Будет все, как я сказала

Благодаря Наташе Дединец ни один из пассажиров не заподозрил о ЧП в самолете

Происшествие, легшее в основу этого материала, произошло почти 20 лет назад. Оно не перевернуло мир, не стало сенсацией, подобной грому среди ясного неба, а лишь изредка тихо переживается в памяти его участников. А жаль...

Аплодисменты командиру

Теплый августовский вечер 1986 года. Сладким дурманом разливается над улочками полонез Огиньского. К пианино, неизвестно, зачем и кем выставленному прямо на тротуар, незаметно стекаются влюбленные парочки и вроде как спешащие домой после рабочего дня матери–хозяйки. Музыка чарует и завораживает. И молодой маэстро настолько погружен в нее, что, кажется, не замечает вокруг никого и ничего. Но как только ветер уносит звуки последнего аккорда и руки пианиста тихо ложатся на колени, августовский вечер наполняется новым звучанием: музыке и ее исполнителю громко и самозабвенно аплодируют благодарные слушатели.

Так, как в этот вечер, командиру пассажирского самолета Ан–24 Владимиру Гребневу аплодировали еще один раз — на следующий день. Но восхищались уже другим его искусством — управлять воздушным судном...

...В 16.00 ровно по расписанию из аэропорта «Минск–2» поднялся забитый под завязку (47 пассажиров и 1,5 тонны груза) самолет Ан–24. В кабине пилотов: командир экипажа Владимир Гребнев, 2–й пилот Виталий Наумкин, бортмеханик Алексей Арсенькин. «Главная над пассажирами» — бортпроводница Наташа Дединец. Курс — на Киев. Лету — час с небольшим. Погода, словно по спецзаказу, — солнечная, на небе — ни облачка. Беда пришла внезапно, когда до Киева оставалось 120 — 130 километров — не больше 20 минут полета, и пилоты уже готовились к снижению.

— Самолет дернуло так, что мы с Наумкиным едва удержали штурвал. Заплясала стрелка на приборах левого двигателя, — вновь переживает произошедшее два десятка лет назад Владимир Гребнев. — Первое чувство — удивление, может, недоумение. За плечами у меня к тому времени было уже более 9 тысяч часов личного налета, — и тут такая неприятность! Мы уже летели над украинскими просторами. Внизу, с высоты 5.100 метров, открывалась красота неописуемая: бесконечные, ровные, гладкие поля и луга. Решил: чуть что, сядем в борозды. С полкилометра «пропашем», но будем в порядке...

...Но «пахать» не пришлось. С ближайшим украинским аэропортом «Жуляны» уже была установлена связь. Самолет на одном работающем двигателе благополучно преодолел оставшееся расстояние и приземлился на взлетно–посадочную полосу.

О том, что произошло ЧП, пассажиры поняли, когда увидели встречающий их самолет эскорт из машин скорой помощи и пожарных расчетов. Люди молча сходили с трапа, и каждый считал своим долгом пожать руку Гребневу. А потом вдруг все дружно зааплодировали командиру.

Привет стюардессе

— После посадки в «Жулянах» мы с экипажем обсуждали эту аварию, думали, пытались анализировать, что сделали не так, как надо, где недосмотрели. Но нет, все делали правильно. Специальная комиссия потом разбиралась в причинах отказа двигателя и установила, что механизм износился, потому и дал сбой.

Комиссия свой вердикт вынесла, экипаж уже через 2 недели как ни в чем не бывало вышел в очередной рейс. Гребневу спустя 2 месяца еще и специальный допуск к полетам в условиях повышенной сложности выдали.

— Знаете, что мне не дает покоя все эти годы? — наконец признался командир. — После того случая экипаж наградили: мне вручили транзисторный приемник, бортмеханику и 2–му пилоту — наручные часы. А девочку нашу — Наташу Дединец — забыли. Бортпроводницы относились к другой службе, и начальник у них был отдельный. Я даже не знаю, сказал ли ей кто–нибудь спасибо...

— А что ж вы так долго ждали, чтобы о Наташе напомнить? — спрашиваю.

— Да стеснялся как–то, — без обиняков отвечает Гребнев. — А недавно встретил ее, разговорились, узнал, что за эти 20 лет никто ее так и не вспомнил. Вот и решил к вам обратиться. И ведь тоже не просто так. Тогда, в 86–м, «Советская Белоруссия» — единственная из крупных газет — написала о происшествии. Если бы не Наташа, возможно, наша посадка была бы не столь благополучной...

— ...Да, я и теперь отвечаю за жизни пассажиров авиалиний, — засмеялась Наталья, когда я пересказывала ей наш диалог с Гребневым. После того как ее по здоровью «списали» на землю, она работает инспектором досмотра в аэропорту «Минск–2».

В 1986 году ей было всего 18. Она только–только окончила училище, и рейс «Минск — Киев» — едва ли не первый самостоятельный полет Наташи Дединец.

— Было ли страшно? Ничуть. Страшно было потом, после посадки, когда искали причину случившегося в себе и соответственно предполагали, чем все могло закончиться, — вспоминает Наталья.

Всем спасибо, все свободны

Поведение бортпроводницы для пассажиров — самый чуткий барометр в небе. Кто летал, тот подтвердит. Наталье Дединец в этом смысле цены не было. Ей и самой неизвестно, в силу каких причин — то ли юношеской неопытности, то ли, наоборот, чутья стюардессы по призванию, — но ей удалось выдержать свой первый и главный экзамен на «отлично».

— Ни у кого до самой посадки даже подозрений не возникло, что случилось непредвиденное, — без кокетства говорит Наталья. — Один из пассажиров, правда, задал мне провокационный вопрос: почему, мол, левый винт не вращается. Пришлось ответить, что достаточно и одного. Благо постулат «Экономика должна быть экономной» тогда еще имел силу. Он буркнул в ответ: «До чего дожили, даже в самолетах горючее экономят!», но на том все и закончилось. И еще женщина поинтересовалась, что случилось, когда перед посадкой в иллюминатор увидела, что встречают нас со «скорой» и пожарными. Пришлось и ей соврать с невозмутимым видом, что в «Жулянах» так встречают все самолеты.

О том, что аплодисменты достались не ей, а командиру и его экипажу, Наташа ничуть не сожалеет. И тогда, и сейчас к подобным вещам она относится философски — это работа: я ее сделала, а потом — всем спасибо, все свободны.

Но Гребнев не такой философ: «ЧП, подобное тому, что произошло с нами, случалось и, слава Богу, случается нечасто. Потому–то немногие люди знают, насколько тяжело держать самого себя в руках, принимать решения и не иметь при этом права на ошибку. Мы все это сделали. Наташа — даже больше, чем я, пилот и бортмеханик. Мы управляли машиной с четким механизмом и рычагами. Наташа — людьми, их настроением, чувствами, эмоциями. По сути, именно от ее поведения, слов, движений зависело спокойное и, значит, безопасное завершение полета. Я уже куда только ни обращался, чтобы хоть как–то Наташу поощрили, а мне все пеняют, что много времени прошло. Хотя поощрять мужество и профессионализм, мне кажется, всегда — вовремя».