Маленький поселок Лисно возле одноименного озера в Верхнедвинском районе. Автобусы туда практически не ходят. Крошечный магазинчик вот-вот закроется. Мобильная связь хромает на обе ноги. Из населения — редкие дачники, несколько местных жителей да собаки-пустобрехи с вольными кошками. Кручу баранку, утюжу деревушку вдоль и поперек, но дом Валерия найти не могу. Спрашиваю у прохожего старика, где найти Ефремова. В ответ — полный непонимания взгляд.
— Он сюда переселился лет 20 назад. Рыбак... Печки еще лепит...
— А, Будулай! В тупике на отшибе, — машет в низину, где маслянисто поблескивает зеркало озера.
Дорожный знак “Тупик”. Ниже — табличка: “Будулай, 300 метров”. И стрелка. Уже далеко за полночь, когда засиделись на крыльце дома за неспешной беседой, Валерий будет пускать сигаретный дым через густую курчавую бороду, теребить буйную копну черных с проседью волос и усмехаться: “Народ здесь консервативный. Когда я появился, годами смотрели настороженно. Во-первых, свалился как снег на голову неизвестно откуда и непонятно почему. Во-вторых, не пью. В-третьих (следствие из предыдущего пункта), ни с кем особо не общаюсь. Так и окрестили. “Цыган, — говорили. — Будулай”. Ну, значит так...”
Окончив школу, он как-то походя поступил на биологический факультет БГУ. Дома не сидел. На дискотеки, впрочем, тоже не ходил. “Хотя к девочкам отношение было самое милое, за косичку ни разу не дернул”. Больше участвовал в выездных спортивно-культурных мероприятиях, ходил в походы. “Пару раз затащили меня в горы упартые альпинисты. Но я так, где веревку подержать, где подстраховать. Сам особо не лез, не мое оказалось. Был классическим матрасником. Выезжали с единомышленниками куда-нибудь на Вилию, сутками валялись на вересковой пустоши, слушали радио, спорили почем зря, потиху рыбачили”. Так пару раз и возле озера Лисно побывал.
Над крыльцом дома Валерия — центр притяжения комаров и бабочек. Вьются вокруг лампочки, только тени мелькают. И ни единого человеческого голоса: ближайшая жилая хата — в трехстах метрах, в “главной” деревне.
— А потом наступил 1991 год. Все посыпалось. Мы втроем, те, кому терять особо было нечего, приехали в Изубрицу — глухой поселок неподалеку, между двух озер, — сидящий рядом Валерий шумно, пофыркивая, пьет кофе. На рукаве его камуфляжной куртки нашит шеврон с лаконичной, но в то же время вполне говорящей надписью: “Рыбак”. Про себя удивляюсь, что не “Будулай”. — Ехали с массой планов по становлению своего дела. Впрочем, конкретикой там и не пахло. То ли медовую пасеку обустраивать, то ли ондатр по клеткам разводить. Только не получилось ничего: хотя и учились вместе, но в тяжелой ситуации на подвиг оказались не способны. Стало тяжело общаться, в итоге разбежались кто куда.
Товарищ Андрей остался в местном колхозе, два года бригадиром отработал. Валерий же еще около трех лет проболтался в Минске. Пока город не стал душить: “С работой стало вообще никак. А тут зимой Андрей предложил погостить в его стареньком и на то время заброшенном доме. Посмотреть за хозяйством, а заодно порыбачить, отдохнуть от суеты и безысходности”.
Валерий предупредил родителей, что уедет на месяц, до весны. А потом понял, что возвращаться уже не хочет. И не вернулся. Парень, который еще толком не попробовал ничего в жизни, распрощался с родителями, побросал в рюкзак вещи и отправился в свое последнее, как он сейчас говорит, путешествие.
— Для матери я всегда был дорогим сыночком, всегда маленьким и очень любимым. Но она поняла мои устремления. Время-то какое было! Из кумиров молодежи — путаны да рэкетиры. Работа преподавателем биологии в школе? Ни зарплаты, ни библиотеки, ни технической базы! Некоторое время жил с женой у тещи. До сих пор помню этот кошмарный ритуал: каждую зимнюю субботу выбивание половиков на снегу. Снег только выпал, белый, пушистый, а я его палкой. До черноты.
А потом — практически десятилетие вольной жизни, которая человеку со стороны может показаться просто выживанием. Денег Будулай в руках почти не держал. Сигареты и самые необходимые продукты поставляли из Минска. Друзья в гости приезжают отдохнуть, повеселиться — хозяину за теплый в прямом и переносном смысле прием, вязанку вяленой рыбы, котелок наваристой шурпы и жгучую баньку пару сумок “благодарности” перепадает. Мать при каждом удобном случае со знакомыми передачки слала. Сам Валерий кому сено сложить помогал, кому — дрова поколоть, местным бабушкам за сало рыбку поставлял, потом стал понемногу технику починять, телевизоры настраивать. Летом — рыбалка, зимой — охота и хлопоты по благоустройству дома и подворья. Мастерил поделки из капы, лозы. Да еще научился мастерски печки и камины складывать. За просто так, за спасибо. “Было ощущение свободы, не нужно было каждое утро вставать в шесть утра и плестись на работу. И очень быстро сказка из детства — с избушкой на курьих ножках, трескучим морозом и весенней капелью, запахом настоящей беленой печки, блинами на чугунной сковородке — вернулась...”
Будулай ловит за воротником ночного мотылька, некоторое время держит на ладони, ждет, пока тот улетит. Потом провожает глазами до самой лампочки над входной дверью.
Рассвет в Лисно начинается с тумана и тишины. С озера тянет сыростью, вдалеке залаяла и резко умолкла собака. Пролетела, запуталась в кустах и резко затрещала сойка. После традиционной утренней яичницы с салом Валерий заводит служебный “уазик”.
 |
 |
Валерий загоняет УАЗ к кромке воды озера Изубрица, натягивает рыболовный комбинезон. За ближайшие 2—3 часа ему предстоит пройти по воде около 3 километров, проверяя полсотни мереж. Лодку он тянет за собой, складывает в нее рыбу — линей, щук, лещей, окуней. Сядет в судно и заведет мотор он только на обратном пути...
Cейчас Валерию 53 года, но сам он говорит, что жизнь только начинается. На горизонте водной глади появляется точка, она растет, превращается в моторную лодку. Колоритного Будулая можно узнать издалека. Сегодня он вновь оправдал доверие работодателя: на дне лодки улов отборной рыбы, которая буквально через пару часов попадет в руки повара и превратится в уху для одного из ресторанов. Валерий видал уловы и богаче. “Пол-лодки иногда бывает, не плыву — крадусь, чтобы бортом волну не черпануть”. Но и сегодня с самого утра бодр и весел, стягивает комбинезон со смехом, отдуваясь и делясь увиденным на воде.
— Валерий, и это все, что тебе для счастья нужно? — помогаю складывать рыбу в мешки.
— Со мной подруга жила, — после долгого молчания внезапно выпаливает рыбак. Облокотился на борт машины, поправил очки, начал неспешную исповедь. — Пять лет. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Аккурат этой весной уехала. Видимо, навсегда. Наверное, все же город одолел.
Следующее озеро — Лисно — встречает Валерия радостным шепотом камыша. Рыбак прыгает в лодку, отталкивается от берега. Впереди у него проверка ставных сетей. Но отплывать не спешит. Вновь слышу монолог:
— Нередко на воде провожу по 6—8 часов. Руки от влаги идеально белые, а кожа становится настолько мягкой, что легко режется леской. Крупную рыбу из сетей прямо в лодку бросать нельзя — снасти порвешь. Приходится ее брать в воде за голову. Часто вывернется так, что вывих запястья гарантирован. Щуки пальцы зубами полосуют, судаки жабрами режут, караси и сазаны колют плавниками, ерши — вообще катастрофа. И все раны сопровождаются воспалением, болезненно и долго заживают. А если уж с вечера поставил сети, будь добр их собрать, чтобы рыба не гибла зря. Утром на воду, а здесь ветер с ног валит. Надеваешь плащ — и пошел чавкать целый день. А есть еще поздняя осень и холодная вода. Опускаешь туда руки, и даже лоб ломить начинает... Ходим с напарником мы на разных лодках. Пробил судно, плохо стало, на рыбе поскользнулся, в сети запутался — до берега добраться шансов нет, каким бы хорошим пловцом ни был. Вот и страхуем друг друга. Помню, от урагана на моторе к берегу гнал. Несколько минут думал, что все, конец. Волны одна за другой захлестывали. А зимой? Первый лед ложится, а ты идешь как ледокол, вода на веслах замерзает. Нужно обязательно снасти снять! Во-первых, другие рыболовы за это спасибо скажут. Во-вторых, все сети официальные, опломбированы, взяты на учет, я за них ответственность несу.
Валерий говорит долго, приводит все новые примеры, нервно поправляет очки. И все повторяет, что нынче не работы тяжелой он боится, а несправедливого отношения к людям его профессии.
Сети проверены. Улов знатный, впрочем, как и всегда у Будулая. Он фасует десятикилограммовых сазанов по мешкам, взвешивает их, заносит данные в тоневой журнал. Ему нужно сдать улов на базу и только после этого вернуться домой к обыденным делам. Потом будут выходные, и рыбак, возможно, вновь предастся своему давнему увлечению — изучению ремесла печника.
— Когда-то в юности я видел, как складывает печь дед. Потом поучаствовал в работе на пару с товарищем. И понял, что это мое. Впервые взялся за заказ на спор, сказал, что устраню дефект в дымящем камине. А теперь в моей коллекции — около 40 печей по всей стране. В среднем по две в год...
С Будулаем я прощаюсь на развилке двух проселочных дорог. Ему путь в деревушку Лисно, мне — в Минск. Спрашиваю, не передать ли кому привет? Рыбак машет рукой. Те, кому он действительно нужен, обязательно найдут сами.
— И все же: что заставляет вставать с кровати по утрам? Что тобой движет? К чему стремишься? Я не верю, что исключительно ради проживания очередного из бесчисленного множества дней.
— Раз уже давно пошла вторая половина жизни, нечего рваться к новым вершинам. Это такой кайф, пребывать еще в самом расцвете сил, но перейти границу, после которой суета сменяется созерцанием. Я все больше наслаждаюсь жизнью. Просто ходьба на лодке против ветра, когда захлестывает волна и приходится подворачивать румпелем, чтобы ее перепрыгнуть, доставляет физическое удовольствие. Или вот. Садится солнце, холодает, я на середине озера до последнего проверяю сети. Осознаю, что сейчас заведусь, налью кофе из термоса и двинусь к дому. Приду весь мокрый, сброшу одежду, переоденусь в теплое и сухое. Потом я вкусно поем и сяду смотреть телевизор, перебирать снасти. В городе есть многое, но только не это.
Фото автора
