Мамина мама Мария так и осталась неграмотной, ей не помогла даже начатая после революции программа по ликвидации безграмотности. Она была старшей из четверых детей в семье, и предназначение ее в жизни было работать, помогать, опекать. Она это делала всю жизнь: сначала опекала младших сестер и брата, потом четверых детей, трое из которых умерли. А вот сестры ее и брат уже любили читать. Бабушка Маня только слушала радио и смотрела телевизор, две любимые программы — «Запрашаем на вячоркi» и «В мире животных». Она считала, что благодаря советской власти ее жизнь была значительно лучше, чем жизнь ее родителей, но главное, советская власть дала шанс ее единственному выжившему ребенку — дочке Полине, моей маме.
Читайте также
У моей бабушки Марии война отняла двоих мужей — «так всем было тяжело», жизнь лишила троих детей — «судьба», но советская власть, была она уверена, дала все. И в конце жизни бабушка, почти ослепшая, но не утратившая интереса к жизни людей и животных, говорила, путая слова всех известных ей языков: «А вот паслухай, Палiна, еслi ў людзей будет вволю хлеба и картошки, чаго ж яны яшчэ захацяць?» Счастья, конечно. Но бабушка Маня не знала, что такое счастье. Жизнью она была научена выживать, а не быть счастливой.
Папина мама, бабушка Лиза, была совсем другого поля ягода. Грамоту она знала и даже, случалось, писала письма в разные уголки Советского Союза, куда судьба забрасывала ее детей. К образованию стремилась, но не дано оно ей было родителями. Семейная легенда рассказывает, что папа крепко ее бивал — чтобы глупости эти про образование из головы выкинула. А брата ее родного Петю тоже поколачивал: не хотел Петя учиться, никакого интереса к школе не проявлял. Но — так заведено: сын учится, дочь выходит замуж. И революция ничего в этом раскладе не изменила. Благодаря тому, что семья перебралась из Украины в Беларусь, в Голодомор выжили все. Много лет спустя, смеясь, бабушка рассказывала, как носили украинским родственникам мешки с мукой — передвигались по ночам, днем прятались. Знали: найдут с мукой — убьют. Но... шли, и ни один из наших украинских родственников благодаря этому не умер. Советскую власть продолжали хвалить.
А как иначе? Бабушка Лиза мужа в войну похоронила, старший сын уже после войны на найденной в лесу мине подорвался. Вы же знаете, сколько их в белорусских лесах было. Два оставшихся сына выбились в люди — все благодаря советской власти, уверена бабушка. Один после суворовского училища Военно–медицинскую академию в Ленинграде окончил, военным врачом служил, по всему Союзу помотался, бабушка к нему и на Сахалин ездила: это ж такая оказия — мир посмотреть! Другой, мой папа, на юридический факультет главного университета страны — МГУ — поступил, выучился, судьей стал, уважаемым в Гомеле человеком. А дочка Валя замуж вышла, шестерых детей родила, счастливой женщиной была, смеялась много и задорно, со всеми трудностями справлялась как будто легко. Моя двоюродная сестра Алена унаследовала ее смех, напоминающий перелив колокольчиков.
Бабушка и дедушка моего мужа жили на хуторе, держали хозяйство, много работали, жили не так чтобы зажиточно, но за свой кусок земли держались крепко. А потом пришли комсомольцы, хутор изъяли в пользу государства, хату раскатали по бревнышку, всех ее обитателей оставили в лесу. Выживайте, как хотите. Выжили. Они не слишком благодарили за свою счастливую жизнь советскую власть, но всегда были к ней лояльны.
Мои мама и папа советской власти за свою жизнь благодарны. Я уже не благодарила: моя жизнь — пионерка, комсомолка, активистка, «Артек», «Орленок» и конкурсы чтецов к очередному съезду то комсомола, то КПСС — казалась мне понятной и устроенной. Я знала правила игры. Но непонимание иногда возникало. Помню, однажды на выборах Верховного Совета я спросила у мамы (а голос у меня, натренированный на конкурсах чтецов, был и звонким, и громким): а почему это называется выборы, если кандидат только один? Не понимала своим детским умом. Став взрослее, такие глупые вопросы уже не задавала. А в «Артеке», помню, мы с парнем из Молдавии, увидев многочисленные портреты Андропова, переглянулись и сказали: «Ну, уже развесили». Мы не бунтовали против советской власти, нам казалось, что это навсегда: условия, в которых нам предстоит жить и стариться. И мы не забывали правила игры: наши родственники в Украине не умирают от голода, наши избы больше не раскатывают по бревнышку, и на север мы теперь ездим только путешествовать.
Когда наступила перестройка и сбережения всей маминой жизни сгорели на сберкнижке, она отнеслась к этому философски: «Это же революция, — сказала она, округляя свои глаза и так размером с блюдце. — Деньги — это самое малое, что мы могли потерять».
sbchina@mail.ru
