Владимира Ивановича Железных отправили из Крыма в Беларусь. С началом операции «Багратион» бригада двинулась за наступающими войсками. Наш 185–й отдельный батальон, которым командовал майор Федоров, вел разминирование шоссе Москва – Минск. Основной задачей было обезвреживание фугасов. Гитлеровцы на 30–километровом участке планировали полностью разрушить дорогу, для чего заложили их огромное количество. В каждом – по 300 килограммов тола!
Возле шоссе я нашел первую свою мину. Противопехотную. Обидно, что была она без взрывателя...
За проверенную территорию ответственность нес командир взвода, а не рядовой Колесников. Реальная же работа проводилась нами на равных. Мало того. Не всегда офицер в минном деле разбирался лучше своих подчиненных. Практика, опыт неравномерно распределяют в саперах чутье и интуицию. Командир нашего взвода Михаил Шуруков (к слову, на гражданке он был известным кинооператором «Ленфильма», для примера назовем снятую им в 1956 году знаменитую детскую картину «Старик Хоттабыч») перечить не смел своему помощнику сержанту Безлепкину, которого все величали Иваном Яковлевичем.
По сути, командовал подразделением Иван. Он сумел привыкнуть к минам и не отвыкал их бояться. Если обнаруживал неизвестную, как это случилось на трассе Москва – Минск (это была новая немецкая противотранспортная мина), то разминировал обязательно в одиночку, затем тщательно изучал новинку и обучал обращению с ней остальных бойцов. А командира взвода Безлепкин к минам вообще не подпускал. Жалел. Лейтенант толковым, добрым парнем был. Но не без отчаянки. А в нашем деле это страшнее врага.
Правда, и опыт порой не выручал. Война – это тьма мин. Лично я несколько раз обязан был погибнуть. Однажды уже натренированные глаза мои элементарно пропустили противопехотную мину. Я на нее попросту наступил, а она «попросту» не сработала...
Еще раз произошел совершенно невероятный случай. Я снял растяжку, и в этот же миг Безлепкин наступил на гранату, к которой та была установлена. Оба друг другу жизнь своими ошибками спасли! Да и сколько подобных случаев у каждого выжившего сапера за плечами!
...На Березине неподалеку от Борисова взвод сооружал мост для наступающих войск. Строили быстро, однако пехотные генералы подгоняли, торопили. Что ж, у каждого свой приказ и время на его выполнение... Вдруг появился наш комбат.
– Срочно по машинам, – приказывает. – Немедленно в Минск!
Произошло это 3 июля. В столицу Беларуси въезжали на полуторке со стороны Уручья. На другом конце города еще стреляли. Минск выглядел уныло, подавленно. Всюду битый кирпич, развалины, грязь, мусор. Вообще, запомнилось, что цвет города был черно–серым. Тяжелым, гнетущим, тусклым... Вся наша радость за освобождение столицы спотыкалась о бесконечные руины.
На центральном проспекте относительно целыми остались, помню, здания Академии наук, Института физической культуры. Не сильно пострадали Дом авиации (нынешнее 2–е административное здание Минобороны) и Дом правительства, к которому нас сразу и привезли. Это крупнейшее сооружение Минска немцы готовились сровнять с землей. Остается только гадать, что им помешало.
Из входов заминированным, да и то небрежно, без должных мер маскировки, оказался центральный. В подвалах здания стояли ящики с толовыми шашками. Для их подрыва планировалось использовать электродетонаторы. Все они находились в исправном состоянии. К взрыву были подготовлены и расчетливо уложенные бомбы. Ящики мы тщательно проверяли на мины–ловушки и аккуратно выносили во двор, где грузили в автомобили. Одна только наша 3–я рота под командованием капитана Потапова заполнила три грузовика. Эх, какие вообще люди были! Из нашей роты на Парад Победы в Москву отобрали аж троих: Ивана Безлепкина, Николая Прокофьева, Георгия Овчаренко.
Мой взвод производил разминирование участка в правом крыле здания. Зашли туда – глазам не поверили. Все до единого кабинеты на первом этаже под потолок были заполнены стандартными килограммовыми посылками белорусов их угнанным в Германию родственникам. В посылочках – носки, рубашки...
На втором этаже большинство кабинетов тоже были с посылками. Мин мы тут не нашли. Откровенно скажу, и не рассчитывали их обнаружить. Взрывчатки в подвалах хватило бы с излишком...
Минск батальон очищал ровно 12 дней. Спали в бараке у Немиги – примерно там, где сейчас Дворец спорта. По улицам с щупами и миноискателями перемещались строем.
4 июля неожиданно увидели немцев – около роты. Похоже, они откуда–то прорвались. Взводный решил бой не принимать: оружия у нас было с гулькин нос. Мы тихонечко спрятались. Немцев вскоре заметили пехотинцы... Кстати, одиночные выстрелы или непродолжительные автоматные очереди в столице продолжали звучать еще несколько дней после ее освобождения.
Удивился я поведению горожан. Первые дни их почти не было видно. Но постепенно все чаще и чаще стал замечать гражданских людей на балконах. Они несколько настороженно наблюдали за нами, за нашей работой. Отношение к солдатам у горожан было, конечно, доброжелательное. Были и почести, и цветы... Но не надо забывать: люди в то время разучились быть счастливыми.
Долго занимались саперы нынешним 2–м зданием Министерства обороны. В нем оказалось много снарядов. Можно было предположить, что постройку готовили к уничтожению. Все стены здания мы проверили миноискателями. В помощь нам придали около 150 жителей Минска. Их попросили аккуратно обкопать корпус по периметру. Мин и взрывчатки, к счастью, в здании и под ним не было. Зато в нем находилось множество кроватей, под матрасом одной из которых я нашел отличные сапоги...
Подготовленным к взрыву оказался оперный театр. Мне не довелось проводить в нем работ, однако по «саперской» почте слышал, что там был найден продовольственный склад. Коллеги после обнаружения столь ценной находки на время «заминировали» вход в театр предупреждающей табличкой. Чтобы первыми, без спешки, с трофеем разобраться. Иногда мы так поступали...
Я участвовал в разминировании нынешнего главного здания КГБ, Красного костела на площади Ленина, кафедрального собора на площади Свободы, здания ЦК, Дома Красной Армии... За каждую проверенную постройку командир саперной группы расписывался. Если впоследствии тут обнаруживали мины, ему грозил трибунал.
Что нас поражало тогда в административных зданиях Минска, так это обилие в них спальных мест. Комфорт немцы обожали. Иногда изумляли необыкновенно богато обставленные кабинеты с мебелью, очевидно, несоветского происхождения. Надолго собирались гитлеровцы в Беларуси обосноваться, раз не поленились мебель за собой притянуть. А не получилось даже назад прихватить ее...
Из нашей роты в городе никто не погиб. Но неоднократно подрывались люди в других подразделениях. Столица Беларуси была начинена не столько минами, сколько снарядами и бомбами, которые и по сей день находят.
Из–за спешки, ввиду быстрого продвижения советских войск на запад, 13–ю саперную бригаду командование фронта не могло надолго оставить для сплошного разминирования столицы Беларуси, 15 июля нас отправили в Вильнюс. Затем были другие города Прибалтики, Восточная Пруссия. Из всех же наград у меня особое отношение к медали «За боевые заслуги» – ее получил именно за разминирование Минска.
Победу наш батальон праздновал 2 мая в Кенигсберге. После известия о взятии Берлина. Мы стреляли из всего, что стреляло. Прибежал старшина, скомандовал:
– Прекратить пальбу!
Но рядом стоял комбат. Он как–то встрепенулся после слов старшины, а потом закричал:
– Да вы что? Стреляйте! Победа!
* * *
Михаил Демьянович, опираясь на трость, ведет нас мимо грядок с клубникой и так незаметно провожает до самых ворот старого военного городка в Красном, где живет с конца 40–х. Знаем, что трость эта – не просто дань возрасту. Ранен был 30 августа 1942 года рядовой Колесников в руку и ногу девятью осколками – ровно по числу дней, проведенных им в пехоте. Шутит, что со статистикой тогда ему повезло, потому как десятый, самый большой, осколок угодил в каблук сапога...
На снимке: Михаил Колесников (справа – с медалью) и его товарищ Виктор Спиченко в августе 1944 года в Вильнюсе.
