Любовь
У Семена Ковальчука брюки клеш синие, белый широкий ремень, туфли на каблуках, рубашка мандариновая с большим воротником. У Семена электрогитара самодельная и волосы длинные. У Семена Ирка–красавица и любовь.
У Ирки платье белое в большие синие горохи, воротник белый с кружевами. Лицо у нее круглое, как яблоко. Волосы золотые кудрявые, губы пухлые красные и любовь. Завидуют все пацаны и девчонки Семену с Иркой. Семен песни пишет и своей Ирке поет. Голос у Ковальчука сладкий, но не очень громкий.
Я мог громче и пронзительнее крикнуть, но песен я не сочинял, на гитаре не играл, Ирка меня не замечала. Мне же только двенадцать было с половиной, а Семену — шестнадцать «с хвостиком». В таком возрасте четыре года расстояние огромное — не перепрыгнуть.
Завистников у влюбленных всегда хватает, во все времена. Учительница рассказала родителям Ирки, чем такая сильная любовь может закончиться. Наверняка она как лучше хотела, но дорога в ад, сами знаете, благими намерениями выстлана. Родители разволновались–перепугались, на дочь накричали, обругали, на улицу по вечерам пускать перестали. И на Семена кричали, оскорбляли, бездельником обзывали...
Говорили даже, что мать дочку к женскому врачу в область (чтобы никто не знал) возила. Вот после той поездки злополучной Ирка с Семеном и решили покончить жизнь самоубийством. Ирка выше, чем на три ступеньки, залезть боялась. Сразу обмирала. Потому влюбленные договорились, что яд глотнут в один день, в одно время. Сюжет классический, всем известный. Как договорились, так и сделали. Настоящего яда они не добыли. Где такой отравы в маленьком городке возьмешь? Достали каких–то таблеток. Проглотили по целой горсти. Сидят на диване, смерти ждут. Семену первому стало плохо. Он в туалет, там пальцы в рот, и его вывернуло. Бросился к Ирке. Она лежала на диване и едва дышала, глаза закатив. Приехали врачи. Девушке зубы разжали, шланг в рот вставили, желудок марганцовкой промыли. Потом в больницу увезли...
Ирка с Семеном после больницы совсем не разговаривала, да он и сам не хотел. Вот такая история на Второй Западной улице случилась сорок лет назад.
Витька Рыжий, мой приятель по подъезду, через две недели сказал с видом знатока, что врачи из парня с девушкой всю любовь до последней капли той марганцовкой розовой вымыли. Я Витьке поверил, ведь он на два года старше...
Стрела
Из американских кленов тек сок. И из опиленных тополей, и из каштанов... Большие деревья подпирали обрубками рук синее мартовское небо рядом с краснокирпичными гаражами. Из ветки американского клена одиннадцатилетний Толик сделал себе лук.
А дома четырехэтажные по улице Октябрьской розовели, как зефир. Срезы на деревьях яркие, мокрые и блестящие, а кора черная–черная. Под обрезанными деревьями сохло белое белье, и только оно напоминало о недавнем снеге.
Любка шла по улице. Ей было восемнадцать. Глаза серые, как свинец, а волосы рыжие, как огонь... Толик стоял на грохочущей жестяной крыше гаража. В руках держал лук из американского клена. Поправил кепку, чтобы тень на глаза падала, положил на тетиву стрелу, сделанную из оконного штапика, плюнул на пальцы и натянул...
Захрипела натертая смолой тетива, охнула. Полетела стрела и ударила Любку в плечо. Вскрикнула девушка. Подняла стрелу и сломала сердито. Слышно было даже, как хрустнула. К нашему подъезду девушка рыжеволосая заторопилась.
«Вот черт. Заметила!» — плюнул Толик на кирзовый сапог. Люба шла к родителям Толика, а они у него строгие, до трех не считают. Она несла в руке поломанную стрелу. Но в квартире Любу встретил только Шурка, старший брат Толика.
Никогда не говорите о моей малой родине плохих слов. Слышите, никогда не говорите! Ведь Толик — мой одноклассник и сосед. А его лук из американского клена и стрела из штапика оконного — волшебные. Шурка с Любой сорок два года живут вместе. А Толик на небе...
