Часовая стрелка ползла к половине десятого. Непроглядно черное вечернее небо осыпало съежившиеся от слякотной непогоди улочки и переулки Смолевичей нудным октябрьским дождем. Пенсионерка Татьяна Боева в своей квартире № 3 на 1–м этаже дома 14а по улице Центральной смотрела телевизор. Оглушительный выстрел, раздавшийся на лестничной площадке, выбросил ее из уютного кресла. В дверной глазок обомлевшая Боева успела разглядеть нечеткий силуэт человека, метнувшегося вверх по лестнице. Спустя несколько секунд грохнул еще один выстрел, вдвое громче предыдущего. Выбежавший из спальни муж Татьяны Дмитриевны Леонид Николаевич лихорадочно набирал номер милиции...
Не в тесноте, но в обиде
Было уже темно, когда супруги Антоновы — Виктор Лаврентьевич и Зинаида Владимировна — возвратились домой из деревни Шипяны, где у пенсионеров был скромный домик–дачка и ухоженный участок земли, с которого они в тот день собрали последние дары затухающей осени — хрусткие тяжелые яблоки. Зинаида Владимировна захлопотала над источавшими терпкий аромат ядреной туманной свежести сумками и пакетами. Виктор Лаврентьевич пошел в ванную освежиться после недалекой, но слякотно–утомительной дороги.
Трехкомнатную квартиру № 1 по улице Центральной 14а еще в далекие советские годы выделило молодой тогда паре предприятие, на котором Виктор работал водителем. Здесь выросли трое их детей. Старшие дочь и сын уже давно со своими семьями жили отдельно. Младшая Ирина с мужем Дмитрием и пятилетним сынишкой Максимом обретались на жилплощади родителей. Вроде бы не в тесноте, но, увы, — в обиде. И причиной тому был характер 61–летнего Виктора Антонова. Он, несмотря на то, что квартира по–прежнему оставалась государственной, считал себя ее единоличным хозяином и всячески подчеркивал это, упрекая дочь и зятя, что они не имеют собственного угла. Молодежь, естественно, очень болезненно воспринимала почти ежедневные унижения. Вспыхивали ссоры. И даже — громкие скандалы. Случалось это, когда Виктор Лаврентьевич, как говорят, принимал на грудь. А принимал он регулярно. И тогда оскорблял дочь и зятя, а то и распускал руки. Так, собственно, бывало и раньше. Зинаида Владимировна за их долгую совместную жизнь не раз испытывала на себе разящую крепость пьяной мужниной длани. Но терпела. Никому не жаловалась. Ради детей. И чтобы соседи пальцами не показывали. Ведь они всегда видели Антонова исключительно трезвым. Обстоятельным. Рассудительным. Вежливым. Спокойным. За три с лишним десятка лет, которые многие прожили с ним в одном доме, от Виктора Лаврентьевича не то что брани, грубого слова не слышали. И в скандалах, отголоски которых достигали самых дальних квартир компактной четырехэтажки, винили только зятя Антонова. Мол, молодой, горячий, несдержанный и т.д. Чувствуя такую консолидированную поддержку, Виктор Лаврентьевич окончательно дал волю алкоголизированным эмоциям. В итоге за последние два года седовласый бузотер 6 раз вынужден был «гостить» в милиции, после чего суды пытались воспитывать его штрафами. Но безуспешно.
Мелодия квартирного вопроса
Он вошел в кухню, где Ирина мыла посуду, разрумянившийся после душа и только что опрокинутой приличной «стакашки». И с места взял в карьер, закрутив опостылевшую шарманку с мелодией квартирного вопроса. Дочь нервно вспыхнула и ответила что–то резкое, крайне для него неприятное. Тогда отец с размаху ударил ее по лицу. Стал душить. Схватил за волосы. Повалил на пол. Ирина закричала. На пороге возник, будто материализовался из воздуха, маленький Максимка. И заплакал. Появление внука на какое–то мгновение протрезвило взбесившегося деда. Он ослабил хватку. Теряющая от боли и страха сознание Ирина выскользнула из его рук и уползла в свою комнату.
...Дмитрий Мурашко, муж Ирины, приехавший проведать своего брата Сергея, после звонка жены, которая, захлебываясь от слез, сообщила о дикой выходке пьяного отца, пришел в ярость. Сергей, милиционер взвода Смолевичского ОДО, попытался успокоить Диму. Однако видя, что тот разошелся не на шутку, профессионально прикинув возможные последствия гневного возбуждения брата, решил проводить его домой. За руль черного «Пежо–605» села жена Сергея Оксана.
Антонов был на кухне. Сергей отправил брата и жену в комнату к Ирине, которая одевала Максимку, чтобы подальше от греха пойти с ним ночевать к жившей неподалеку сестре Татьяне, а сам решил побеседовать с буяном. В целях, так сказать, профилактики. Виктор Лаврентьевич побеседовать согласился. Но исключительно под сто граммов, как он выразился, «для улучшения взаимопонимания». Мурашко, вздохнув, согласился. Несколько рюмок самогона, который Антонов выставил на стол в литровой банке, казалось, успокоили пенсионера. Ирина с ребенком ушли. Вслед за ними — Оксана. Через пару минут заторопились и Сергей с Дмитрием, которого брат уговорил уехать с ним. Однако не успели молодые люди покинуть лестничную площадку, как к ним ринулся Антонов, до смерти обиженный фразой, неосторожно брошенной Димой перед уходом: «До каких же пор ты будешь издеваться над Ирой и Максимом?» Схватка была короткой и, само собой, закончилась не в пользу пенсионера. Его скрутили, затащили назад в квартиру. Сергей защелкнул дверной замок:
— Ну теперь, похоже, угомонится.
Пока Оксана разворачивала машину, братья, стоя у подъезда, закурили.
Все случившееся потом по времени вместилось в неполную минуту.
Озверевший зверобой
В прихожей он рухнул прямо на небольшой плотный пакет, привезенный из деревни. Пакет упал, и по полу покатились ружейные патроны. Накануне Антонов, охотник с 45–летним стажем, снаряжал их сам, готовясь к предстоящему осеннему промыслу. Поверженный зверобой нащупал в укромном месте ключ и открыл прикрепленный к стенке металлический сейф, в котором хранилась двухстволка ТОЗ–34 ЕР убойного 12–го калибра.
Фонарные лампочки возле подъезда не горели, и он, нажимая спусковой крючок, ориентировался на тускло–красноватые сигаретные огоньки. Картечь, пробив входную дверь, врезалась в человеческое тело. Услышав глухой сдавленный вскрик, охотник, в секунду ставший преступником, буквально взлетел на лестничную площадку второго этажа. Перезарядил еще дымящийся после выстрела ствол и взял на мушку салон развернувшегося «Пежо». Дуплет (из одного ствола — пуля, из второго — дробь) вдребезги разнес ветровое стекло и вонзился в Оксану.
Антонов снова перезарядил ружье, устремился вниз и тут же оказался... на бетоне лестничной площадки. Прыгнувший на него кошкой Сергей, рискуя получить заряд в грудь, в мгновение ока выбил из рук безумца двухстволку и подмял его под себя.
Прибывшие по звонку Леонида Николаевича Боева оперативники констатировали факт покушения на убийство двоих человек. Бригада скорой помощи увезла в больницу Дмитрия с простреленной ногой и родившуюся в рубашке Оксану, которой смертоносный дуплет лишь по счастливой случайности (вероятнее всего, из–за крайне нетрезвого состояния стрелка) повредил только предплечье.
Суд на 12 лет и 6 месяцев отправил Виктора Антонова в исправительную колонию усиленного режима, применив в отношении его также ч. 1 ст. 107 Уголовного кодекса — принудительное лечение от хронического алкоголизма.
Комментарий
Вячеслав Цырлин, психолог, психотерапевт, специалист по зависимостям:
— Возможно, для кого–то прозвучит странно, но я бы отодвинул на второй план алкоголизм преступника. Ибо всякий даже опустившийся на самое дно пьянчуга (а про героя данной истории такое говорить в общем–то не приходится) ведет себя так, как ему позволяют окружающие. В принципе, он давным–давно должен был понести какое–то более–менее чувствительное наказание за свои выходки. И это, думаю, стало бы неким отрезвляющим душем. Увы. Срабатывали наша извечная не имеющая границ сердобольность и так называемый синдром молчания ягнят, когда жертвы домашнего террора могут десятки лет прощать семейным тиранам хулиганские выходки. Что и привело к дикой развязке, лишь по воле провидения не ставшей ужасной трагедией со смертельным исходом.
