Как–то один из моих коллег участливо заметил: «Слежу за твоими «Круглыми столами». Но, по–моему, они уже порядком всем надоели. Все так благостно у тебя там, все так хорошо. А ты выйди на улицу, протри глаза, проблем, что ли, нет?» И, видя, что я деликатно слушаю, добавил уже более уверенно: «Уж если «стол», так это должен быть со вкусом сервированный стол». Он эффектно так взмахнул рукой: «Вот тебе факты негатива, вот тебе критика, столкновение мнений. Дискуссии, споры! Истина, она, брат, где рождается?» Снисходительно улыбнулся, подняв вверх палец, как бы давая понять, что я последний, кто еще этого не знает. Повернулся и ушел.
«Ну–ну, еще драки на «десерт» не хватало», — подумал я. И все–таки не зря моего коллегу Уксусом прозвали... А как он говорил, как жестикулировал! Как будто банальность превращается в мудрость в зависимости от того, каким тоном ты ее изрекаешь. Стол столу рознь — все зависит, по какому поводу его накрывают.
В общем, об этом случае я почти забыл. Но на днях произошло другое событие. Старая история неожиданно нашла свое продолжение в другой плоскости.
Пришел как–то вечером домой после дежурства. Время было около десяти. Вообще–то район у нас нешумный, ходят по улице в основном троллейбусы, редкие легковушки не в счет. А тут вдруг слышу за окном мерный рокот двигателя явно грузовой машины, потом трактор какой–то заурчал. Я выглянул в окно: экскаватор копает яму на краю проезжей части, человек пять в монтажных касках возле ямы суетятся, трубы, шланги какие–то таскают. Все ясно. Бегом в ванную, хоть воды, думаю, наберу про запас на утро. Сколько они там будут копаться, неизвестно. За окном же шла работа, голоса слышались еще долго. Но без особого грохота. Засыпая, подумал — молодцы. В иные времена не церемонились особо. И тарарам стоял, и воды неделями не было. В общем, ночь прошла в обычном, так сказать, режиме.
Утром выхожу, смотрю — на проезжей части пятном примерно два на два отсутствует асфальт, место посыпано щебнем и утрамбовано. Троллейбусы ходят, все нормально. Через дорогу у дома напротив стоит мой сосед по подъезду дядя Вася и о чем–то разговаривает с какой–то старушкой, указывая пальцем то на дорогу, то вверх. И вдруг палец его застыл в моем направлении. «Ну что, тоже ночь промаялся? — кричит мне. — Ты разберись с ними, разберись. А то, понимашь, мы сами куда надо напишем». Бросает старушку, идет ко мне. «Ты понимашь, что творят, бюрократы несчастные. Им дня мало!» — палец его снова взметнулся вверх. «Что за страна, что за порядки? Людям спать надо, а они, понимашь, шумят, разрыли тут все кругом. Ни пройти ни проехать». И, чуть помедлив, добавил: «Надо вообще эту дорогу перекопать... Неча тут ездить».
Вот так! Как же так, говорю, это для вас, для всех нас все и делается. Объясняю, что вечером обнаружили утечку, ночью устранили, утром у всех есть вода. И чтобы не мешать движению троллейбусов, людям на работу надо... «Хорошо, — не отступал он. — А почему не предупредили?» «А ты читал, — говорю, — что на доске объявлений написано?»
Понимаю, конечно, — хорошее не так запоминается, как плохое. Так устроен человек. Может, оттого и говорить о нем надо больше и громче. Помогать ему, как помогают таланту, пробиваться наверх. Плохое... ну вы сами понимаете. А если уж говоришь о нем, то не ради упрека, не злорадствуя, а больше о том, как сделать, чтобы его не было. Или было меньше. В любом блюде на общественном столе должна быть какая–то мера. А не один только уксус. В критике особенно. Зло несет только зло — это аксиома. И только доброе может сеять доброе. А вот восприимчивость к нему зависит от уровня нашей культуры. Это индикатор нашей цивилизованности, если хотите. А если говорить только о плохом вокруг, поверьте, положительных чувств это не вызовет. Ни уважения, ни любви тем более. Ни к ближнему твоему, ни к дальнему, ни к малой родине, ни к большой...
Послушал эти мои рассуждения сосед и как отрезал:
— Толстовец ты. Конформист... А я вот все–таки напишу куда следует...
