Его экспериментальный сад мужественно переносил трагическую и для себя кончину, но не выдержал и сдался…
Данила для Захара был отличным соседом. В смысле — таким, рядом с которым, если уж судьба свела в частном секторе райцентра, жить можно. Забор в забор, и никакая межа не в силах рассорить и сделать, как это часто водится между соседями, заклятыми друзьями. Данила, казалось, по характеру своему не мог на кого-то серьезно разозлиться. Даже если повод и появлялся, он предпочитал уединяться в своем саду или крохотном дощатом гаражике, в который когда-то едва помещалось чудо советского машиностроения — «запорожец». Чего там, в его гараже, и вокруг него только не было, после того как не стало самого автомобиля!..
Но больше всего тянуло Данилу в сад. В отличие от другого Захарова соседа – Арсена, который свой огород и себя в нем любил больше всего на свете, Макар разводил свои саженцы не эгоистично и даже не столько ради самих плодов. Забыл, к сожалению, кем он был по профессии до выхода на пенсию, но на заслуженном отдыхе иначе как Мичуриным Захар его не называл. Да и не только Захар со своей хозяйкой Зиной — все соседи и знакомые. Больно уж заботливо, со знанием дела и самозабвенно возился с садовыми растениями Данила. Будто с детьми малыми. И, главное, делал это бескорыстно, если можно так выразиться, демократично, напоказ. С пользой для других.
Бывало, скрещивает какую-нибудь сливу с алычой или яблоньку с абрикосом, пыхтит самокрученной цигаркой, увлеченно сам с собой о чем-то спорит, доказывает — занятой вроде человек и не подходи. А заглянет через забор Захар или Зина, спросят о секретах соседова мичуринства, Данила тут же улыбнется и готов часами рассказывать подробности. А если попросят – привьет к вырождающейся яблоне перспективный черенок, научит в условиях далеко не южной Могилевщины разводить в «затишных местах» виноград, объяснит значение парного сосуществования облепихи.
Однажды только сильно разозлился Данила. Когда неугомонный Арсен ночью подтесал Захаров клен, стоящий при дороге у забора, чтобы, значит, тот не бросал тень на клочок его огромного полугектарного сада. Невысокий, щуплый Данила тогда подошел утром к дереву-подранку, где уже, даже не возмущаясь, стоял опечаленный Захар, раскурил свою самокрутку и бросил через забор странную фразу: «Все мало человеку! Быть не может, отольются кленовы слезы…»
Ни в чем не повинный клен пару годами позже все же добила Арсенова секира, но прежде… умерла у беспардонного соседа жена. Никто тогда, пожалуй, и не вспомнил про неожиданную вспышку ярости у всегда улыбающегося Данилы, как и его оказавшиеся пророческими слова, но местные пророки связали эти два трагических, пусть и далеко не равнозначных, события воедино. Грех, получается, бумерангом вернулся на подворье, вот только возмездие оказалось слепо…
Эта тема – самочувствие плодовых деревьев и садовода, их взаимосвязь, судя по всему, крепко занимала самого Данилу. Он, как тонкий психолог, как исключительный знаток садовых прививок, а по сути смешения двух и более жизней на одном, так сказать, стволе, несомненно, допускал, что в природе ничего не проходит бесследно. И ничего не происходит случайно. У деревьев ведь тоже, как и у человека, жизнь постоянно подкарауливает смерть. Вот только почему они иногда умирают досрочно, скоропостижно, без видимых на то причин и условий? Вечером ложился спать, яблоня была полна сил, а утром проснулся – все, нет дерева, одна внезапно сбросившая листья осиротевшая крона… По-моему, доморощенный Мичурин даже собирал наиболее интересные и поучительные истории на сей счет. Не вычитанные где-нибудь в фантастических рассказах, а реальные, из жизни.
Как-то на лавочке под папироску-другую, как бы между делом, он поведал Захару одну из них. Его знакомые жили недалеко отсюда, на даче. Средних лет люди, много работающие, ничем особо не болеющие. Жена, медсестра больницы, охотно возилась по даче, любила особенно ухаживать за несколькими яблоньками на крохотных шести сотках. На поднявшуюся вдруг температуру внимание, конечно, обратила, но не особенно. Сама ведь медик, мало ли что могло быть причиной легкого недомогания – вот воды холодной после работы в саду последний раз много выпила… В понедельник, как всегда, пошла на работу, где закрутилась-замоталась, не до градусника было. Так, за недельку-другую и привыкла к невысокой температуре. А рассказала об этом коллегам, те всполошились, заставили срочно сдать анализы, пройти строгую проверку… Результаты ее были ошеломляющи: лейкемия! Причем в очень запущенной стадии, когда сделать что-либо уже невозможно. Медсестра-садовод сгорела буквально в считанные недели, соболезнованиями потрясенному мужу и семье были заполнены последние страницы местной газеты. Город не мог поверить в такую скоропостижную и, главное, абсолютно неожиданную (как будто есть смерти ожиданные) кончину здоровой женщины. Но, с точки зрения Данилы, который тоже, конечно, разделял скорбь со всеми, самое загадочное случилось несколькими днями позже. На даче покойной медсестры внезапно засохла и умерла ее любимая яблоня…
— Деревья чувствуют смерть человека, которого они любили, — затушил Данила папироску. – Не обижай их, сосед...
Потом у Данилы случился инфаркт. Из больницы он, слава Богу, выкарабкался, понемногу от болезни отошел, стал снова покуривать любимый самосад, чем-то стучать в дощатом гаражике. И, ясное дело, часами в сезон пропадал в саду, где опять что-то с чем-то скрещивал, что-то изобретал, предлагая свои флористические ноу-хау Захару, другим добрым соседям. И они по-прежнему твердо знали: если какой вопрос по саду, смело дуй к Даниле-мастеру, он всегда подскажет, лично займется проблемой.
Данила умер в том возрасте, когда еще можно было жить и жить. Его экспериментальный сад, укрепленный многочисленными прививками заботливого хозяина, определенное время мужественно переносил трагическую и для себя кончину. Но в конце концов не выдержал и сдался: одна за одной стремительно высохли дотла груша, затем алыча, слива…
На снимке: вот еще одна яблоня, которая высохла в год смерти другого, но такого же очень трудолюбивого и замечательного человека…
