Вчера в Национальном художественном музее открылась выставка Бориса Заборова. Сложно припомнить, чтобы в Минске так ждали вернисажа. Столько дискутировали о том, почему этого не произошло до сих пор. Так надеялись увидеть наяву, а не в интернете работы мастера, которого сейчас знают везде и все.
Своей нынешней известности художник добился во Франции, куда уехал почти 30 лет назад из Беларуси. Однако первыми о «возвращении Заборова на родину» заговорили российские журналисты — за последние 15 лет его выставки в Москве и Петербурге стали делом почти привычным. Для первого минского вернисажа потребовались немалые усилия белорусского МИДа при личном участии министра иностранных дел Сергея Мартынова, сотрудничество посольств и годы переговоров... Даже после того, как в экспозиции Национального художественного музея появилась одна из картин Заборова «французского периода», подаренная им землякам, о возможности его большой выставки в Минске еще не везде говорили с полной уверенностью. И все же это сбылось.
Вот парадокс: за последние годы мы успели узнать о Заборове, казалось бы, все. О его детстве, прошедшем среди запахов неотбеленного холста и масляной краски в мастерской отца, Абрама Заборова. О тщеславных юношеских мечтах в Петербургской академии художеств. О любви, заставившей поменять Питер на Московский институт имени Сурикова. И о возвращении в Минск, где он стал весьма успешным книжным графиком, хотя секретариат Союза художников частенько критиковал его слишком уж неприкрытое желание выразить в книжной иллюстрации нечто большее, чем просто иллюстрация. В конце концов именно это желание и вынудило Заборова эмигрировать в Париж, прославило на весь мир и сделало первым из современных художников, чью работу приобрела галерея Уффици. К слову, до этого последним, на кого обратил свое внимание старейший итальянский музей, был Марк Шагал в 1958 году... Мы знаем даже о любви Заборова к рыбалке! Только понять, чем же так впечатляет его искусство, нам было сложно до сих пор. Оставалось верить на слово искусствоведам и счастливцам, видевшим эти картины вживую...
Это и правда напрасный труд — объяснять заочно, чем примечательна манера Бориса Заборова стилизовать свои холсты под старинные фотографии, оставляя запечатленным на них персонажам теплые, живые лица или превращая их в отпечатки на негативе. Хотя бы потому, что и в лицах этих, и в замысловатых трещинах, окружающих фигуры его странных, важных и забавных, нежных и суровых, страстных и отстраненных дам, детей, стариков, собак, быков и лошадей каждый увидит свой сюжет, свою историю. Которая так обидно ускользает, когда масштабные полотна Заборова пытаются фотографировать или переводить в удобный книжный формат. А ведь он — искусный режиссер... Остается только дать слово самому мастеру, который еще несколько дней будет гостить в Минске, городе, с которым он всегда хотел быть искренним...
О творчестве:
— Мне легче работать с анонимным прообразом: близких, друзей, знакомых я стараюсь не писать. Это ограничивает воображение, игру фантазии. А мне важно чувствовать себя свободным...
Об отъезде:
— К моменту отъезда я проиллюстрировал больше 200 книг. И начал чувствовать, что книжная графика стала меня подавлять, лишать надежды на будущее. Впрочем, я всегда понимал, что в книжной графике художник — персона вторичная и всегда остается под гнетом литературного текста. А мне хотелось быть и автором сценария, и исполнителем главных ролей... Кажется, мне это удалось. К книжной графике я больше не возвращаюсь, отказываюсь от любых подобных проектов. Хотя устоять удается не всегда — например, когда одно ленинградское издательство предложило мне сделать иллюстрации для «Скупого рыцаря»...
О книгах:
— Монументом в Израиле я завершил весь свой объем работы над книгой — как дизайнер, как иллюстратор, как издатель, наконец. Идея создания бронзовой книги, страницы которой перевернуть нельзя, но которая хранит в себе огромный пласт культуры, возникла не из желания поставить некую точку... Вообще странно, что такого памятника не возникло раньше. Тем важнее это было сделать сейчас, когда книга подвергается опасности исчезновения. Если мне советуют пойти в магазин и убедиться, как много там всевозможных книг, каждый раз я замечаю только одно: книга больше не культурный объект. И замечаю это не я один — среди моих друзей нашлись люди, которым захотелось профинансировать создание такого памятника.
О кино:
— Кино я не люблю. Но однажды друзья подарили мне все необходимое, чтобы снимать фильмы. И я решил попробовать. Придумал сценарий, нашел героиню (пригласил Шарлотту Рэмплинг — помните «Ночного портье»?) и снял-таки свою первую короткометражную картину. Теперь размышляю над второй, хотя найти спонсора на авторское, некоммерческое кино, которое мне интересно, совсем непросто. Но в своей мастерской я могу не обращать внимания на такие вещи.
О друзьях:
— Первые годы после отъезда в Париж все связи здесь были оборваны. Но со временем я наладил контакты со своими прежними друзьями. Обзавелся и новыми — теперь в Париже меня окружают примерно такие же люди, как когда–то в Минске. Люди театра, писатели, поэты, в меньшей степени — художники... От перемены места жительства духовная среда не зависит.
О Минске:
— Впечатления о Минске — самые яркие из всех, что довелось мне испытать в этот визит. Это другая публика, другие лица, мне очень нравится молодежь, которую я вижу на улицах, — прекрасная, свободная... Мы не были так свободны в свое время. Минск — европейский город не только по «интерьеру», но и по атмосфере. И вот эти перемены радуют меня больше всего...
