Однажды это случается с каждым.
...Я вышел из леса. Если это предложение закавычить, то многие без труда продолжат, вспомнив про сильный мороз и хвороста воз... Но я вышел из леса в августе, а в руках у меня было неполное ведро с грибами. Вдоль опушки, как на бархате, по зеленому полю тянулась дорога. Напротив меня остановился белый микроавтобус, из него лихо выпрыгнули на траву двое мужчин лет по тридцать. Между нами было шагов пятнадцать. Один громко спросил, глядя на меня и красное ведро у моих ног: «Батя, а скажи, тут есть грибы?» Я не сразу ответил, так как не понял, к кому он обратился. Когда же до меня дошло, они переглянулись, забрались в машину и уехали...
Есть несколько жизненных аксиом, которые мы, даже осознавая, упорно отказываемся принимать. Все время отодвигаем от себя, отгоняем, не позволяя приблизиться на расстояние вытянутой руки. Думаем, хотя и не очень уверенно, что мысль ошибочна. Неверна, неправильна. А мысль эта о том, что каждый прожитый день, час, секунда делают нас старше. Не умнее, мудрее, опытнее, а всего лишь старше.
Согласитесь, превеликое множество стариков — люди далеко не умные, опытные, мудрые. И единственное, чем они от нас отличаются, — возраст. Как ни грустно об этом писать. Хотя, вполне возможно, сами они так не считают.
Признаться себе в том, что ты уже не тот, — тяжело. Продолжаешь хорохориться, вкручивать в разговор молодежные словечки, носить майки с яркими картинками да забавными надписями, задорно поглядывать по сторонам, но... В один прекрасный момент (хотя какой он прекрасный?) ты не можешь привязать крючок, не можешь попасть тонкой леской в колечко. Тычешь, тычешь, а не получается. Не видишь того самого колечка, малюсенькой дырочки... Или как ни отставляешь руку с инструкцией лекарства, а буковки сливаются во что–то мутное и неразборчивое. И тогда ты приходишь к врачу за очками и говоришь, сколько тебе лет. А врач, хорошо, если это мужчина, а не молодая барышня, понимающе хмыкает и произносит: «Ну а что ж вы хотели — возраст. Выпишу вам пока плюс два с половиной, а через год приходите за троечкой!» И ты выходишь на улицу с дорогими и модными очками в руках, идешь и не знаешь, куда их деть. Заходишь в троллейбус–автобус–метро, а какая–нибудь студентка подскакивает и предлагает тебе присесть, уступает место. Вот тут ты и расстраиваешься окончательно...
Думаешь, ну как же так, ведь ты себя ощущаешь лет на тридцать, сорок в лучшем случае, а тебя почему–то уже за старика принимают. И майка на тебе модная, и джинсы, и кроссовки, и бейсболка козырьком назад, а тут — на тебе!
С этого момента, многие отказываются его принимать, что–то с тобой происходит. Ты начинаешь впадать в меланхолию и ностальгию. Все чаще рассматриваешь свои студенческие фотографии, придирчиво сравнивая их с теми, что сделаны недавно. Жалеешь, что лет пять или шесть назад, копаясь в личном архиве, уничтожил много снимков, подумав, что плохо на них получился, что фотограф во всем виноват. А теперь до тебя доходит, что те снимки — нормальные, и фотограф — вполне себе хороший, а виной всему — возраст, который был написан на твоем уставшем лице.
Но ты решил не сдаваться. Начинаешь тщательно и регулярно бриться. Каждый месяц стараешься посещать парикмахера, подолгу смотришь на свое отражение в зеркале, поворачиваясь то в профиль, то в три четверти. Делаешь то, чего никогда раньше не делал, — зарядку по утрам, прогулки вечером. Начинаешь правильно питаться, не переедать: меньше жареного, копченого и перченого, соленого и сладкого, крепкого и острого...
Естественно, уже не случайно (не на пути оказались) становишься на весы и удивляешься двум–трем неизвестно откуда взявшимся килограммам. И разговоры с товарищами начинают меняться. Почему–то слышишь от сверстника, что у него что–то происходит с памятью. Много чего не удается с ходу вспомнить. Даты какие–то путаются, фамилии забываются, названия улиц пропадают... И ты пробуешь успокоить приятеля, говоря словами окулиста: «Ну а что ж ты хотел — возраст...» А потом, грустно хмыкнув, признаешься, что вчера не удалось деньги снять в банкомате, так как забыл код. Пришлось звонить дочке.
Тут, почувствовав, что мы братья по несчастью, приятель принимается радостно хохотать, и я следом. А что нам остается? Ведь и сильные мира сего, и слабые, и генералы с министрами, и физики с лириками, и богатые с бедными, и счастливые с невезучими становятся старыми. И ты понимаешь: к этому состоянию подготовиться невозможно.
ladzimir@tut.by
Советская Белоруссия № 162 (25044). Четверг, 25 августа 2016
