В глазах — море
— Владимир Александрович, спасибо вам за фильм “Человек-амфибия”. Столько в нем красоты и романтики. Картина была лидером советского кинопроката, собрала более 60 миллионов зрителей.
— Поначалу режиссеры боялись за нее браться. Сценарий пылился на “Ленфильме” с довоенного времени. Мой друг оператор Розовский посоветовал взять его: “Ты же ходишь с аквалангом, берись за эту картину”. Я сделал заявку. Правда, сценарий пришлось весь переписать. Снимать мне разрешили, только Копеляна не утвердили на роль жениха Гуттиэре. Сказали, что слишком провинциальный артист. Вместо него пригласили Мишу Козакова, он тогда только что отлично сыграл в картине “Убийство на улице Данте”.
— Как нашли Анастасию Вертинскую и Владимира Коренева?
— Я сказал своим помощникам: “Идите и найдите мне такого Ихтиандра, чтобы в глазах у него было море. И такую Гуттиэре, чтоб в глазах у нее было небо”. И они нашли. Коренева взяли из Щукинского училища, Вертинская училась в 10-м классе.
— Эта картина сделала вас лауреатом международной премии “Серебряный парус” на фестивале фантастических фильмов в Триесте в 1962 году. В фильме впервые в истории советского кинематографа съемки проводились на дне Черного моря. Актеры не боялись сниматься под водой?
— Не боялись. Целый год я и оператор Розовский готовились к запуску картины, занимались подводным плаванием под руководством чемпионов страны. В моей водолазной книжке отмечено 260 часов пребывания под водой, а у Эдика — 350. Освоив работу с аквалангом, мы стали тренировать Настю Вертинскую и Володю Коренева. Они занимались в бассейнах, надевая свинцовые пояса. Настя играла под водой без дублера, освоила целый ряд упражнений из высшей школы подводного плавания. Спортсмены, которые готовили ее к подводным съемкам, утверждали, что из Вертинской могла выйти классная чемпионка.
Во время работы над “Человеком-амфибией” все было на грани фола, на грани трагедии. Ответственной и опасной была сцена с якорем. Бросили якорь со шхуны “Медуза”. Он по скалам поскользил-поскользил и зацепился на глубине 35 метров. Мы с оператором доплыли, все посмотрели, так красиво солнце падало. Сцена заключалась в следующем: Ихтиандр привязан к якорю, пытается развязаться, но никак не может. Дергается. Когда сняли, даю команду: “Акваланг”, а он не срабатывает! Такое бывает. Совещаться некогда. Стукалов снимает свой акваланг. Артист задышал. Рэм в ластах выходит на поверхность. Сделал первый вздох, кровь захлестала из ушей. Хорошо, что врач был рядом. Непростые были съемки.
— Такой замечательный костюм Ихтиандру придумали...
— У меня были два талантливых художника — семья Улиток. Он — Улитка. Она — Васильковская. Они долго возились над костюмом. Не получалось. Потом нашу советскую пленку вымыли до прозрачного состояния и резали из нее чешую. В каждой чешуйке делали дырочку, размещали на гидрокостюме. У нас получилась сияющая фигура, переливающаяся в серебристом цвете.
— Почему в титрах фильма указан второй режиссер Казанский?
— Мне в съемочную группу вроде бы для дисциплины прислал его директор “Ленфильма”. Дело в том, что у меня на месяц получилось отставание в съемках. Причина была уважительная — погода плохая, море штормило. В это время снимать нельзя, под водой темно. Но так получилось, что директор ко мне плохо относился и старался всюду насолить. Поднял шум, прислал своего человека Казанского. А этот Казанский плавать не умеет, под воду ни разу не опускался.
— За что же директор “Ленфильма” вас невзлюбил?
— Я женился на топ-модели Аде Духавиной, тогда их просто называли манекенщицами. Профессия эта была чуть ли не под запретом. Мне пришили аморалку. Сотрудницы с “Ленфильма” кричали: “Чеботарев — развратник, взял девку с подиума”. Скандал разразился во время съемок фильма “Человек-амфибия”.
— Как сложилась ваша семейная жизнь?
— После премьеры этого фильма мы с Адой переехали в Москву. Я стал работать на “Мосфильме”. Жена ушла из Дома моделей. Я сказал ей: “Хватит тебе на подиуме дрыгаться. Будешь ездить со мной”. Она недолго сопротивлялась. Взял ее художником на картину “Как вас теперь называть?” Жена сделала изумительное немецкое обмундирование. У меня вся картина сияет. Худсовет вынес решение: считать Аделаиду Духавину художником. Три года назад жена умерла. Тромб попал в сердце.
Война
— “Как вас теперь называть?” — захватывающий фильм. В центре повествования — повар-разведчик.
— У меня хорошие были отношения с командиром белорусского партизанского отряда, Героем Советского Союза Прудниковым. По его материалам и была сделана эта картина. Сценарий в основном писал я. Прудников рассказал о деятельности своей бригады. Там таких историй много было. Белоруссия сопротивлялась фашистам всеми силами.
Снимали не только в Белоруссии, но и во Львове, в Вильнюсе, а там еще по лесам дядьки бродили. Я на съемки брал большую охрану из минского КГБ. Работать было небезопасно. В главной роли должен был сниматься Стриженов. Я был доволен. Стриженов — большой актер и очень ложится на роль повара. Но он на несколько дней опоздал на съемки и чуть их не сорвал. Я вызвал из Ленинграда Азо. Этот парень из самодеятельности. Он ранее пробовался на роль повара и в конце концов прекрасно снялся.
— В этой картине замечательно играет Лариса Голубкина.
— Ее героиня — реальная. Такой подвиг совершила белорусская партизанка-разведчица Лидия Костюк. Когда гитлеровцы вели девушку на казнь, она бросилась под лед.
— Телевидение часто показывает ваши военные фильмы. Как пронзительно вы рассказываете о том суровом времени. Это не наивные сказки о войне, которые мы иногда видим в фильмах нынешних молодых режиссеров. В ваших картинах —драматизм, боль. Создать такие ленты мог человек, хорошо понюхавший пороху.
— Пороху понюхать пришлось. В 1941 году я окончил Ростовское военное училище. Молодым лейтенантом приехал в небольшой городок Гайсин неподалеку от Умани, где формировалась дивизия. Командир полка сказал: “У тебя хорошая характеристика, ты — спортсмен (я играл в футбол за сборную округа и был чемпионом по боксу), принимай батарею”. Я растерялся. Мне было всего 20 лет.
22 июня мы стояли в лесах возле реки Прут. Дивизия собралась на митинг. Объявили, что наши города бомбили немцы, по радио выступил Молотов, началась война с Германией... Дивизия попала в окружение, мы дрались отчаянно, но вражеское кольцо затягивалось все туже. 16 августа — в день 20-летия меня ранило. Один крупный осколок попал в бедро, десять мелких в левую ногу. Один осколок до сих пор сидит во мне, вызывая и провоцируя многие болезни.
Госпиталь, куда меня положили, через день захватили фашисты. Так я оказался в плену. К счастью, у меня сохранился револьвер, и я знал, что живым врагу не сдамся. Через неделю я с двумя ранеными — начальником политотдела армии комиссаром Герасименко и вольноопределяющимся Пазыничем — решился на побег. Больше месяца пробирались мы по фашистским тылам через оккупированную Украину. Когда вышли к своим, началась суровая проверка в советских правоохранительных органах. Все закончилось благополучно. С войсками 2-го Украинского фронта я дошел до Будапешта. Так как после ранения сильно хромал, то служил в штабе армии. После Победы меня как инвалида демобилизовали.
В родном Воронеже дома своего не нашел — одни развалины, отец погиб в народном ополчении, мама была в эвакуации. С великим трудом добыл копию своего аттестата зрелости и поехал в Москву поступать в институт.
“Ура, все закончилось!” — с такими мыслями я ехал в столицу. Но из военкомата, куда я пришел вставать на учет, меня направили в фильтрационный лагерь на спецпроверку для офицеров, которые были в плену или находились на оккупированной территории. Два месяца там просидел. Спецпроверку прошел, мне выдали гражданский паспорт.
Поступил во ВГИК. На собеседовании я очень понравился режиссеру Сергею Юткевичу, который набирал курс. Я предложил ему почитать мои дневниковые записи о войне. Делал их, когда сидел в фильтрационном лагере. Он посмотрел и сказал: “Чеботарев набит войной, как короб горохом”. При поступлении у меня спросили, какие фильмы буду ставить. Я ответил, что военные. Потом видишь, сколько я военных картин поставил.
— У вас есть и замечательная серия “чекистских” картин: “Тревожный вылет”, “Кольцо из Амстердама”, “Крах”...
— В “Крахе” роль Савенкова прекрасно сыграл Владимир Самойлов. Я открыл этого артиста. Он работал в Горьковском драматическом театре. Я пришел туда на спектакль во время каких-то съемок. На роль Савенкова пробовались Стрежельчик, Лукьянов и Бабочкин. Художественный совет выбрал Самойлова. Артист после этой роли всюду был нарасхват.
Когда “Крах” вышел на экран, Самойлова сразу же пригласили на работу в Москву, в театр имени Маяковского. Савенков в его исполнении серьезен, силен, масштабен, настоящий политический деятель.
— Интересно, как в КГБ оценили картину о чекистах?
— Высоко. Мне даже хотели дать хорошую награду по линии КГБ. Стали копаться в моей биографии и нашли к чему придраться: не писал в анкетах, что был в плену. И в 1971 году, накануне своего 50-летия, я был исключен из партии.
— Это сложная страница в биографии. Но почему не писали в анкетах...
— Попробовал я однажды написать, когда перед ВГИКом поступал в архитектурный институт. Мое заявление даже рассматривать не стали. И я понял: анкета может перечеркнуть всю биографию. Взял на себя смелость не писать, я же в плен не сдавался.
Прожил бы спокойно, если бы не делал громких фильмов. После исключения из партии пять лет я не мог ставить фильмы, занимался дубляжом. За это время я выпустил 40 картин, работая с лучшими, на мой взгляд, актерами, имеющими неповторимые голоса — с Сашей Белявским, Юрием Саранцевым, Владимиром Самойловым. Среди этих фильмов были такие шедевры, как “Анатомия любви”, “Народный роман”, “Шантаж”. Работа над дубляжом помогла мне выжить морально и материально.
Я написал письмо Цвигуну, который тогда возглавлял КГБ. Он нашел людей, с которыми я бежал из плена, помог в партии восстановиться. Я снова начал ставить фильмы.
— Недавно вы закончили сценарий фильма “Сталин и Тухачевский”.
— Очень хочу его снять. Продюсера я уже нашел. Готовимся к подписанию договора. Этот фильм на многое откроет глаза, многое поставит на место. Люди узнают истинную правду о полководцах гражданской войны. Ленин делал большую ставку на Тухачевского. И Тухачевский дважды спас Советскую власть от развала. Сын дворянина, он поверил в эту власть, был предан ей. На Западе Тухачевского называли Красным Бонапартом.
— Не трудно в вашем возрасте браться за такое обширное историческое полотно?
— Силы есть, есть и большое желание. Конечно, вторым режиссером возьму молодого и энергичного человека (я уже знаю, кого), он будет начальником штаба, моим главным помощником. В свое время таким вторым режиссером я был у Козинцева на съемках фильма “Дон Кихот”.
Бог даст, премьера картины пройдет в Минске. Я так планирую. В столице Беларуси когда-то прошла премьера моей ленты “Крах”. Это было на кинофестивале. Я с Колей Рыбниковым его открывал...
