В мае 1989 года академик Андрей Сахаров, вернувшийся в Москву из ссылки, принимал участие в І съезде народных депутатов СССР. Интерес журналистов к создателю водородной бомбы, известному правозащитнику был огромен. Пишущая братия ждала его уже в зале регистрации. Как только Андрей Дмитриевич появился там, люди с блокнотами, диктофонами, фото- и видеокамерами кинулись к нему. Но Сахаров вежливо и решительно от общения отказался, сославшись на нехватку времени и плохое самочувствие. Никакие уговоры настойчивых журналистов не помогли. И тут невысокий человек в очках и с фотокамерой в руках звонко сказал:
– Андрей Дмитриевич! Я из Белоруссии. Многие наши районы отравлены радиацией в результате аварии на Чернобыльской АЭС. Вы – крупный ученый в области ядерной энергетики, и я хочу спросить вас: как нам жить на этой земле, что вы посоветуете белорусам?
Сахаров уже направлялся к выходу, но, услышав вопрос, остановился:
– Хорошо, с вами я побеседую…
Подобных историй в жизни белорусского фотокорреспондента Николая Амельченко было немало. Николай Алексеевич увлеченно рассказывает о них и, что самое главное, показывает. Вот и то памятное интервью с Сахаровым «подкрепляется» потрясающим по композиции и эмоциям фото: уставший старый человек снял очки и оперся лбом о руку то ли в досаде, то ли в бессилии, то ли в невеселом раздумье. Это фото обошло потом не одно издание: Сахарова так снять удавалось мало кому.
Сюжеты для фото и для интересных материалов ему всегда «подбрасывала» жизнь. Может, в благодарность за то, что сам он к жизни проявлял искренний и неподдельный интерес? Паренек из послевоенной белорусской глубинки подростком попал на Южный Урал, куда родители поехали по вербовке в поисках лучшей доли. Потом был горный техникум и работа горным мастером в шахтах Таджикистана. Там и пришло увлечение фотографией: альтернатива пивнушке – единственному досугу тамошнего рабочего класса. (Впрочем, даже спустя десятки лет Николай Алексеевич говорит о своих товарищах по шахте с глубочайшим уважением, цитируя поэта: «Вы не слушайте сплетен, с кем мы спим, сколько пьем, а услышьте, как плеском катит пот с наших спин».) Там же, на шахте, он понял и силу печатного слова, когда на страницах газеты «Комсомолец Таджикистана» смог защитить незаконно осужденного шахтера. Потом было возвращение в родную Беларусь, работа в газете «Звязда» – органе ЦК КПБ. И – встречи с людьми, влиятельными и простыми, память о которых хранят удивительно теплые черно-белые фотографии (вы заметили, кстати, что черно-белые фото очень часто «дышат» и «говорят» лучше цветных?), и воспоминания о том, что происходило в кадре и конечно же за кадром.
Была ли у Брежнева «третья рука»?
«Вот уж не думал в то время, что когда-нибудь смогу опубликовать это фото и рассказать о нем», – Николай Алексеевич с улыбкой протягивает снимок, на котором министр обороны маршал Устинов, подобострастно привстав, что-то говорит Брежневу. Дело было в 1978 году, когда Леонид Ильич приехал в Минск вручать Петру Машерову звезду Героя Социалистического Труда, а белорусской столице – Звезду города-героя (спустя четыре года после присвоения этого звания). Тогда в Театре оперы и балета, где проходили торжественные мероприятия по этому поводу, произошел конфуз. Леонид Ильич на сцене начал прикреплять к знамени города Золотую Звезду и орден Ленина. Но у него ничего не получалось. Помочь же вождю никто не осмеливался: не тот случай. Момент затянулся до неприличия. И когда наконец Брежнев справился, зал в унисон и очень громко вздохнул с облегчением… «Спустя много лет один документалист в своей книге написал, что в том эпизоде из-за знамени высунулась чья-то рука и помогла Брежневу, – рассказывает Николай Алексеевич. – Материал так и назывался – «Третья рука Брежнева». Так вот, хочу вас разочаровать: никакой третьей руки не было. Я стоял метрах в трех и все прекрасно видел. А вот что охрана, когда престарелый Брежнев спускался по ступенькам, вместо того чтобы смотреть по сторонам, смотрела под ноги, боясь, что Ильич оступится, – это правда, все так и было…»
Спрашивайте… молча
«А это Вольф Мессинг на сцене БГУ, куда приезжал на встречу со студентами», – Николай Алексеевич показывает очередное фото. На нем – известный ясновидец, но совсем не похожий на того мужчину с мистической внешностью, каким мы привыкли видеть Мессинга. Просто старик с непослушными седыми волосами, с сумасшедшинкой в глазах. Амельченко снимал его в 72 года. «Но вы бы видели, сколько в нем было энергии, как быстро и точно он угадывал и выполнял задания, которые ему из всего зала присылали в записках!» Николаю Алексеевичу удалось тогда взять интервью у человека-феномена. Причем главное условие этого интервью: корреспондент задает вопрос не вслух, а… мысленно. Мессинг тут же повторял «услышанные» вопросы и отвечал на них. Но больше всего журналиста поразило другое. «Когда мы закончили общаться, я мысленно попросил Мессинга поставить автограф на последней страничке моего редакционного удостоверения. Он сразу выполнил просьбу, при этом сказал, чтобы я берег документ, не терял его. Я пропустил эту фразу мимо ушей, а через две недели удостоверение «посеял». Выходит, Мессинг уже тогда об этом знал». Правда, все закончилось благополучно: сознательные граждане вернули найденный документ в редакцию.
Камера от Рыжкова
«А благодаря этому фото я получил новую технику», – в руках фотомастера – снимок конца 80-х. На нем – два премьера: СССР – Николай Рыжков и БССР – Вячеслав Кебич. Идут в ногу, о чем-то оживленно говорят. Глядя на них, веришь, что все у них получится (правда, только на мгновение, ведь новейшая история уже написана и мы знаем, чем в итоге все закончилось). «Я снимал их в Кремле. Подошли, Кебич говорит Рыжкову: это, мол, наш, из Минска, проверенный. А Рыжков: фото на память будут? Будут, говорю, да неуверен, что хорошие: аппарату уже десять лет, может и подвести. Рыжков тогда Кебича пожурил: что это вы людей присылаете, а технику дать нормальную не можете. И пообещал: будет тебе новый аппарат. Я был уверен, что об этой встрече они тут же забыли: в стране тогда столько проблем было, а тут всего-то проблема какого-то фотографа… И представьте мое удивление, когда через пару недель в Минск пришла посылка из Совета Министров СССР, в которой лежал новенький Pentax. И письмо за подписью Рыжкова: передать Н.А. Амельченко…»
Фото, которого не было
Есть среди историй Николая Алексеевича одна, можно сказать, мистическая, которой он до сих пор не нашел реального объяснения. В апреле 1986 года он поехал снимать строительство Минской АЭС
(о том, что оно велось, сегодня мало кто помнит). Снимал, как и предписывали правила и опыт, на два проверенных фотоаппарата, дублировал кадры, чтобы перестраховаться от всяких проблем. «Представьте же мое изумление в фотолаборатории, когда ни на одной из проявленных с той съемки пленок я не увидел ни одного кадра! На пленках не было абсолютно ничего! Решил проверить аппараты: вставил в них новую пленку, выбежал на улицу, сделал несколько контрольных кадров, сразу проявил. Все кадры были прекрасными».
Через три дня мир потрясла чернобыльская авария. Строительство Минской АЭС было прекращено, а вскоре и вовсе стало малоизвестной историей, которая не захотела остаться даже на фото. А корреспондент Николай Амельченко оказался уже в эпицентре других событий: снимал отселение пострадавших населенных пунктов, ликвидаторов, летал над разрушенным реактором. Потом были еще фото: минский стадион «Динамо» в 91-м, спустя пять лет со дня аварии: тридцатитысячная «чаша» наполнена людьми, и у каждого в руках – зажженная свеча. И дети чернобыльской зоны в онкодиспансере – бритоголовые, с повязками на лицах, с упреком и болью в глазах...
* * *
О каждой из фотографий Николая Амельченко, многие из которых автор собрал в недавно вышедшей книге «Дороги и встречи: эпоха в лицах», можно рассказывать много интересного, но лучше все же на них смотреть. Особенно на те, на которых – совсем неизвестные люди, которых фотограф «ловил» в кадр во время своих бесчисленных командировок. Ведь историю делают прежде всего они.
