— Надел кофту, ветровку, сунул ноги в сандалии, сел на велосипед — и только его видели, — вспоминает тот злополучный день Лидия Степановна, жена Василия Ногача из деревни Бродница Лунинецкого района. Бабуля кормит цыплят и все посматривает на мужа. После того как в конце сентября ее 75-летний супруг целых восемь дней провел в лесу, из виду его старается не выпускать. Дед, к слову, оказался орешком крепким и смог не только выжить, но даже не заболеть.
«Вася! Вася!» — громко кличет она. Куры всполошенно кудахчут, видимо, тоже зовут. «Да тут я!» — невысокий, сутуловатый Нестерович несет из сада корзину яблок. А мечтает, возможно, чтобы в ней были грибы. Услышав, что прошу показать тропы, которыми, заблудившись, бродил, меняется в лице — счастью нет предела. Вот только Лидии Степановне идея не нравится: «Тебя участковый предупредил: увидит в лесу, завезет в дом престарелых».
Минута уговоров, и мы идем в лес, хрустим сочной антоновкой. С трудом пробираясь в лозняке, дед рассказывает, как потерялся в родных местах: «Походил часа три по ближним лесам, а в корзинке всего пять белых да два «зонтика». Куда ж с таким домой? Побрел дальше, миновал болото. Через пару часов вышел к речке Цне, слышу, поезд гремит, значит, Дятлово (соседнее с Бродницей село. — Прим. авт.) рядом. Прикинул, до хаты, значит, километров десять. Повернул в нужную, как казалось, сторону и пошагал по солнцу на восток».
Мы же идем на запад, дед Вася продолжает: «Велосипед, чтоб не тянуть, оставил на поляне. Иду, а деревни все нет. Темнеет уже. Ну, думаю, тут заночевать придется. Выбрал хвойник погуще, настелил веток, да лег. И вдруг как в страшном сне — гляжу, два огонька вдали. Волк! Не знаю, что на меня нашло, но начал я с ним разговаривать. И так, знаешь, уверенно. Лучше, говорю, не подходи. Тут рядом внук мой, Виталька, с ружьем стоит, нападешь, выстрелит… Постоял зверь минут двадцать и побег».
— А если б набросился? — спрашиваю, оглядываясь по сторонам.
— Я его сразу предупредил: живым не дамся, — кажется, в этот момент дед Вася распрямил плечи и даже стал выше. — Да и не боюсь я волков, знаешь, сколько их в деревнях после войны бегало? У-у-у! Бывало, пасем с хлопцами овец, серый раз — и поволок в чащу какую пожирней. Мы с палками за ним. Отбили, правда, только раз, когда косарь с ножом на помощь прибежал.
Выходим к поляне, грибник наклоняется, срывает какую-то зелень, протягивает: «Попробуй, не бойся. Капуста это заячья, по-умному лесной щавель. Им я, пока блукал, и кормился. Нарву полные карманы да жую».
Кисловата травка, морщусь. Грибник впервые за всю дорогу улыбается: «А для фигуры, говорят, хорошо. Бабка вон переживает, что схуднел очень, так теперь все кормит и кормит. Но я больше пью, чем ем. Мне ж литр чаю на присест, а в лесу, как было: на лужу или речку набреду, шапкой зачерпну — сухоту прогоню, и опять пару часов без воды».
От сосны к сосне, ни души. Даже страшно от этой пустоты, хотя Нестерович ее, кажется, и не замечает: «На третий день набрел на людей: хлопцы лес валили, — опираясь на палку, он с трудом переступает разлегшуюся на дороге ветку. — Подумал еще тогда: видать, деревня рядом. И бес тут, кажись, попутал, бо стало так стыдно признаваться, что заблудился. Попросил у них воды, да и пошел дальше… по солнцу на восток. Ух, холодно».
Дед ежится и начинает приседать: «Раз, два, три, — отсчитывает, руки в стороны, вверх, вниз. — Зарядка и спасла, чуть морозец прихватывал — я приседать».
— Огонь почему не развели? — недоумеваю я.
— А спички откуда? — удивляется грибник. — Да и холода мой организм особо не боится: в 1979-м перед Новым годом как-то всю ночь на улице проспал — и ничего. Ехал вечером со смены, чувствую, голова тяжелеет. Сбавил, помню, скорость и свалился на землю. Нашли меня только утром — врачи сказали инсульт. Полтора месяца лежал в больнице без сознания. И хоть бы одно обморожение.
Чем дальше вглубь, тем лес гуще. Чтобы снова не попасть в новостные выпуски, предлагаю деду вернуться домой. «Да не бойся, я ж тут 20 лет живу, каждую тропинку знаю», — убеждает. Я улыбаюсь, вспоминая, почему мы здесь. Грибник, кажется, обижается. Чуть вырывается вперед, тихо бормочет: «Страшно было только день на пятый-шестой. Видится мне на поляне зять мой покойный, Колька. Спрашивает: как живу? Блукаю, отвечаю. Он хлопает мне по плечу и говорит: прямо всегда иди».
— Дни считали?
— А как же! День третий — 25-е, до пенсии, значит, две недели. Тьфу ты, люди! — дед неожиданно злится, поднимает с земли бутылку от «чернил». — Лес портят, грошами раскидываются — это ж рублей 600, если сдать.
По-хозяйски прячет «стекляшку» в карман и тут же подмечает белый гриб: «Хоть что-то нашли, — доволен. — Говорю ж, нет возле нас грибов. Все, домой пора».
Дед поглядывает на солнце, выводит на тропу. И уверенно, как Сусанин, следует к хате: «Как проблудил тут восемь суток, не понимаю, — в лесу Нестерович и правда ориентируется хорошо. — Думаю, если б Мишку не встретил, мо до сих пор бы капусту заячью жевал».
Мишка, он же охотник Михаил Грабович, в тот день поехал за грибами. И на дороге в урочище Гричин, между деревнями Дятловичи и Вулька-2, встретил пропавшего деда.
«А я грязный, штаны порватые, морда черная, — дед показывает, где на одежде были дыры. — Привез он меня к себе, борщом накормил и участковому позвонил. Хороший мужик, с пенсии обязательно по чарке выпьем».
Дорога домой не долгая, дед молчит — где-то в своих мыслях: «Я, знаешь, чувствовал, что выживу: когда-то мне предсказали, не меньше 88 протяну. А мне сейчас 75 — жизнь впереди. Вот только б велосипед, который на поляне оставил, забрать из лесу да участковому при этом на глаза не попасться. А то, хто знает, мо, не шутил он про дом этих престарелых».
«Ку-ку, ку-ку», — прерывает Нестеровича кукушка. «Сколько мне жить?» — спрашивает дед. «Ку-ку, ку-ку», — отсчитывает птица. «83, 84…» — старается не сбиться грибник.
Екатерина ПАНТЕЛЕЕВА
panteleeva_katya@mail.ru
