Благословите женщину

В этой войне есть много недосказанного...

Мы привыкли говорить о том, как мужественно, плечом к плечу сражались они рядом с мужчинами. Как тянули на себе тыл, как боролись и рисковали в подполье. Но в этом героическом монолите есть какая–то недосказанность.

Женщина на войне... Тема очень знакомая и до конца не раскрытая.

Поясню на примере из другой войны. В свое время корреспондент НТВ Елена Масюк, проведшая в чеченском плену 53 дня, шокировала мир не стоицизмом, с которым она переносила тяготы неволи (хотя и этого не отнять), а простым рассказом о том, как, будучи в плену, все эти дни старалась встать до рассвета, пока спят сторожа и пленники–мужчины. Как совершала, пока никто не видит, нехитрый дамский туалет. Как мылась мокрым куском старой майки, как причесывалась, глядя в грязный осколок стекла. Эти слова без пафоса объяснили все: женщина способна на невероятное мужество, но она не мужчина. Даже в каменном мешке плена она — другая. Она остается женщиной.

В Великую Отечественную о том, что в регулярной армии воюют женщины, вспомнили только в 1943 году. Именно тогда, после армейской реформы, впервые появилась женская военная форма. До конца войны ее катастрофически не хватало. И военные фильмы здесь лукавят: женщины на войне мало походили на киноактрис в узких юбках и хорошо подогнанных гимнастерках. Скорее — на подростков, одетых в ватные штаны и куртки с чужого плеча. Когда Красная Армия начала свой освободительный поход, многие фронтовички жаловались: отмечая взятие очередного города, солдаты приглашали танцевать местных девушек. Отчасти и потому, что свои в засаленных гимнастерках были куда менее привлекательны...

Недавно в Минске в Исторической мастерской проходила международная конференция «Женщина в войне». Участие в ней принимали те, кто пережил войну в тылу, и те, кто участвовал в боевых действиях, бывшие узники и остарбайтеры. Немало было и молодежи, изучающей военную историю в школах, вузах, по программам исследовательских проектов. Говорили долго, проникновенно. Одни рассказывали собственную военную историю, другие — чужую, собранную в толстые блокноты, — темы для будущих рефератов, курсовых, а у кого–то, может, и диссертаций. Но общение получилось искренним. У выступавших нередко на глаза наворачивались слезы. Вроде бы столько лет прошло, столько книг написано, столько фильмов снято. А слушая женщин, переживших войну, понимаешь, как много осталось недосказанного...

— Во время войны я была еще слишком мала, — говорит Александра Наркевич, член общественного объединения остарбайтеров, — и все, что помню, — это мамины рассказы. В детстве они казались мне бесконечными и даже надоедливыми. Теперь я понимаю, для чего об этом говорили так много. Я родилась в 1942 году. В оккупированной деревне. На печке. Мать рожала, а эсэсовцы, которые стояли в нашем доме, отодвигали шторку и гоготали. Так я и родилась — под гогот немцев. Чего стоило во время войны выходить ребенка! Деревню сожгли, нас угнали в концлагерь. Но мама не потеряла себя. Все выдержала. И... родила еще и 7 мая 1945 года! А каково ей пришлось, скажу на одном примере: когда она только родила меня, умерла ее мать. В деревне нет ни одного мужчины. Пришлось самой копать могилу. Когда выкопала, поняла, что не может из ямы выбраться. Но она была сильной. Воткнула лопату в боковину могилы и выкарабкалась...

Но и женщинам на фронте легче не было. В 1943 году в регулярных войсках впервые появилась военно–полевая гинекологическая служба. Профессор Э.Каплун, который ее возглавил, после первых же инспекций условий, в которых служили женщины, и отношения к ним иных командиров в сердцах написал: «Знают ли они вообще, что женщина — это тоже человек?!» Не принято было говорить об этом. И скидки делать. Но, стоя плечом к плечу с мужчинами, женщина все же оставалась женщиной. Хотя бы наедине с собой. Где–то в предрассветных сумерках...

Ее передовая была особенной. «Простреливаемая» пристальными взглядами и немцев, и своих. Научный сотрудник Института истории НАНБ Ирина Воронкова много лет исследует эту «женскую» войну. Она — в девичьих дневниках и стихах, письмах к родным. Вот что пишет отважный штурман 46–го гвардейского Таманского женского авиаполка (вошедшего в историю как полк «ночных ведьм») Галина Докутович (она погибла в 1943 году на Кубани): «За нами пристально наблюдают немцы. Говорят, что в наш полк набрали уличных женщин, сорвиголов, что нам делают специальные уколы, от которых мы перестаем быть женщинами... Когда один из наших самолетов У–2 попал к немцам, они бросились к нему, надеясь увидеть летчицу. Когда увидели мужчину, не поверили — заставили раздеться...»

Женщина не должна служить. Но если уж становится «под ружье», смесь получается гремучая: «ночные ведьмы», снайперы... И война ей мстит. Цитата из письма командира женской диверсионной группы Елены Колесовой (погибла в 1942–м, посмертно удостоена звания Героя Советского Союза): «Вернулась в часть после тяжелой, но приятной работы. Так хочется снова идти туда и сделать больше». В другом письме: «А знаете, как приятно, когда от твоей руки дохнут подлые собаки...» Нечто похожее пишет в своих письмах и «ночная ведьма» Галина Докутович. И потом неожиданно строки: «Я буквально заболела одной болезнью. Захотелось мне до смерти одеть юбку и быть хоть немножко похожей на женщину. Только на один день перенестись отсюда. Побывать в театре на правах девушки... Иногда на меня нападают приступы детства. Такое было как раз вчера. И я с собой в боевой вылет взяла куклу. Обыкновенную детскую куклу...»

Думаю, «женскую» войну будут пытаться осмыслить еще не один десяток лет. Бывшая фронтовичка Антонина Вересова, дошедшая до Берлина, вспоминала, что когда освобождали маленькие европейские городки, женщины (те, что на танках не хуже мужиков управлялись) первым делом старались выяснить — есть ли в городе парикмахер. И уж если находили — выстраивались в настоящие очереди на шестимесячную завивку. А в вещмешке, рядом с письмами родных — драгоценные чулки — надежда на будущую мирную жизнь... Об этом не пишут в военных мемуарах и не снимают фильмы. Редкая проза военной жизни. Илья Эренбург сказал просто и емко: «Война сложна, темна и густа, как непроходимый лес. Она не похожа на ее описания. Она и проще, и сложнее. Ее чувствуют, но не всегда понимают ее участники. Ее понимают, но не чувствуют позднейшие историки». Понять женщину на войне еще сложнее...