Что думали великие о родословной

Вообще–то родословными писателей занимаются литературоведы, художников — искусствоведы и т.д., и чем прихотливее переплетения ветвей родового древа, тем ветвистее и знатнее диссертации... Помню одну весьма любопытную теорию, автор коей на основе того, что у Сирано де Бержерака и Поля Гогена были характерные внушительные носы и у статуй на острове Пасхи — соответственно, всех вышеперечисленных производил от... инопланетян. И не одна книжка на таковом «открытии» написалась и, что характерно, распродалась. А сами–то творческие личности, как они относились к собственным родословным? Тот же Поль Гоген без тени стеснения распространял идею о том, что происходит от некоей индейской принцессы. И сам в это искренне верил. Оноре де Бальзак подарил себе пресловутое «де», свидетельство аристократии. Александр Пушкин гордился происхождением от арапа Петра Великого Ганнибала и пытался найти подтверждение царскому происхождению этого арапа — якобы был он похищенным сыном эфиопского властителя. Хотя обычно Пушкин с иронией отзывался об играх в знатность и величие: «...все предрассудки истребя, мы почитаем всех нулями, а единицами — себя».

Но даже в эпоху, когда знатная родословная значила невообразимо много, мудрецы знали истинную цену человеку. «Все люди одинакового происхождения. Но все храбрейшие — они и самые благородные», — сурово изрекал древнеримский полководец из незнатной семьи Гай Марий. «Хорошо быть знатным. Но не хуже быть и таким человеком, о котором никто уже не спрашивает, знатен он или нет», — утверждал французский моралист Жан де Лабрюйер. Еще один французский моралист, Пьер Буаст, сему вторил: «Дворянин без заслуг — это сосуд, у которого есть только этикетка». Так и вспоминаются слова нашего Кастуся Калиновского, сказанные, когда его в смертном приговоре назвали дворянином: «У нас нет дворян, у нас все равны».

Белорусские писатели нередко отождествляли себя с простым народом. Янка Купала, по происхождению шляхтич, писал: «Бо я мужык, дурны мужык» и «О так, я пролетар...» Винцент Дунин–Марцинкевич, шляхтич герба «Лебедь», тоже писал от имени мужика, чем вызывал насмешки светского общества... В послереволюционные годы ценность «простого» происхождения неизмеримо возросла. От благородного происхождения открещивались. А вот романтик Владимир Короткевич хотя и высмеивал гонор и «фанабэрыю» панов, к своей родословной относился серьезно: ведь происходил он по отцу из шляхетского рода Короткевичей, герба «Корвин», по матери — из рода Гриневичей, представитель которого был соратником Кастуся Калиновского. На тайнах рода «завязаны» многие сюжеты Короткевича. Надея Яновская должна умереть от родового проклятия. «Каб вы ведалi, колькi крывi, забойстваў, сiрочых слёз, звычайнага бруду на кожным шляхецкiм гербе! Колькi забiтых, зашмаганых да смерцi, пакрыўджаных! Мы не маем права на iснаванне, нават самыя сумленныя, самыя лепшыя. У нашых жылах не блакiтная, а брудная кроў», — изобличает Надея шляхетское сословие... А героя романа «Каласы пад сярпом тваiм» Алеся Загорского отец приводит в родовую усыпальницу. И юноша повторяет слова старинного обряда: «У мяне няма нiчога акрамя магiл, бо я ваш сын... Я клянуся любiць вас... Я клянуся абараняць вашы магiлы мячом i зубамi, нават калi мая магiла будзе далёка ад вас. Бо я ўсё адно буду тут, з вамi. Бо мяне нiчога не аддзелiць ад вас...» Постепенно люди начали понимать, что знать свой род, «радавод да сёмага калена» — не только естественная потребность человека, но и долг. Ведь можно равно гордиться предками – и князьями, и хлебопашцами. Тем более талант уравнивает человека с любым аристократом. Когда–то английский поэт Теннисон за свою поэзию стал лордом, итальянский писатель д’Аннунцио — князем де Монтеневозо, а Метерлинк — графом. В конце концов, еще Конфуций сформулировал, что каждый может стать благородным мужем. Нужно только решиться им стать. Главное — не увлекаться, помня слова Сергея Довлатова, что снобизм — это единственное растение, которое цветет даже в пустыне.