Бог, рок, вкус и еще 33 обстоятельства

Они помогают писателю–фантасту Борису Стругацкому

Они помогают писателю–фантасту Борису Стругацкому


Среди своих коллег–литераторов писатель–фантаст Борис Стругацкий слывет «продвинутым интернетчиком». Компьютер Борис Натанович и впрямь сильно уважает. Освоил его в свое время одним из первых в Петербурге. Дня, признается, не проходит, чтобы не прогулялся по виртуальным просторам. Даже в больнице, куда пришлось лечь недавно, все свободное от процедур и бесед с медиками время проводит у компа. На том мы с ним и сдружились. Корреспондент «СОЮЗа» тоже уважает современные компьютерные технологии. Беседовать же с классиком отечественной литературы, автором (совместно со старшим братом Аркадием) таких произведений, как «Пикник на обочине», по которому Андреем Тарковским снят легендарный фильм «Сталкер», «Трудно быть Богом», «Хищные вещи века», «Понедельник начинается в субботу» и многих других, предпочитает наяву, лично.


— Борис Натанович, разрешите сразу с места в карьер: бывали ли вы когда–нибудь в Беларуси?


— Было время, это начало 1990–х годов, когда мы с компанией друзей в две–три машины каждое лето проводили в Беларуси. Изъездили ее всю «сверху донизу», по многу дней стояли на озерах близ Браслава... Чудесные воспоминания! Чистая добрая природа, приветливый дружелюбный народ, тишина, птицы, легко доступное безлюдье... Я до сегодняшнего дня сохранил кое–какие белорусские связи.


— Вы там что–то написали? Или «привезли» оттуда сюжет, идею?


— Как всегда: несколько фраз, несколько хохм, несколько сцен. Как раз тогда я работал над повестью «Бессильные мира сего», но материал для нее не из Беларуси же мне было брать. У меня же там — Питер, зима, выборы...


— А место пребывания вообще может вдохновлять на творчество — у вас, например, так было? И как долго держится вдохновение — если можно, конечно, «перевести» на время?


— Наверное, вдохновлять может и место пребывания. Но мы с братом Аркадием никогда не рассчитывали на «вдохновение». Ведь оно по большому счету редкость, состояние исключительное. Надеяться на него, как теперь говорят, контрпродуктивно. Садись и колоти по клавишам — и да поможет тебе бог, рок, вкус и еще тридцать три обстоятельства. Вот тебе и все вдохновение.


— Говорят, едва ли не самое трудное в писательском ремесле — это найти интересный сюжет. У вас случалось когда–нибудь, что «не о чем писать»?


— Я не знаю, что в писательстве самое трудное. Наверное, все–таки начинать новое произведение. Слышали про такого зверя: страх перед чистым листом бумаги? Сколько судеб сломалось над этим проклятым, беспощадным, ненавистным листком формата А4!!! Сколько проклятий над ним прозвучало! Сколько стаканов «прозрачного» было опрокинуто — и не с радости, а от отчаяния! Впрочем, закончить творение бывает еще сложнее, чем начать... Да что там говорить. Замечательные писатели 1920–х годов, входившие в группу «Серапионовы братья» (а среди них были и Каверин, и Федин, и великий Зощенко), по слухам, встречаясь, вместо приветствия, сообщали друг другу: «Брат! Писать очень трудно!»


— И что вы делаете, когда «не пишется, не пишется, не пишется, черт подери» — как лихорадочно выводил на листе бумаги Николай Васильевич Гоголь в минуты всеохватывающей хандры?


— Пишу.


— Вы ведь много лет вели в Петербурге свой литературный семинар. Он так и назывался: «Семинар Бориса Стругацкого». Вам важно было поделиться собственными «секретами мастерства»? Кого–то чему–то научить?


— Мне просто было интересно общаться со славными молодыми людьми, каждый из которых был по–своему талантлив и много обещал с творческой точки зрения. Интересно было говорить с ними о литературе. Обмениваться суждениями. Спорить, отстаивать единственно верную позицию, чтобы потом вдруг обнаружить, что всем доводам и резонам цена — дерьмо, а истина, она даже не посередине, ее здесь просто нет и быть не может.


— А можно научить писать?


— Нет. В лучшем случае можно передать молодому свое представление о том, что такое в литературе «хорошо», а что такое «плохо». И поощрить его к разрушению канонов.


— Вам лично важно, чтобы у вас были последователи?


— Я как–то об этом не думаю. Приятно, конечно, но совсем необязательно.


— Еще вы каждый год присуждаете премию учрежденной вами «Бронзовой улитки». Отслеживаете потом литературную судьбу лауреатов, помогаете им — в творчестве, например?


— «Бронзовую улитку» тут как–то назвали «конкурсом молодых фантастов». На самом деле, это ежегодная премия, вручаемая за лучшие тексты прошедшего года по четырем номинациям — рассказ, повесть, роман и публицистика. Одна из многих сегодня ежегодных премий, и особенность у нее только та, что в моем лице устроители согласились сочетать одновременно и номинационную комиссию, и все жюри сразу. Все премии, конечно, субъективны.


И «Улитка», наверное, самая субъективная из всех. Победителем теоретически может оказаться любой действующий писатель, но есть несколько авторов, человек двадцать, за книгами которых я слежу самым внимательным образом, стараюсь ни одной не пропустить. Все они — хорошие писатели, но совсем необязательно «победители».


— Можно уточнить фамилии этих нескольких авторов?


— Самые разные писатели — по возрасту, степени популярности и опытности, но все как на подбор талантливые и самобытные. Не стану называть самых именитых, они и так у всех на слуху. С удовольствием упомяну лишний раз молодых, проклюнувшихся буквально в последние, наверно, лет пять: Андрей Рубанов, Тим Скоренко, Алексей Лукьянов.


— Белорусские авторы среди конкурсантов встречаются?


— Когда–то в Беларуси была очень недурная пара — Юрий Брайдер и Николай Чадович. Совершенно непохожие друг на друга. До того, что трудно представить их работающими вместе. Но писали классно. Потом Брайдер умер, и автор как таковой перестал существовать. В начале нынешнего года умер, я слышал, и Чадович... Других белорусских фантастов сейчас я припомнить что–то не могу.


— Современную литературу просматриваете? Есть среди нынешних писателей Толстые–Достоевские?


— Зарубежную почти не читаю: ни времени не хватает, ни здоровья. За отечественной стремлюсь следить регулярно. Толстых–Достоевских искать и не пытаюсь: сегодня они «всего лишь» быковы, улицкие, прилепины. Это завтра они, может быть, «превратятся», «окажутся», «предстанут»... Что такое был Пушкин в первой трети ХIХ века? Скандальный рифмоплет, не лишенный таланта, разумеется, но, как и все эти молодые, бретер, неприличный эпиграммщик ...


— Борис Натанович, а получить премию — это очень важно для литератора?


— Иногда мне кажется — да, очень важно. Писатель ведь существо дьявольски одинокое и абсолютно не уверенное в себе. «Но пораженье от победы ты сам не должен отличать...» А тут — простое, всем понятное и такое естественное поощрение твоей хорошей работы. Но потом посмотришь: а кто, собственно, награждает? Какие при этом слова произносит? И вспоминается, конечно, нетленное: «Что слава? Яркая заплата на ветхом рубище певца...»


— Вы с братом Аркадием, скоропостижно скончавшимся ровно 20 лет назад, осенью 1991 года, престижными премиями, кажется, совсем не избалованы...


— Вот уж проблема, которая никогда нас не волновала! Дефицит денег — да, это понятно, это всегда. А дефицит премий... Мне бы ваши заботы!


— Сейчас много говорят о возможности значительного продления жизни людей. Мол, самой природой определено нам не менее 120 лет. Хотели бы дожить до такого возраста?


— Однозначного ответа нет. Как быть с друзьями и близкими? И что там получится со здоровьем: 120 лет в физическом состоянии сорокалетнего мужика, или унылая развалина, вроде Cвифтова Струльдбруга из «Путешествия Гулливера»? И так далее.


— Но представить то время — неблизкое будущее, скажем, конец первой сотни 2000 годов — можете?


— Будущее представить можно, да только цена этому представлению — грош. Это как та манная каша напополам с малиновым вареньем, которую так явственно видел голодный Буратино. А открыл глаза, «нет тарелки манной каши пополам с малиновым вареньем».


Людмила БЕЗРУКОВА


LB20.08@MAIL.RU


Санкт–Петербург

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter