Дело в шляпе

Представители среднего класса: живем не хуже других

Средний класс пытаются отыскать социологи, политики и журналисты. Провела и я эксперимент. Целый день приставала к знакомым с вопросом: «Являешься ли ты представителем среднего класса?» И каждый (даже тот, кто регулярно за неделю до зарплаты позиционирует себя за чертой бедности) не без раздумий, правда, но все же заявлял о принадлежности к категории «середняков». Парадокс привел меня в смятение. Я недавно вычитала: «Цель жизни всякого почтенного бюргера или эсквайра — нажить, сохранить, приумножить и передать наследникам ценимые в качестве непререкаемой нормы сытость, покой, благополучие, безопасность и уверенность в завтрашнем дне». Лишь единицы из моих товарищей по классу собираются передать наследникам эту относительную уверенность. Большинство же передадут нажитую годами способность выкручиваться. И тем не менее они — средний класс. Тот самый, на котором, в сущности, и держится любой разумный, высокоорганизованный и мирный народ.

Ищем золотую середину

Его пробовали даже просчитать — но каждый раз у всех получается по–разному. Например, один из исследовательских центров исходил из того, что средний класс начинается с дохода 200 у.е. в месяц (на душу). В другом случае сумма была значительно большей — 1.500 у.е. Надо полагать, все зависит от состояния экономики государства, а нередко — от материальных притязаний самих исследователей, которые сами себя к среднему классу и относят. В Институте социологии НАН Беларуси над этой проблемой работает профессор Галина Соколова. Опираясь на авторитеты, Галина Николаевна приводит свое определение: «Средний класс — совокупность социальных групп, сходных по профессии, имущественному положению, объему гражданских прав, занимающих срединное положение в обществе и разделяющих ценности трудовой и рыночной идеологии». По мнению Соколовой, при условии, если прослойка середняков имеет большой удельный вес в обществе, эта категория граждан должна выполнять функцию агента социально–экономического прогресса, так как обладает большой долей экономической мобильности и значительным деятельным потенциалом.

Считается, что общество развитых стран на 70 — 80 процентов состоит из представителей среднего класса — образованных, состоятельных, хорошо обученных. Чем их больше — тем богаче, стабильнее и спокойнее общество. И наоборот. Поэтому вопрос о том, сформировался ли этот класс в Беларуси, — в принципе не только научно–фундаментальный, но и вполне политический.

Элита среднего класса

Галина Соколова произвела расчеты, используя «Статистический ежегодник Беларуси», где с помощью цифр показаны социальное положение и уровень жизни населения. Придерживаясь классификации социальных групп, созданной Всероссийским центром изучения общественного мнения, профессор выделила 5 основных слоев белорусского общества. Нижний (с уровнем дохода ниже уровня бюджета прожиточного минимума), в который входит треть населения республики, базовый (с доходом от БПМ до 1 минимального потребительского бюджета) — это 4/10 населения, средний (от 1 до 2 МПБ) — 1/5 населения, верхний (от 2 до 3 МПБ) — 1/20 населения и элита (свыше 3 МПБ) — немногим более одного процента. Затем Галина Николаевна сравнила официальные статистические данные с цифрами, полученными в ходе социологического исследования, проведенного Институтом социологии. И пришла к мнению, что разница абсолютно незначительна, значит, на цифры можно опираться. А они показывают, что уровень среднегодового денежного дохода ниже уровня минимального потребительского бюджета (который в среднем составлял в 2004 году 192.800 рублей) имеют 67,6 процента населения. Вообще, наш средний класс выглядит весьма специфически. Диаграмма 1 это показывает очень наглядно. Какова же социальная структура нашего среднего класса, ясно из диаграммы 2. Белорусской элитой можно считать элиту «середняков», так как «над ними» почти никого нет.

Шляпа, бочонок и пирамида

В Институте социологии НАН любят еще рисовать «бочонок», который красноречиво показывает, каким должно быть общество в относительном идеале. Мы с Галиной Николаевной Соколовой и ее коллегой Олегом Витальевичем Кобяком попробовали изобразить эту фигуру. Как видно из рисунка, нижний слой общества должен составлять не более 10 процентов, за ним следует мощный средний класс (80 процентов) и далее — общественная верхушка — тоже не более 10 процентов (в большинстве развитых стран так и есть). Особенность этой структуры в том, что основная часть населения достаточно состоятельна и не сильно разделена по принципу обеспеченности. А следовательно, заинтересована в сохранении существующего положения вещей.

Теперь посмотрим, как выглядит современное белорусское общество. На рисунке оно похоже на остроконечную шляпу. Узенький иглоподобный верх — это наши богатые. Далее идет средний класс и затем — основная масса людей (по идее, к стабилизирующему слою не имеющая отношения). Кстати, такая же фигура, только в виде прочной пирамиды, символизирует структуру ушедшего советского общества. Верх пирамиды — это 20–процентный слой советской партийно–государственной элиты, все остальное — просто советские люди. Как бы печально это ни звучало, мы, вероятно, не сможем сменить «шляпу» на «бочонок» сразу. Ученые утверждают, что это невозможно по простой причине: социально ориентированная экономика приведет нас сначала к пирамиде. Поскольку мы выбрали путь постепенного выравнивания, два нижних слоя в «шляпе» сольются скорее за счет «подтаивания» нижнего слоя, а не проникновения его наверх при помощи каких–то экономических ухищрений индивида. И только после этого мы сможем реально мечтать о примерно равновеликих слоях «бочонка».

Кому это интересно?

— Какие выводы вы делаете из своих исследований? — спросила я Галину Николаевну и Олега Витальевича.

— Вывод простой: надо создавать условия для деловой активности населения, тогда люди скорее «перейдут» из нижнего слоя наверх.

По мнению профессора Соколовой, наш путь к стабильному среднему классу займет не менее 10 — 15 лет. И это при самых смелых оценках. Причина стала ясна после того, как Олег Кобяк положил передо мной таблицу, названную «Ориентация респондентов в плане стратегии экономического поведения». Если сказать проще, таблица иллюстрирует нашу с вами активность. Опираясь на результаты республиканского социологического мониторинга «Общественное мнение», который проведен институтом в декабре 2004 года, Кобяк пришел к выводу, что специалисты производственной и непроизводственной сфер, а также служащие без специального образования занимают скорее позицию приспособленца. И пока вопрос об их экономической мобильности и роли стабилизатора общества не стоит в принципе. Почему? Это вопрос к политикам и экономистам.

— Но ведь ваша работа не чисто фундаментальная, наверное, вы готовите какие–то конкретные предложения? Кто вообще потребитель вашей, если можно так сказать, продукции? — спросила я Галину Николаевну и Олега Витальевича.

Ученые переглянулись и пожали плечами:

— Мы даем материал для осмысления. Вот вы опубликуйте это, и посмотрим, кто заинтересуется. Когда речь идет о программе развития среднего класса, стоит отметить, что это вопрос выживания не только самого класса, но и государства в целом, ибо именно средний класс удерживает общество от потрясений.

— Разве у нас нет организации, которая занималась бы «развитием общества», давала Правительству и депутатам некие научные рекомендации на основе ваших исследований?

— Думаем, что мы (наш институт) и есть такая организация. И мы готовы сотрудничать с Правительством и депутатами по этому и другим вопросам.

Пелевин и пустота

Вечером я вспомнила, что «Generation «П» Пелевина посвящена «памяти среднего класса». Взяла книгу, полистала и перепечатала цитату. Вот она:

«...Заговорили о советской ментальности. Пугин признался, что в былые дни обладал ею и сам, но начисто утратил, несколько лет проработав таксистом в Нью–Йорке. Соленые ветра Брайтон–Бич... заразили неудержимой тягой к успеху.

— В Нью–Йорке особенно остро понимаешь, — сказал он Татарскому, — что можно провести всю жизнь на какой–нибудь маленькой кухне, глядя в грязный двор и жуя дрянную котлету. Будешь вот так стоять у окна, глядеть на помойки, а жизнь незаметно пройдет.

— Интересно, — задумчиво отозвался Татарский, — а зачем для этого ехать в Нью–Йорк?

— А потому что в Нью–Йорке это понимаешь, а в Москве нет, — перебил Пугин. — Правильно, здесь этих... кухонь и дворов гораздо больше. Но здесь ты ни за что не поймешь, что среди них пройдет вся твоя жизнь... И в этом, кстати, одна из главных особенностей советской ментальности».

Когда я закончила это печатать, позвонила подруга. Поговорили о том, о сем и вдруг, вспомнив о своем личном «социологическом» исследовании, я спросила: «А скажи, кстати, только честно: ты — средний класс?» Она немедленно причислила себя к оному и добавила:

— Но ты ведь понимаешь: наш средний класс и их, — возникла пауза, видимо, подруга мотнула головой куда–то в сторону Бреста, — разные вещи. Но люди везде одинаковые: как у нас, как в России, так и на Западе никто не хочет в грязь лицом. Думаю, слыша такой вопрос, респонденты, давая понять, что живут не хуже соседей, чаще всего и говорят: «Да, мы — средний класс». А ты что, пишешь про это, что ли? Хочешь, цитату одного американского миллионера подарю? — она бросила трубку, но через минуту телефон снова зазвонил:

— Пиши: «Представители среднего класса постоянно борются с финансовыми трудностями. Их главная статья доходов — зарплата. Когда увеличивается зарплата, растут и налоги. А их расходы имеют тенденцию увеличиваться одновременно с зарплатой. Отсюда и название — «крысиные бега». Они считают дом своим главным активом, хотя должны были бы вкладывать деньги в настоящие активы, которые приносят доход».

— А что за миллионер?

— Ну какая тебе разница? Роберт Т.Кийосаки какой–то. Ты мысль мозгами лови!

— Мозги, — пробормотала я, глядя на листки с разработками ученых, — пока «шляпой» накрыты. Пикантность же ситуации с понятием «средний класс» в том, что в нем непроясненным остается как раз его условный смысл.