Он обхватит как-то по-медвежьи, но бережно, и потащит в свой кабинет, где станет размахивать большими руками, а концы черного вязаного шарфа будут раскачиваться в ритм его фразам. Что-то из того, рассказанного, казавшегося фантастическим и невозможным, сбывалось. Михаил Николаевич громко смеялся, насыпал в мою чашку растворимый кофе, жаловался, что вот “еще вчера был сахар, а сегодня уже не стало, но и так вкусно”. Мог предложить водку, зная, что я откажусь. Однажды я не отказался.
Он стал хмурым и суровым, но вытащил из шкафа бутылку и два стакана. “А может, передумал?” — спросил на всякий случай и глянул в лицо.
Это он познакомил меня со Стефанией Станютой и Галиной Макаровой. Мы заходили к народным артисткам в кабинеты все в тех же темных коридорах киностудии, Пташук рассыпался в комплиментах, актрисы растерянно улыбались, называли его Миша. Он тут же обещал им главные роли в очередном кино, а потом представлял меня и сообщал, что я уже работаю над сценарием. Те проекты остались нереализованными...
Стефанию Станюту и режиссера Михаила Пташука связывала крепкая дружба.Проходило время, год-два... Он снова хватал меня и тянул в кабинет, где опять говорил о новых фильмах. Однажды долго ругался, стучал кулаком по столу так, что подскакивали чашки. Кончились деньги, остановились съемки военного фильма.
Кто мог знать, что тот фильм — “В августе 44-го...” — станет классикой жанра, получит кучу призов и его станут показывать по телевизору несколько раз в год.
А тогда про будущий хит экрана Пташук говорил неохотно — так сильно его измучила эта картина. Мне даже показалось, что он сам не верит, что все сойдется и фильм будет доснят и завершен.
Мы снова встретились через пару месяцев после премьеры. Я поздравил его, а он тяжело вздохнул, вскинул голову, посмотрел в небо и сказал тихо: “Слава Богу!”
Потом встретились зимой на катке у Дворца спорта, где катались моя дочка и его внук. Мы мерзли, а дети радовались. В тот день про кино почти не говорили. Он только сказал, что появилась возможность поработать в Америке, на студии в Голливуде. Сказал таким же восторженным тоном, как сообщал о новых проектах много лет назад.
...Подул на озябшие руки и принялся вспоминать свое детство, деревню Федюки на Брестчине, маму. Когда он рассказывал, мне все время казалось, что он все это видит уже отснятым и смонтированным фильмом. Лишь жанр будущей работы не ясен. Драма? Комедия?
Мне слышались голоса, чудился запах вареной картошки с черными пригарками. Я видел рыжего Мишу Пташука, крутящегося у горячей печки... В хату заглядывали соседи. Он называл их фамилии и деревенские клички. Звучали короткие истории о каждом из земляков — иногда трогательные, а иногда жесткие и горькие.
А наши дети катались, падали, подъезжали, что-то нам говорили и пропадали среди пестрых и нарядных сверстников.
— Что это за дядька такой большой? — спросила дочка, когда мы шли домой с катка.
— Режиссер Михаил Пташук!
— Хороший?
— Очень!
Это было зимой, в феврале 2002 года. Виделись мы в последний раз — 26 апреля его не стало...
ladzimir@tut.by
Фото Евгения Коктыша
