Ремарки на полях личных архивовВсе в нашей жизни относительно. Вот взять хотя бы рабочий стол. На моем, во всяком случае, чего только нет: черновики, рабочие записи, стикеры–напоминалки, исписанные календарные листки. Но это как посмотреть: для меня бумаги — сопутствующий шлак жизнедеятельности, для исследователя–архивиста — маленькая зарисовка эпохи с натуры. Анна Запартыко, директор Белорусского государственного архива–музея литературы и искусства, в котором хранится наибольшее количество личных фондов, убеждена, что именно такие бумаги могут помочь по–настоящему ощутить время:
— Они раскрывают то, что не могут дать официальные документы. Это и настроение эпохи, и социально–бытовые вещи, и эмоциональное восприятие тех или иных событий. Это психоистория. Это всегда уникально, эмоционально. И бесценно. К примеру, у нас в архиве хранится потертый листок, который ценнее многих фолиантов: самый первый вариант стихотворения Аркадия Кулешова «Сцяг брыгады», написанный в землянке в 1942 году.
— К тому же сберечь личные архивы к
уда сложнее, чем архивы организаций, — продолжает исследовательница Ольга Иванова, которая впервые пытается обобщить все известные сведения о личных архивах в Беларуси. — Они первыми гибнут в пожарах войн, революций, исчезают при переездах и конфискуются при арестах. Нередко бесценные архивы уничтожают и потомки. Я могу назвать немало примеров, когда бумаги из личных архивов спасались в самый последний момент. К сожалению, много и примеров, когда спасти документы не удалось...
Ремарка о том, что только историк знает истинную цену каждого листочка
Одним из наиболее полных и подробных личных архивов можно считать архив историка, краеведа, археографа и исследователя Николая Улащика, столетие которого недавно широко отметила ученая общественность.
— Хотя значительную часть жизни ученый проработал в Российской академии наук, архивы свои он хотел передать только на родину, — рассказывает завсектором рукописей отдела редкой книги Центральной научной библиотеки Академии наук Беларуси Татьяна Жук. — Черновики и рукописи Николай Николаевич стал отправлять к нам еще в 1977–м. Передавал бумаги из Москвы на протяжении целого десятилетия. Оставшуюся часть рукописного архива и книги с автографами белорусских писателей отдал в библиотеку сын Николая Николаевича после его смерти. Только рукописных единиц хранения в личном архиве Улащика более 1.700. И это, бесспорно, бесценные биографические материалы, обширная переписка, творческие рукописи, документы о служебной деятельности. К 100–летию со дня рождения этого крупнейшего историка нашей страны мы провели выставку его личного архива.
На личных архивных фондах специализируется в первую очередь БГАМЛИ (Белорусский государственный архив–музей литературы и искусства). Здесь хранятся коллекции документов по литературе и искусству. Есть отдел личных фондов и в Национальном архиве Беларуси, в библиотеке Академии наук. Есть личные архивы и в Национальной библиотеке, областных и зональных архивных учреждениях.
— Разрозненность личных архивных коллекций можно объяснить в первую очередь тем, что документы в государственных архивах чаще всего распределяются по темам, а личные архивы — они ведь обо всем, — говорит Ольга Иванова. — И такие документы как никакие другие ждут источниковедческого исследования.
Ремарка о надежде
Личные архивы нередко повторяют путь своего владельца. До сих пор остается загадкой исчезновение архива Юрия Пэна. В 1937 году, вскоре после его убийства, все документы были описаны и изъяты для следствия, а затем переданы в Витебский краеведческий музей. По официальной версии архив был уничтожен во время войны. В том числе и многолетняя переписка с Марком Шагалом. В 1995 году при разборе документов известного искусствоведа Сендера Палееса в БГАМЛИ было найдено письмо Шагала к Пэну. Бесценная находка, если учесть, что в Беларуси есть всего одно письмо Шагала — в Витебском архиве. Есть и еще один документ, написанный его рукой: приказ директора художественного училища. Случайно найденное письмо — определенно часть из исчезнувшего архива Пэна. Было ли оно взято оттуда еще при жизни художника? Может, есть надежда, что уцелели и другие документы?..
А еще личный архив — страничка не только эпохи, но и приватной жизни. И исследователям приходится нередко решать этические дилеммы: обнародовать ли те или иные факты личной жизни?
Хорошо, когда о «тайне вклада» позаботился сам фондообразователь или его наследники, объявив ограниченный доступ к архиву на какой–то период времени. Максимально — на 75 лет. Впрочем, наши знаменитости ограниченный доступ объявляют нечасто. И ненадолго. Так, в собрании БГАМЛИ подобное предписание есть только для работы с архивом Янки Брыля. Писатель закрыл его на 5 лет после смерти. Но пока, к счастью, документы можно получить с разрешения самого владельца.
Ремарка о третьей части
Невероятным образом обнаружились документы из личного архива историка и первого белорусского археографа Ивана Григоровича, работавшего в Гомеле. В свое время он собирал материалы для кружка графа Николая Румянцева, покровительствовавшего исследованию истории наших земель. В 1824 году была издана первая часть «Белорусского архива древних грамот». Со временем Григорович уехал в Санкт–Петербург, служил протоиереем Александро–Невской церкви, его сын стал известным библиографом, заведовал библиотекой Священного Синода. Но об архиве Григоровича долгое время ничего не было известно. Представляете себе удивление историков, когда в конце 50–х годов XX века в Красноярске в коллекции известного библиофила Геннадия Юдина была найдена вторая часть «Белорусского архива» и другие документы И.Григоровича и его сыновей. Коллекцию из 118 единиц хранения передали в Беларусь.
— Это бесценно! — восклицает Ольга Иванова. — Есть гипотеза, что копии, которые сохранились в этом архиве, — материалы для 3–й части «Белорусского архива древних грамот».
