Человек, который знает фильмы наизусть

«На одной квартире меня взяли с поличным. Раздался звонок в дверь, я открыл, а там наряд милиции...» О том, как и кто озвучивал иностранные фильмы в СССР и во времена перестройки, почему Мерил Стрип целовала ему руки, а Джек Николсон спал в комнате прислуги, — рассказывает известный переводчик–синхронист Василий Горчаков.


— Василий, цифры всегда впечатляют, и они говорят о том, что вы лично перевели более 5 тысяч фильмов. Это верная информация?

— Шесть лет назад я решил подсчитать, сколько за плечами картин, пометил «свои» — по известному каталогу Леонарда Малтина, — и да, получилось, что к тому времени я перевел около 5 тысяч. Сейчас их, естественно, больше. Отсчет веду с 1973 года, с самого своего первого фильма. Такое количество не удивляет, ведь все шло параллельно — и фестивали, и показы в кинотеатрах, да и видео в конце 1980–х появилось. Были случаи, переводил по восемь фильмов в день. В московских кинотеатрах типа «Ударника» жадные директора начинали показы в семь утра и заканчивали в полночь. Дело доходило до того, что, пока я переводил залу, кто–то рядом записывал за мной на бумажке, чтобы убежать в другое место и показать ленту там. До эпохи видео зарубежные фильмы вызывали невероятный ажиотаж.

Ну, представьте, в Москву привозят «Крестного отца» или «Забриски Пойнт» Антониони и посмотреть их можно лишь в каком–то одном месте, на спецпоказе. По сути, билеты на просмотры приравнивались к валюте. Потому что звали не только членов Союза кинематографистов, но и разных нужных людей — директоров магазинов, рынков, начальников ГАИ… Отличное было время! Молодость, радость от работы, девушек на закрытые показы провести всегда можно, и они бывали за это страшно благодарны… Да и зарабатывал прилично: за фильм — 7 рублей 50 копеек. В день переводил по пять картин — получалась треть инженерской зарплаты. Когда видео подоспело, гонорар переводчика за озвучивание кассеты поднялся до 25 рублей за фильм. Аппаратуры было мало, и в основном владели ею барыги. Снимали для переводчика квартиру где–нибудь на окраине Москвы в панельном доме, сажали туда с кучей видеокассет и пакетами с едой. Однажды в 1980–х меня взяли с поличным. Раздался звонок в дверь, я не понял, что такое, открыл, а там наряд милиции. Обвинили в спекуляции, а это уголовная статья, между прочим. Решили, что я аппаратурой и кассетами торгую. Доставили в отделение, и какой–то мелкий милицейский чин сказал: «Я сейчас эти твои кассеты посмотрю, и, если хотя бы одну голую задницу найду, ты у меня пойдешь!» Я спрашиваю: «Куда пойду? В Госкино, где я вчера фильм переводил, или в ЦК КПСС, где работал позавчера? Это еще кто куда пойдет». Тут же извинились и отпустили.

— Серьезное прикрытие — ЦК. А как вообще попали в элиту переводчиков? Как сын советского разведчика Овидия Горчакова?

— Сам по себе. Отец рос за границей, его отец, мой дед, Александр Горчаков, был консулом — и в Америке, и в Англии, меньше во Франции. Папа стал одним из известнейших разведчиков в военное время, послужил прототипом и майора Вихря, и Штирлица. После войны переводил Сталина. К тому времени, когда родился я, занимался писательством.

Мама, Алла Васильевна Бобрышева, окончила иняз, преподавала. И родители в виде эксперимента, раз уж появился ребенок, начали между собой и со мной говорить по–английски. В итоге лет в 7 я изъяснялся по–русски хуже, чем по–английски. Родители особо никуда меня не направляли — хотели, чтобы я был здоровым, счастливым, умным.

Мы жили на улице Горького, 6, я учился во всех ближайших школах, причем обычных, не языковых, и меня регулярно оттуда отчисляли. Хулиганил много. В одной из школ я сидел за партой с Васей Сталиным, внуком «самого», еще у нас учились правнук Свердлова и дочка поэта Симонова — Маша, в которую я был влюблен. При этом простых ребят в классе тоже хватало, мы дружили, с удовольствием ходили в гости в их коммунальные квартиры, к себе приглашали.

Ни снобизма, ни чванства тогда не было. Родители одобряли мою любовь к спорту — это и конный спорт, и пятиборье, и регби, и плавание — и судьбу за меня не выбирали. Но, правда, когда я окончил школу, бросились отговаривать от поступления в институт военных переводчиков. Отец говорил: «Я в армии такого насмотрелся! Куда ты идешь?» А я в ответ: «Хочу быть военным атташе в Карибском море». В общем, пошел, куда хотел, потом пришлось послужить в разных смешных местах… Я не был бог весть каким спецназовцем, но пару раз оказывался прикомандированным к войскам как специалист по языку, бегал за рейнджерами следом. В кино я попал по наводке Володарского (Леонид Володарский — синхронный переводчик фильмов, выходивших на экраны в 1980 — 1990–х годах. — Прим. «ТН»).

Мы с ним ровесники и еще по молодости пересеклись где–то в инязе, который он окончил, и на кинофестивалях, где работали переводчиками. Леня был в то время хваткий, я бы сказал, жадный до работы, поэтому как–то подрядился переводить в двух разных местах одновременно. И когда это понял, позвонил мне: а не хочешь попробовать? Да, пожалуйста. Я всегда был склонен к авантюрам. И отправился в «Зарядье», которого теперь не существует, на английский фильм «Тройное эхо» с Глендой Джексон в главной роли. Первый блин не вышел комом, все прошло отлично — ну и понеслось.

Василий Горчаков с женой Ариной.

— В каких условиях приходилось работать?

— По–разному. Часто в отдельной будке с окошечком. Микрофон, наушники — и все. Что слышу, то перевожу. В принципе, это нетрудно. Но если, скажем, в фильме говорят негры, то часто идет титр на английском языке, потому что понять белому человеку его речь невозможно. Однажды, и это был самый большой прокол, я переводил с русского на английский «Мама, не горюй» и… сел в лужу. По–русски все жутко смешно, но как это перевести? Наверняка три четверти юмора пропало. Были фильмы, которые я мог переводить, вообще не видя на экране! Пел, как песню! «Молодой Франкенштейн», «Крестный отец» — их очень часто показывали разным аудиториям, я их знал буквально наизусть. И если десять минут экранного времени занимала бешеная перестрелка, бежал в бар и возвращался точно в срок.

— Выпивали?

— Ну а почему нет? Это никогда мне не мешало. Как–то переводил японский фильм, не зная этого языка. Просто по смыслу. Незабываемая история с показом «Школа карате» сборной СССР по хоккею, где одно время я работал переводчиком. Говорю Третьяку, мы с ним дружили: «Фильм–то без титров! Что делать?» А он: «Ничего, я его уже видел — подскажу». И все было бы хорошо, если бы не Влад. Время от времени он давал советы. Например, главный герой достает пергамент, где что–то написано по–японски. Третьяк толкает меня в бок и говорит: «Это их школу вызывают на соревнования». Я дублирую в микрофон: «Нас вызывают на соревнования, завтра мы должны быть там». Герой заворачивает пергамент, садится в поезд, приезжает, а у него мама умирает. Оказывается, это была телеграмма. Я говорю: «Опа, да ты умираешь, мама, а я думал, мне пора на соревнования». Хоккеисты перешептываются: ну японцы, ну народ!

Потом появляется девушка. Третьяк говорит: это сестра героя. Перевожу: «Сестренка, как ты там, надеюсь, все хорошо, если что, ты скажи, я помогу». Следующий кадр — они в постели. Я говорю: «Как хорошо, что ты все–таки не моя сестра». И опять хоккеисты шепчутся: ну японцы, ну народ!

— Помню, что многие фильмы 1990–х сложно было смотреть из–за огромного количества ненормативной лексики, которую выдавал переводчик.

— Что касается мата, я принципиально никогда не матерился — ни в жизни, ни в кино. Нет, я служил в армии и мог объяснить боевую задачу доступным языком. Но все же кино — это искусство.

Бывали ситуации, когда, например, герой — негр и он только матом и говорит, приходилось подбирать выражения. Потому что материться вслед за ним скучно и некрасиво. Но случалось и другое, когда, скажем, едет в лифте благообразная старушка, и вдруг она эмоционально выдает ненормативную фразу, которая всех вокруг шокирует. Перевести надо так, чтобы было понятно, отчего люди в лифте остолбенели.

С Джеком Николсоном...

— А фильмы «для взрослых» тоже случалось переводить?

— Конечно! Застал то время, когда они только–только появились в нашей стране и все это было очень непривычно. Но еще и интересно. Хотя текст простой. О чем в постели говорят? «Я тебя люблю» — «А я тебя так люблю…»

— Вас, наверное, по голосу на улице узнавали?

— Узнают до сих пор! Особенно почему–то таксисты, ну и обычные люди среднего поколения, кто вырос под видеомагнитофон.

— Василий, любой человек, хорошо знающий английский, может быть переводчиком фильмов?

— Нет, конечно. Бывало, просил знакомых — людей с отличным языковым образованием — перевести фильм вместо меня. И что? Садились перед микрофоном и начинали мекать и бекать. Они привыкли к последовательному переводу, а требуется синхронный. Причем на совершенно разную тематику. В кино все практически непредсказуемо — то ли сестра, то ли любовница, а ты разбирайся.

...Джеймсом Кэмероном...

— Вам наверняка приходилось сталкиваться с сильными мира сего. Обычное отношение к переводчику как к прислуге или все же нет?

— Нет, относились всегда с уважением. Мало того что переводчик — это человек, связанный с западной культурой, так он еще и представитель Москвы, мы же работали в Госкино.

В Туркмении показывали фильмы в загородной резиденции первого секретаря Компартии, расположенной… в самом центре Ашхабада, в Ботаническом саду. Заходим, всем предлагают разместиться на низеньких диванчиках, перед каждым из нас — пышно накрытый стол. Кино надо смотреть с удобствами. Шашлык–машлык, вино — в общем, скатерть–самобранка. Мы уселись, местные товарищи говорят: смотрите, как здорово тут придумано — и показывают на балку на потолке, как–то хитро прикрученную. Это чтобы киномеханики не смогли увидеть ни само кино, ни застолье.

Еще вспомнил случай, как в 1984 году я прилетел в Таджикистан. И в это время умирает маршал Устинов. Завотделом культуры ЦК, местная тетка в чалме, пришла ко мне и сказала безапелляционно: «Отменяем все просмотры». Мало того что я несу народу вечное и доброе, так еще теряю деньги! Обидно. Зачем, спрашивается, летел?

«Вы понимаете, — обратился я к ней, — что решение о том, чтобы к вам сюда прислать именно этот фильм, было принято не просто так? А для подъема культурного самосознания таджиков, для расширения горизонта, и этот вопрос решался на уровне отдела ЦК по идеологии. Представьте, я приеду обратно в Москву, меня спросят: как прошли просмотры, понравилось ли кино народу? А я скажу: фильм запретили, они хотели плевать на ваше решение». Что с ней было! Она сказала: так, показывайте, но только членам правления. Естественно, в зал набилось полгорода.

...и Дэнни Де Вито.

— Давайте вспомним голливудских небожителей, с которыми вам приходилось встречаться. В Москву ведь многие западные актеры прилетали…

— С удовольствием вспомню, потому что за редким исключением все они — невероятно открытые, стопроцентно искренние, добродушные и хорошие люди.

— Исключением кто стал?

— Капризными дамочками оказались две из них. Кинодива всех времен и народов Фэй Данауэй, помните «Бонни и Клайд» и «Китайский квартал»? Она просто сумасшедшая тетка: потеряла у гостиницы шарфик, и мы три часа рылись в сугробах. Шарфик нашелся потом в ее кармане. На встрече с прессой она села с голой спиной у открытого окна. Я говорю: «Эй, Фэй! Встань и пересядь. Ты же заболеешь, за окном зима!» — «Не смей мне делать замечания, — говорит, — я делаю свою работу». И улыбается.

С Робертом Редфордом...

Лара Флинн Бойл, сыгравшая Донну Хейворд в «Твин Пикс», тоже капризничала. К нам она приехала в качестве герлфренд Джека Николсона и изображала королеву бала. Вела себя надменно, третировала и меня, и Николсона. Они жили в «Национале» в президентском номере, состоящем из трех залов и крошечной комнатки для прислуги с узенькой кроваткой. Так вот, когда я заезжал за Джеком, пару раз заставал его в этой комнатке — Лара выгоняла его из спальни. Позже случился большой скандал. Выяснилось, что она продавала все драгоценности, которые он ей дарил.

А сам Джек — раскованный, добродушный, веселый, любит посмеяться. Как–то шли с ним по парку Победы и увидели молоденьких девчонок, с виду — пэтэушницы. Залезли на скамейку с ногами и пьют пиво прямо из бутылок. Он очень удивился, потому что девочки, да еще в общественном месте, да еще пиво, и без пакетов, как это принято в Америке. Спрашивает меня: «По какому поводу гуляют? Давай спросим?» Подходим — они сначала не узнали его. «Что это вы отмечаете?» Ой, говорят, мы сдали экзамен по каким–то холодильным агрегатам. «И что, — спрашивает, — теперь отдыхаете? Пиво–то хорошее? Дайте попробовать». Взял и выпил всю бутылку. Простой парень!

...Майклом Йорком...

Вспоминаю встречу с Вуди Харрелсоном, как мне приходилось отбивать его от кагэбэшников. Во время прогулки по Кремлю он пытался залезть в ствол Царь–пушки, а ребятам это не понравилось. Я его тянул за босую ногу (потому что он ходил по брусчатке без обуви — говорил, так лучше чувствует город) и убеждал одуматься.

Тарантино произвел сильное впечатление. Его интересовало буквально все, поэтому он даже попросил завести его в «Макдоналдс», который только открылся в Москве. Встали в хвост длиннющей очереди. Кто–то его узнал: проходите к кассе, пропускаем. Нет, говорит, весь смысл — постоять в очереди. Съел гамбургер, пошли дальше. Время обеденное, тогда перерывы были в кафе. А Квентину кофе захотелось. Стучу в кафешку, высовывается недовольная официантка: у нас обед. Я говорю: «Ты посмотри! Это же Тарантино». — «Кто еще такой? Ходят тут всякие». Не пустили. Но это ладно, потому что была история круче. Мы гуляли с ним по Камергерскому переулку. Я говорю: это МХАТ. Он обрадовался: здесь же работал сам Станиславский! Я говорю: а давай зайдем, я тебе его гримерку покажу. Мы же хорошо знакомы с Табаковым. Но, как назло, был понедельник, в театре из начальства — никого. На входе охранник. Я говорю: здравствуйте, это Квентин Тарантино, мы хотим посмотреть хотя бы исторический вестибюль. Внутрь не просился. Мужик предложил нам ретироваться, если не хотим неприятностей. Повезло Мерил Стрип — с ней мы попали–таки в гримерку Станиславского. Со слезами на глазах она трогала все вокруг и шептала: «Станиславский!» Они как–то с большим пиететом относятся к нашей истории, чем мы.

...и Робертом Де Ниро.

С Никитой Михалковым и Мерил Стрип.

Мерил — это какое–то небесное создание. Она все время пыталась открыть мне дверь. Когда я хотел взять у нее сумку, она говорила: «Ты что, не смей — надорвешься, она тяжелая». Однажды забыла в ресторане серьги. Дали команду, нашли. Я ей их принес, она бросилась целовать мне руку: ты меня спас. В общем, женщина непосредственная, без наигрыша.

— Не могу не спросить про Кевина Спейси. Вы удивлены разгоревшимся вокруг него скандалом?

— Очень! То, что он сделал каминг–аут, поразило, потому что я и предположить не мог, какие у него на самом деле пристрастия. Я был его переводчиком во время одного международного фестиваля короткометражных фильмов лет семь назад. Все вокруг воспринимали его как героя–любовника, и я не замечал интереса Спейси к мужчинам. Его интересовал виски — литровую бутылку мы с ним прятали под столом во время показов. (Смеется.) Такие сугубо мужские интересы. Ничего другого я не заметил. Милый, выдержанный, спокойный — хороший парень этот Кевин.

— Василий, дайте совет тем, кто хочет выучить английский, но все как–то не получается.

— Смотрите фильмы, где живое общение и разговорный язык. Сначала посмотрите с переводом, чтобы понимать, про что там вообще. Затем — с русскими субтитрами, а потом и без. Вы не будете еще знать язык, но будет казаться, что знаете. Потому что слова, обороты сможете воспринимать на слух. Знание иностранного языка дает свободу и отличные перспективы. Мир открыт, а это же и есть счастье.

Алла ЗАНИМОНЕЦ.

ОО ТН «Столица».
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter