«Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» — это высказывание очень нравится Илье Львовичу Кургану. Накануне своего 90-летнего юбилея, раздав журналистам десятки интервью, он с удовольствием согласился рассказать корреспонденту «Р» о своем окружении, которое формировало его как личность и помогло стать легендарным диктором радио, нашим Левитаном.
Педагоги
Как сегодня помню: на второй день войны сидел на крыльце нашего дома и считал немецкие самолеты, бомбившие город. Прибежали домой родители — срочно надо уходить. Так мы оказались в эвакуации в Самарканде. Я к тому времени седьмой класс окончил, там поступил в железнодорожный техникум. Как-то один знакомый паренек рассказал, что в Минске открывается театральный институт. И я решил ехать в родной город. На месте нашего дома увидел две черные горы пепла. Рядом стоял искореженный немецкий танк. Так я понял, что отныне у меня нет крыши над головой, но от мечты своей отступать не собирался. Стал спрашивать у людей на улице, где находится театральный институт. Никто о таком не слышал. Долго ходил по улице, пока не узнал, что он разместился в одном из зданий политехнического института.
Видели бы вы этого будущего студента! Я был такой дохленький. На мне висели югославская военная куртка, которую батя посылкой из Германии передал, теплые немецкие зеленые солдатские штаны, а на ногах к тапкам шпагатом были привязаны галоши. Слава богу, педагогов не отпугнул мой внешний вид, им от меня надо было совсем другое. Комиссию возглавлял Мирович. Что я читал, уже не вспомню, но, видимо, чем-то зацепил его. Приняли меня. Как интересно было учиться! А когда в оперном нам для занятий выделили зальчик, мы просто расцвели. «Офинагеть от нашего Мироши можно!» — так мы восхищались нашим педагогом Евстигнеем Афиногеновичем Мировичем. Потом к нему подключился Дмитрий Орлов. Эти люди получили образование в России, работали в театре и кино — мы слушали их, открыв рот. А сейчас какие педагоги? Окончил институт и уже преподает, чему-то учит. А ведь нужны практика, опыт. Без этого невозможно.
Я с самого начала понимал, что учиться мне будет сложно. Но Мирович с Орловым открывали нам нас. Я делал такие задания, выполнение которых никогда не ожидал от себя. Орлов говорил: «Илье не надо спички, он и так загорается». Очень хотел работать в театре. Но в конце 1949 года оказался на радио. Пришел туда, потому что имел неосторожность жениться. Получил направление в Витебский театр. Жена, которая к тому времени только первый курс окончила, говорит: «Что это за семья такая: ты в Витебске, а мне еще три года учиться в Минске?» Услышал по радио, что объявлен конкурс на место диктора. Подумал, читать-то я умею, человек грамотный. Учительница в школе частенько меня усаживала за свой стол, чтобы я читал ребятам какие-нибудь произведения. За это меня, кстати, прозвали Патефоном.
Коллеги
Помню, пришел тогда на радио и испугался: народу было очень много. Хотел уйти. Говорят, сто человек на место. Но дело в том, что в студенческие годы нашу группу приглашали на радио для прослушивания: нужны были люди для чтения художественных произведений. Тогда руководитель литературной редакции Михаил Юревич спросил у меня, не хотел бы я работать на радио? Нет, конечно! Я хотел в театр. Но видите, как в итоге получилось?
Мне всегда везло на хороших людей. А сколько их я повстречал на радио! Меня всегда окружали милые дамочки. Лилечка Стасевич, она работала в Купаловском. После войны в театрах были сокращения. С кем расставаться? Не с Глебовым же и Платовым. С молоденькой девушкой. Так она из театра пришла на радио, стала великолепным диктором. Мы с ней часто работали в паре.
Любовь Яковлевна Ботвинник работала еще во время войны, когда белорусское радио вещало из Москвы. У нее был огромный опыт. Она как раз помогала мне осваиваться, подсказывала. Человеком была очень симпатичным, имею в виду не только внешние данные. Участвовала в репортажах, к этому допускали далеко не всех. Парады, демонстрации, праздники с площади Ленина. Чуть позже это доверили и мне.
А Володя Шелихин какой чудесный был паренек! Человек с музыкальным образованием, он прекрасно играл на пианино. Его можно было слушать и слушать. Неудивительно, что его потом пригласили на телевидение. Ой, чтоб хоть никого не забыть… Сидельникова, Ободовский, Антипов… Какие замечательные ребята были. Помню, набедокурил я в нерабочее время. Прихожу на радио, боюсь голову поднять. Кто-то в дикторской спрашивает: «На доску объявлений смотрел?» Был уверен, что увижу приказ о моем увольнении. А там: «Прызначыць Кургана І. Л. галоўным рэжысёрам (мастацкім кіраўніком) дыктарскай групы». Хорошая компания у нас была.
Друзья
Витю Тарасова приметил еще студентом театрального института, видел его на Купаловской сцене и всегда восхищался. Но ближе мы познакомились на «халтурах», так мы называли записи радиоспектаклей. Я тогда уже преподавал в академии искусств. Даже не знаю, что нас так тянуло друг к другу. Мы были не друзья, а братья. Посмотрите, сколько в моей комнате стоит его фотографий. Одна, две, три… Он всегда приходил мне на помощь, я тоже не бросал его в беде. Это актер, отмеченный Богом. Таких единицы. Поэтому ему многое можно было простить. Конечно же, у него были человеческие слабости. Что скрывать, мы любили за рюмкой водки отметить его очередной успех. Так он снимал напряжение. Не каждому в сорок с хвостиком дадут звание народного артиста. А Вите дали — он его заслужил. Не понимаю, почему он ушел так рано, а я до сих пор на этой земле. Мне его очень не хватает.
Юра Сидоров, Саша Бутаков, Витя Корнилов, Володя Маланкин. Хорошие актеры, мои друзья… Уже все ушли. Очень не хватает их. Только мы с Ростиславом Янковским ходим по этой земле. Созваниваемся, нам есть о чем поговорить, хотя, конечно, больше на болячки свои жалуемся.
Студенты
Они меня не забывают. Сколько ж их через мои руки прошло? Я же до 87 лет преподавал в академии искусств. Помню, несколько лет назад в очередной раз загремел в больницу. Молодежь вереницей ко мне ходила. Кто на подоконнике сидит, кто на полу. Подходит заведующая отделением: «Объясните студентам, что это не клуб. В больницу нельзя ходить такими стаями».
Может, благодаря тому, что все время молодежь была рядом, я и живу столько? Смотрите на фотографии. Аня Полупанова так привязалась ко мне, как увидит — зацеловывает. Вот Ира Медведева меня радует, работает в Москве, но уже полмира со своими спектаклями объехала. А Оля Вежновец живет в Париже, тоже хорошая девочка. Хм, одни дамы…
Семья
Знаете, какая моя самая большая трагедия? У меня нет внуков. Два сына вырастил. Старший, Володя, всю жизнь служил в Русском театре и по сей день там. Сережа живет в Германии. Такой толковый мальчишка, мы его академиком называли. Окончил иняз, там познакомился со своей будущей женой Инной, она его за границу и увезла. Работают там учителями.
Моя Ирина ушла из жизни больше двадцати лет назад. После института работала в ТЮЗе. Такая симпатяга была и очень способная девочка. А какая волжская душевная чистота! После того как родились наши сыновья, перешла на радио, была режиссером музыкальных передач. Вот так мы оба променяли театр.
Братья
У меня есть два брата, а было три. Я же из обычной семьи. Отец и мать были из-под Минска. Я родился в Борисове, и имя дали в честь дедушки Ильи, которого никогда не видел. Перед войной в Минске мы получили рядом с сегодняшним цирком деревянный дом, разбили небольшой огород, был у нас сарай с животными. Отец работал на заводе имени Кирова кладовщиком, а мать — в районном отделе образования. Они высшего образования не имели. Мать красиво и грамотно писала. На ее письмо можно было смотреть, как на художественное произведение. Читала нам Бунина. Возможно, поэтому мы все получили хорошее образование, достигли успехов в своей работе. А Даник… Когда стало понятно, что надо срочно уходить из Минска, он со своим детским садом был на летней даче в Фаниполе. Мама хотела его забрать, но ее успокоили: дескать, малышей эвакуируют на Восток, потом вы с ними встретитесь. Мы пешком дошли до Борисова, оттуда товарняком через Москву нас отправили в Самарканд. Отца, хоть ему уже тогда было сорок пять, призвали в армию. А мы с мамой так и прожили больше трех лет в Узбекистане. Она всю войну писала письма в детские дома, чтобы отыскать своего младшего сынишку. Отовсюду получала ответ: такого нет. Уже позже мы узнали, что почти сразу детский сад вернулся в Минск. Даника забрала к себе мамина сестра с мужем. А позже их втроем отправили в душегубку. Такой толковый мальчишка был. В свои шесть лет умел читать, даже помогал нам делать уроки.
Да и Иосиф с Аркашей были толковыми пацанами. Старший после школы поступил в политехнический институт, больше полувека трудился по специальности. Строил здания в Москве, Воронеже и, конечно, в Минске. Много лет был руководителем различных строительных управлений. Аркадий у нас спортсмен, окончил институт физкультуры. Был здесь очень уважаемым тренером, а однажды поехал со своими ребятами на соревнования в Америку, там ему предложили контракт на пару лет. В итоге задержался на двадцать с лишним. Звонит мне оттуда, говорит, что еще работает. Представляете, в восемьдесят с лишним? Даже не знаю, как так получилось, что мы с братьями такими неугомонными стали, никто на покой не торопится. У меня часто спрашивают, верю ли я в Бога? Не знаю. Но для чего-то он так долго держит меня на этой земле.
stepuro@sb.by
