Замечательный поселок. Был. И люди замечательные. Были. До того как Вашингтон и Киев решили устроить геноцид украинского населения, в Песках жили около трех с половиной тысяч человек. Сейчас замечательных людей здесь осталось четверо, два верных пса и ни одного живого дома.
Надеваем бронежилеты, каски (за свою — огромное спасибо одному хорошему человеку). Молимся, едем.
Марина Асеева (глава Спартаковской администрации) в кабине, мы в «салоне» нашей медицинской «буханки». За рулем — фельдшер Юра. Он особенно нужен в Песках, где остались старики, а у стариков, сами знаете, проблемы со здоровьем стариковские. А еще индивидуальные. А еще постоянно обстреливают... Заботливый Киев лупит по мирным так, чтобы грязный-Белый дом хорошо слышал да по мордасам продажным одобрительно похлопывал.
Закрываем уши! — орет нам фельдшер Юра, резко прибавив скорость. — Сейчас могут стрельнуть!
Проезжаем мимо танка, который приготовился к выстрелу. Рядом бахало постоянно.
Вообще, дорога сложная, опасная. Нацист все видит и достанет. За день до нас тут был прилет, машина сгорела... «Да и этой «буханке» досталось», — подумала я, глянув на небо через дыру от осколка над собой.
Так что тормозим резко, поворачиваем резко, ускоряемся резко и дальше — на предельных оборотах.
Песковцам из села, скажем, в магазин или аптеку не выбраться. В село добираться — только так, рискуя под обстрелами.
— А как? — говорит мне Асеева. — У меня там — люди.
А у них, людей, тут — Асеева. Хорошо, что такие есть. Везла она с фельдшером Юрой и группой белоруса Николая Гаврилова медикаменты, продукты, пакеты от Белорусского союза женщин и, что особо ценно — внимание и чувство того, что не захотевшие оставлять пусть и обломки, но родного дома старики — не одни. Что за них болит сердце и что их не бросят.
...Я газетчик и ни разу не военкор, но материалы военкоров посматриваю. Знаете, репортажи из Песок не попадались. Что подтверждает: здесь крайне опасно, а потому архиважно пытаться передать людям жизненно необходимое.
За окном страшный пейзаж. Руины. Во что превратила западная мразота жизни людей, землю, где могилки их дедов и отцов... Больно.
— Включилась? — это Асеева мне.
Киваю, камера готова.
— Мы в освобожденном селе Пески, — комментирует она по моей просьбе. — Здесь проживают две семьи. Несмотря на сложную обстановку. Не оставляем, помогаем.
— Здравствуйте! Здравствуйте, родные, — Марина обнимала песковцев. — А это что еще за одышка? Раньше ж не было.
|
|
Нацисты, когда поняли, что из Песок их погонят, специально подвели военную технику к дому — и по нему.
— Прямой наводкой, — слушаю местных. — Я тогда как раз вышла на улицу. Дед мой деревья обрезал, ну и засвистело. Сперва чуть дальше, потом два удара по нам. Все четко. Специально били... Да никуда мы не бежали, не прятались. Восемь лет в этом, что уже прятаться? Вышла вон, присела... Все погорело, ничего нет... Всю войну дом простоял. А тут...
Пока погорельцам сумели привезти также матрасы, подушки и пару комплектов постельного.
В огороде вообще живого места нет. Деревья корнями кверху, все посечено, «вспахано».
— Но порядок наводим. А что? Надо же что-то делать. Пока живем... В гости где-то сильно не пойдешь, потому что в своем доме, вроде, ...нормально, а куда-то уйдешь и там... Без конца же стреляют.
Иду к соседям. Фельдшер Юра сопровождал. Сказал идти за ним на расстоянии метров трех. Напомнил про «лепестки» и прочие опасности, которые можно ожидать от украинских неонацистов.
Слушаю, думаю, смотрю — под ноги, по сторонам, вверх. Опасность везде.
Действительно, ни одного живого дома. А в этот, из кирпича, прилетело вчера...
Пес гостям рад. Угостить, правда, нечем, чешу за ухом:
— Ну прости, лохматый. В другой раз.
Лохматый повилял хвостом и улегся в тени обломков некогда просторной летней кухни, рядом беседка. Любили собираться тут большой семьей. Иду мимо горевшего дома, гаража, других построек, — сейчас сложно понять, что за они.
— А там, это кусок трубы торчит или деталь от прилетевшего снаряда? — спрашиваю.
Фельдшер Юра присмотрелся:
— Снаряда. У тебя под ногами, кстати, тоже он.
Перевожу взгляд на свои ноги — так и есть, почти стою на нем.
— А вообще, классный был поселок, — говорит. — Красивый. Зелено. Прудик. Люди — кто ковкой занимался, кто розы выращивал... Все при деле были. Жили дружно. Ну а теперь — вот так.
Пес перебрался под сгоревшую машину. Как мне показалось, даже не реагируя на взрывы. Мы попрощались, ушли. Долго на улице здесь быть нельзя.
— Надо ехать, — сказал Юра.
— Дорогие мои, надо ехать, — Асеева обнимала родных ей людей.
— До свидания. Приезжайте. И на компот (скоро будет), и на рюмку чая, — подмигнул улыбаясь хозяин дома. — Спасибо вам. Давайте. С Богом.
Грузимся, молимся, едем. Минут через десять был прилет у дороги, по которой мы передвигались. Сломанные деревья, разбросанная земля.
В «буханке» есть носилки, аптечки. Чтобы, если понадобится, оказать помощь на месте, эвакуировать раненого.
Теперь нам нужно было попасть еще в несколько тяжелых сел. Юра с Мариной по дороге говорят про обстановку и что везде все надо делать быстро и осторожно.
Они говорят, а я смотрю на нашу Марину Тимофеевну и думаю: как же этой эффектной блондинке пойдут платья, каблучки, помада, причесочка... эх! Да как посмела западная мразота рядить наших Марин в совсем не женские одежды, в эти броники и каски!
...Однажды мы просто выпьем с Асеевой чаю, будем просто болтать о своем о женском, гуляя по высаженной ею в ее военное время березовой аллее. Когда-нибудь после войны. Должна же она, проклятая, закончиться. Волевым решением всех вышестоящих и, как говорят, всех нижеподписавшихся.
