Итак, как следует из ранее озвученных материалов дела, уже начиная с лета 2015 года переизбыток сырья на Гомельском мясокомбинате стал выходить за все разумные пределы. К осени проблема обострилась. Холодильный цех с большим трудом принимал каждый новый убой. В одной из камер замороженные полутуши складывали в двухметровые штабеля, накрыв их брезентом. Неладное замечали обычные работяги – от грузчиков до мастеров. Последствия такой работы понимали ведущие специалисты. Обо всем так или иначе ставили в известность директора. Но реакции не последовало… Пока в октябре не полетели анонимные жалобы в разные инстанции, а вслед за ними не стартовала череда проверок, пусть и малорезультативных, но многочисленных. Тогда на предприятии наконец случилось понимание: надо что-то делать.
А тем временем на Оршанском мясоконсервном комбинате столкнулись с проблемой нехватки мясного сырья. Предприятие направило всем белорусским мясокомбинатам предложение об изготовлении давальческих консервов. Суть такова: партнер поставляет оршанцам сырье, а взамен получает консервированную продукцию, оплачивая услуги переработки. Вскоре Гомельский мясокомбинат дал знать, что готов к такому сотрудничеству.
Читайте также
– На планерке прежний гендиректор дал мне поручение вести работу по давальческим договорам, в том числе и с Гомельским мясокомбинатом. Поначалу все нюансы проговорили по телефону с экономистом этого предприятия. А вскоре позвонил заместитель генерального директора Гомельского мясокомбината Александр Бондаренко (обвиняемый по делу. – Прим. авт.) и сказал, что сам приедет заключать договор. 3 ноября 2015 года он был у нас.
Свидетель заверяет, гомельчанин и словом не обмолвился о сомнительном качестве мяса или пороговых сроках годности сырья. Речь шла только о количестве поставки — где-то в пределах 80–100 тонн замороженной говядины:
– Вскоре пришли первые две машины. Вопросов к ним не было. 11 или 12 ноября прибыла третья машина. Ее сопровождали двое работников мясокомбината. Я встретила их в коридоре на первом этаже. Если не ошибаюсь, один представился начальником холодильного цеха, другой – ветврачом (ныне обвиняемые по делу. – Прим. авт). Спросили, как можно попасть на территорию. Я объяснила, где выдаются пропуска. Упомянули, что на мясе возможны изъяны… На это им ответила: не я принимаю продукцию, у нас это делает комиссия входного контроля. Специалисты разберутся. Что меня удивило, так это поставка говядины тощей категории, которая значилась в документах. Поэтому сразу перезвонила Бондаренко и уточнила, почему отправили такое сырье. Ведь оно годно только для дешевых консервов. Он сказал, что если мы можем его переработать, то они согласны. У нас были такие рецептуры… К слову, на все сырье, которое пришло с мясокомбината, имелись необходимые сопроводительные документы.
Однако на этом переговоры не закончились. Вскоре Ольге Масалович перезвонили специалисты комиссии входного контроля, принимавшие машину из Гомеля, и сообщили о видимых загрязнениях, обнаруженных на мясе. Гособвинитель конкретизировал:
– О плесени говорили?
– Да, говорили. Но при этом уточнили, что можно сделать зачистку. Есть ветеринарные нормы, допускающие такую меру, если подобные образования имеют поверхностный характер. Я попросила, чтобы пригласили начальника консервного цеха для оценки сырья: можно ли пускать мясо на переработку.
Полутуши приняли-таки, составив акт о превышении норм зачистки. В телефонном разговоре Бондаренко на это согласился. Объективно же оценить качество замороженного мяса до его оттаивания было проблематично. Тем более документы вопросов не вызывали. Первой на разморозку, а после обвалку пустили именно третью партию. Почему, Масалович объяснила просто:
– В камере оно находилось ближе к выходу. Его и взяли.
За 40 минут работы с гомельским мясом (около 1,8 тонны) получили больше 3 тысяч банок тушеной говядины. Однако после этого вынуждены были остановить обвалку. Очередные размороженные туши ввели всех в ступор. Масалович рассказывала об этом так:
– На утренней планерке специалисты сообщили, что остановили работу с мясом, поскольку от него исходил, мягко говоря, неприятный запах, а повреждение плесенью оказалось глубоким, проникающим в мышечную ткань. Мне показали несколько снимков, сделанных мобильным телефоном. Я пришла в ужас. На мясе были большие черные пятна. Распорядилась все работы с ним прекратить, убрать сырье из этой партии – и размороженное, и замороженное – в отдельную камеру. Тут же позвонила Бондаренко. Сказала, что мясо не будет перерабатываться, оно некачественное, мы составляем акт и возвращаем сырье. Он пообещал набрать меня позже. Перезвонил на следующий день.
Читайте также
– Мы не могли на это пойти. Ведь за качество ответственность несет изготовитель. Я попросила забрать сырье, как полагается в подобных случаях. Бондаренко пообещал это сделать, однако потом или не брал трубку, или отвечал, что решает вопрос с транспортом. В общем, мясо у нас забрали уже после задержаний.
У судьи возник вопрос по качеству изготовленных консервов. Специалист настаивала:
– Консервы сделали из нормальных полутуш, качество которых не вызывало вопросов. А когда вопросы появились, процесс остановили. Наша лаборатория проверяла выпущенные консервы и признала партию соответствующей всем требованиям.
ВО время допроса представителя Оршанского мясоконсервного комбината неожиданно возникла новая версия о порче гомельского мяса. Обвиняемый Александр Бондаренко предположил, что плесень на полутушах, которые привезли на оршанское предприятие, могла «разрастись» из-за нарушения технологий разморозки, допущенного тамошними специалистами. Привел в качестве аргументов пункты нормативных актов. После чего поставил вопрос ребром перед Масалович:
– Вы не исключаете, что технология могла быть нарушена?
– Исключаю, – свидетель категорически не согласилась с таким поворотом событий. Видимо, хватило того, что Гомельский мясокомбинат втянул их предприятие в скандальную историю. В паузе между вопросами не сдержала эмоций: – До сих пор не понимаю, как госпредприятие вообще могло поставить такое мясо на переработку?!
dralukk73@mail.ru
