Как прапорщик Червяков стал символом довоенной БССР

Ровно 130 лет назад, 8 марта 1892 года, в деревне Дукорки Игуменского уезда Минской губернии (ныне это Пуховичский район Минской области) в бедной крестьянской семье родился Александр Червяков — человек, ставший символом довоенной БССР. Почти 17 лет, с августа 1920‑го до июня 1937‑го, он бессменно был главой белорусской советской власти на посту председателя Центрального исполнительного комитета (ЦИК). В газетах, а потом и в народе носителя этой должности уважительно именовали всебелорусским старостой; всероссийским старостой, как известно, был Михаил Иванович Калинин.

Александру Григорьевичу Червякову в 1920 году было всего‑то 28 лет, но молодой руководитель быстро приобрел авторитет у белорусских крестьян, а советская власть долгие годы прочно связывалась с его именем.

Можно смело утверждать, что крестьяне так и не узнали бы об этом человеке, если бы не Первая мировая война. Бывают в истории совсем незаметные мельчайшие события, от которых зависит история целых государств и народов. Именно так получилось в начале 1917‑го с откомандированием 24‑летнего прапорщика Александра Червякова из запасного полка в Иркутске в пулеметную школу в Петроград. Белорусская история ХХ века совершенно точно пошла бы другим путем, не случись этого рутинного, по меркам воюющей третий год русской армии, перемещения в пространстве. 

Червяков появился в революционном Петрограде 28 февраля 1917 года и остался в тогдашней столице России на весь этот бурный год, успев вступить в партию большевиков, отметиться на ее стороне в октябрьские дни, а с началом деятельности советской власти обратить на себя внимание наркома по делам национальностей Сталина. Обратить внимание было на что: молодой белорусский большевик имел не только правильное происхождение из народных низов, но несколько лет провел в важнейшем для белорусского дела городе Вильно, где перед призывом в армию окончил учительский институт. Более того, совсем юным, 20‑летним, учительствуя в Трокском уезде, он выучил литовский язык, владел и польским, без которого жить в Вильно было сложно. И в начале 1918 года Червяков уже не прапорщик, а комиссар Белорусского национального комиссариата (Белнацкома). Уже тогда он строит масштабные планы — предлагает открыть первый в Беларуси университет, издавать учебники и наладить преподавание на белорусском языке, налаживает издание первой советской бе­лорусскоязычной газеты «Дзяннiца».

Советскую Беларусь, как известно, большевики провозглашали дважды, и оба раза к этому был непосредственно причастен Червяков. Как «Алесь Чэрвяк» он 1 января 1919 года поставил свою подпись под историческим манифестом временного рабоче‑крестьянского правительства Беларуси. 31 июля 1920‑го он подписывает декларацию о провозглашении независимости Советской Беларуси, а осенью того же года едет в Ригу, где идут переговоры о завершении польско‑советской войны. В кармане пиджака у него — этнографическая карта белорусского племени, составленная академиком Евфимием Карским, он приехал бороться за свой народ, за белорусские границы. 

Поляки, чье пренебрежительно‑высокомерное отношение к белорусской державности ничуть не изменилось за последние сто лет, назвали белорусского руководителя «представителем некоего мифического государства». Но это было сказано громко на официальных переговорах, а вот молодой польский разведчик Ежи Стемповский, впоследствии известный польский писатель, сообщал из Риги, что по сравнению с деятелями Белорусской народной республики «Червяков произвел впечатление человека более уравновешенного, спокойного и рассудительного». Спокойно и рассудительно посланец минской власти предсказал, какие последствия неизбежны после получения Варшавой этнических земель белорусов по итогам переговоров в Риге: «Раздел белорусской территории несомненно вызовет в части страны, уступленной Польше, национальное белорусское движение, стремящееся к соединению с советской Беларусью. Размеры этого движения в значительной мере зависят от политики, которую польское правительство будет проводить в своей части страны». Все так и случилось после Рижского мира 1921 года, а политика межвоенной Польши информацию своей разведки чванно проигнорировала себе же на горе.

Всебелорусскому старосте же было суждено прожить всего сорок пять лет. Высокие должности (в первой половине 1920‑х годов Червяков возглавлял не только ЦИК, но и белорусский Совнарком) не изменили его характера и образа жизни. В быту он был неизменно скромен, на работу ходил пешком, с обычными людьми был прост в общении. Сбылось многое из задуманного в 1918 году — в Минске появились университет и академия наук, а у миллионов белорусов появилась надежда осуществить здесь и сейчас заветную мечту Янки Купалы, «людьми зваться», развивая свой язык и культуру. Молодого учителя Червякова власти еще в марте 1912 года порицали за «панибратство с местным населением», в руководимой им БССР такая мягкость к простому человеку обойтись без последствий не могла. В 1931 году Сталин не стал снимать его с должности после обвинений в «правом уклоне» и потакании крестьянству, заключив, что, если уж глава ЦИК БССР сам наделал ошибок, пусть сам и исправляет. Но в разгар Большого террора шанса исправиться уже не дали, и 16 июня 1937 года в самый разгар травли на белорусском партийном съезде Червяков застрелился в перерыве заседания. Прошло два года, и осенью 1939‑го, когда реально встал вопрос о включении Вильно в состав БССР, не хватило именно такого человека, как всебелорусский староста.

Юрий Борисенок

rodina2001@mail.ru