— Вы один из самых титулованных белорусских актеров. А нынче получили приз Союза двух государств. Есть ли у вас ощущение, что Беларусь и Россия — разные, оторванные друг от друга страны?
— Нет, конечно. Никакого ощущения разобщенности нет. Единое культурное пространство невозможно разрушить. Да и какая может быть разорванность, если под Москвой, в 37 километрах от белокаменной, в городе Троицке Подольского района живет мой родной старший брат, подводник, капитан II ранга в отставке. Работает там на крупнейшем военном предприятии. В России мои племянница и племянник, ученый. Он пишет научные книги. Одна из них — “Глубинное зондирование Земли из космоса”. Книги его издаются. В Троицке почти целая колония Гарбуков: племянница с семьей — двое детей и муж-украинец, Пономаренко его фамилия. Сын брата живет в Москве, в доме на Патриарших. Когда смотрел по телевидению “Мастер и Маргарита”, его дом видел.
В Петербурге у меня родственники. Тоже наукой занимаются. Жена моя, Галина Ивановна, — заслуженная артистка Беларуси, с которой мы вместе почти 30 лет, родом из Твери, там же окончила филологический факультет пединститута. Она — мой самый надежный друг, главный советчик и критик... Мой самый любимый автор — Горький, его пьесы. И строки Есенина, и романсы Вертинского... Россия как была родная, так и будет.
— Геннадий Михайлович, скажите, пожалуйста, помните ли вы свой первый съемочный день, вообще первую встречу с кинематографом?
— Со школьных лет походы в кино проходили у меня под страхом наказания. Мое детство совпало с показом трофейных картин: “Тарзан”, “Индийская гробница”, “Сети шпионажа”, “Кармен”. Детей на них, естественно, не пускали.
Мой старший брат писал для киномеханика афиши. После окончания седьмого класса он уехал из Ушачей на Витебщине, маленького городка, откуда я родом, а мне передал права художника. Я писал афиши и за это имел возможность прятаться в клубе и смотреть все подряд... С этого начинался для меня и театр, и кино... Но в самодеятельности с первого класса пел, танцевал, с седьмого — руководил школьным хором, драмкружком... “Поставил” даже спектакль “Русские люди”, с которым выступали в ближайших деревнях... Артист! О другой профессии и не думал.
А профессиональные съемки начались с телеспектакля “Третье поколение” режиссера Гутковича. Тогда на съемочной площадке и понял, что такое отдельные эпизоды, крупные планы.
Но после съемок я почувствовал силу и выигрышность кинематографа. И когда Гуткович снимал телеспектакль “Люди на болоте”, где играли почти все те же актеры, что и в спектакле нашего купаловского театра, на съемочной площадке было уже спокойнее.
— Для нескольких поколений зрителей, особенно в Беларуси, вы — прежде всего Василь из “Людей на болоте”. Для вас Василь — роль в судьбе?
— Когда я после института работал в Витебске, в театре им.Я.Коласа, наш патриарх Тимофей Николаевич Сергейчик сказал: “И счастье и несчастье, когда в молодые годы — большая роль и сразу большая удача. Потом, что бы ты ни делал, зрители видят в тебе прежде всего любимого героя”. Я это понял после телеспектакля “Люди на болоте”. После этого прошло много лет, а на съемках фильма “Люди на болоте”, который снимал Виктор Туров и где я играл отца Ганны Чернушку, все, кто был занят в массовке, называли меня Василём. Хотя я все время стремился преодолеть этот стереотип.
— Вспоминаю, как народная артистка СССР Любовь Сергеевна Соколова, рассказывая о совместной с вами работе, говорила, что образ белоруса для нее — Геннадий Гарбук: деликатный, интеллигентный, скромный, юморной, труженик.
— С Любовью Соколовой мы снимались в телевизионном фильме “Во бору брусника”. Играли мужа и жену. Незабываемы съемки в Торжке, в Крыму, в Подмосковье. Она была удивительная актриса, родная душа. Все время читала глубокие, пронзительные стихи своего погибшего сына.
— На Международном кинофестивале в Загребе вы были признаны лучшим исполнителем мужской роли в фильме “Знак беды”. Помню, режиссер Михаил Пташук признался: когда возник замысел фильма “Знак беды”, не было сомнения, что Петрок — Гарбук. И как тяжело в свое время было представить другим мележского Василя, так и теперь не видишь другим быковского героя.
— Миша Пташук взял у Быкова повесть еще в гранках и сразу же предложил ее прочитать. На первой же кинопробе он передал мне замечание писателя: “Петрок должен жить в картине, как уж на горячей сковородке. Про таких говорят: вертолет “в одном месте”. И еще у Быкова в повести: “Петрок бился, как рыба об лед”. Казалось, пробы прошли удачно, и я уехал с театром на гастроли в Томск, уверенный, что буду сниматься. Но пробу показали Василию Владимировичу, и она ему не понравилась. Позвонили мне в Томск и пригласили на повторные пробы. Помня замечания Быкова, весь фильм стремился выдерживать предельно бешеный ритм.
Ведь с самого начала войны мой отец ушел в партизанский отряд, а мы — мама, старший брат и я — жили у родителей мамы в деревне Горы Ушачского района. В первые годы войны немцы свободно ездили по нашей деревне, хотя она и считалась партизанской зоной. А по ночам они совершали вылазки из Ушачей: поджигали дома или вырезали партизанские семьи. У нас в деревне существовала так называемая гражданская оборона: по две семьи дежурили по ночам, чтобы своевременно предупредить об опасности. В центре деревни вместо колокола висела бомба, из которой выплавили тол. Помню, как впервые зазвучал этот “звон”, когда в соседних Загорах загорелся дом. В нашей деревне распределили лошадей и — кто куда. Помню нашего соседа Костюка, у которого было одиннадцать детей. Так он, спасая их, усаживал голыми в огромный кош и накрывал лопухами.
Помню и блокаду 1943 года. У нас в Ушачах стоит памятник “Прорыв”. Был я в этой блокаде. Немцы, отступая, жителей в концлагерь согнали. Мы сидим на пригорке и слышим, как немцы кричат: “Матка, киндер”. Сгоняли всех в одну деревню. По дороге видел раненых с перерезанным горлом. Как оказалось, такое сотворили с госпиталем. И нас расстреливали — чудом уцелели.
Как нас можно разделить с Россией, если у нас был один общий враг — фашизм, и Победа на всех одна.
— Вы единственный из немногих белорусских актеров (кроме Аржиловского и Гостюхина), кто снимался в Париже. Насколько я знаю, российский режиссер Тамара Лисициан пригласила вас на роль в фильме “Загадочный наследник”. Говорят, ее поразили ваши глаза на экране во время просмотра “Черного замка Ольшанского”. А что вас поразило во время съемок?
— “Загадочный наследник” — фильм о русской эмиграции в Париже. Родственник моего героя, хромого печника, во время войны пошел служить в полицию к немцам, и не просто держал при себе печника, но и принуждал его участвовать в расстрелах. После войны бывший печник — сторож на Парижском кладбище.
Десять дней в Париже я снимался рядом с Иннокентием Смоктуновским. Он был для меня идеалом. Еще с тех пор, как в 1959 году увидел его в роли князя Мышкина в спектакле “Идиот” в Большом драматическом театре в Ленинграде. Когда увидел его в работе — влюбился окончательно. Смоктуновский больше занимался партнерами, чем собой. Наблюдая за ним, я понял, что есть великая актерская школа, объединяющая россиян и белорусов.
Незабываемые впечатления от съемок на кладбище Сент-Женевьев де Буа на могиле Бунина. Я же и мечтать об этом не смел.
— Радостные события нынче часто случаются в вашей жизни?
— Невероятно радостные воспоминания, когда ездили с фильмом “Я помню” нашей киностудии “Беларусьфильм” по чернобыльским местам в Гомельской и Могилевской областях. Люди живут без страха за будущее. Там столько детворы, молодежи. Глаза светятся надеждой. И мне будут говорить, что Беларусь погибает... Ха-ха, господа хорошие!.. Живет и будет жить.
— Чем живет актер Геннадий Гарбук, кроме театра и кино?
— Люблю собирать грибы и ягоды, особенно землянику. Запах у нее, солнцем напоенный. Люблю возиться на даче: грядки делать, сажать картошку. В этом году вырастили хороший урожай.
— Ваше кредо?
— В Евангелии сказано: “Человеку свойственно стремление к свету, добру и красоте” — это мое.
— Что бы вы пожелали читателям нашей газеты?
— Ходить на хорошие фильмы, смотреть хорошие спектакли. Не засорять свою душу похабщиной. Это все преходящее. Не пропустить фильм “Остров” Павла Лунгина — это высокое искусство, настоящее потрясение.
