Без сострадания быть доктором невозможно

К кандидату медицинских наук, доценту кафедры скорой медицинской помощи и медицины катастроф БелМАПО, хирургу-травматологу Александру ВОЛОШЕНЮКУ некоторые больные приходят с последней надеждой До этого им было уже отказано в операции. Осуждать специалистов, которые не стали проводить хирургическое вмешательство, не стоит. Они действовали в рамках инструкций, где до мелочей расписаны границы каждого шага во время операции. Взвесив риск, отказали. Вроде все правильно. Но тут следует сказать, что есть хирурги, которым всегда хочется чего-то большего, которые не удовлетворены тем, что есть на данный момент. Они рискуют, набивают шишки, но продвигают новые технологии в жизнь, даря все большему числу больных надежду, раздвигая рамки возможностей медицины. Порой даже не по учебникам, а по собственным представлениям разрабатывают стратегию операций и делают их. Рискуют очень сильные люди, которые не боятся осуждения. Мы сидим с Александром Николаевичем ВОЛОШЕНЮКОМ в редакции и говорим о жизни, тонкостях профессии хирурга и человеческой добродетели. Слушая ученого, понимаю, что имею дело с настоящим профессионалом.

-- Медицина -- очень деликатная область знаний. Просто так, с улицы в нее не попадают. Знаю многие династии врачей, где родители воспитывают своих детей -- будущих медиков. Люди, попавшие в медицину без призвания, мучаются всю жизнь, а то и просто уходят из профессии.
-- А я из простой сельской семьи. Правда, мой дядя был доктором. Кроме того, дед, изумительной грамотности человек, сказал: «Сынок, иди учиться на фельдшера. При любой власти не пропадешь». Вряд ли его слова стали определяющими в выборе профессии. Но поскольку я вырос на Полесье, а в Пинске в то время учебных заведений было негусто, пошел учиться на медика. Только тут понял, что такое магия белого халата. Нас повели на практику в больницу. Я -- 16-летний паренек облачился во врачебный халат, подошел к постели больного, а он мне: «Доктор, здравствуйте!». От чувства собственного достоинства я, казалось, даже щеки «раздул». После тех слов утроил свои усилия в постижении знаний, хотя и представлял профессию лишь по внешним атрибутам. А уж тем более не думал, что это -- каторжный труд. В медицине очень трудно работать: кроме знаний, нужна острота мышления, необходимо очень быстро соображать, быть психологом. Но самое главное -- врач должен иметь доброе сердце. Без сострадания быть доктором невозможно. Способность к врачеванию -- это божий дар. Не раз замечал: один хирург все делает блестяще, а результат не радует, а другой вроде и топорно работает, но его больной обожает и поправляется быстро. Если бы мне довелось оперироваться, я тоже хотел бы попасть к профессионалу с добрым сердцем.
-- Вам приходилось в обычной жизни, а не за хирургическим столом спасать людей?
-- Никогда не забуду первый день работы фельдшером в Святовольской участковой больнице Ивацевичского района. Только я появился там, как на прием выстроилась очередь в 20 сельчан. У меня хватило мозгов, чтобы прихватить с собой «Справочник терапевта» и положить его в соседней комнате. Первый пациент -- больной с бронхиальной астмой. Я выяснял его анамнез чуть ли не с периода вскармливания грудным молоком. Все делал по инструкциям, которые нам втолковывали в училище. А когда пришло время выписать рецепт, извинился перед пожилым человеком и выбежал в комнату, чтобы посмотреть в справочнике название нового препарата. На первого пациента «убил» 1,5 часа. Других в тот день принимать не пришлось. Старик вышел из кабинета и сказал: можно расходиться по домам, к нам приехал грамотный доктор. Оказалось, пожилой человек пришел на разведку.
Но уже на следующий день в деревне произошла трагедия. Была ранняя весна. 8-летнего мальчика, который играл на берегу реки, накрыло мокрой глыбой земли с песком. Ребенка привезли в участковую больницу. Я сразу понял, что ничем не помогу мальчишке: изо рта у него текла грязь, которой были забиты и легкие. Жизнь в теле ребенка едва теплилась. Начинать работу с того, что у тебя умирает маленький пациент, -- очень плохо! Значит, за тобой по жизни будет тянуться шлейф подобных несчастий. Из Ивацевичей вызвал бригаду хирургов и реаниматологов. Мне предстояло поддержать жизнь ребенка до приезда «скорой». Я тоже наглотался грязи, делая искусственное дыхание мальчику, и так устал, что думал: не выдержу. Но передышки быть не могло: окна приемного покоя со всех сторон облепили сельчане. Они следили за каждым моим движением и сильно волновались за мальчика. Чего я только ни делал, чтобы этот ребенок не умер! У меня самого был шок! Наконец услышал гул подъезжающей «скорой помощи». Через 30 минут бригада пришла к выводу, что мальчика спасти не удастся… Что потом сказали сельчане? Пока наш доктор бился, ребенок был жив.
-- Но сегодня вы специалист иного профиля. За плечами сотни операций и больных, которым удалось помочь…
-- Перед первыми операциями я сильно волновался. Но потом это ушло. Теперь каждый шаг, приближающий меня к операционной, повышает мою сосредоточенность. Чем сложнее операция, тем внешне я более спокоен и раскован. Это спокойствие передается и всей бригаде. Вроде идешь и знаешь, как и что нужно делать, а конкретная ситуация может резко изменить планы. В одной из научных статей я писал, что даже хирург высокой квалификации всегда должен быть готов к перемене стратегии хирургического вмешательства. Как вы думаете, что в работе хирурга самое замечательное? Никогда не угадаете! Если операция началась, она всегда будет завершена. Ни один хирург не может остановиться на полпути и, как в анекдоте, бросив скальпель, сказать: ай, ничего не получается!
-- Вы часто рискуете? Оправдано ли это?
-- Я уже давно не делаю «простых» операций. Когда к тебе приходит человек с потухшим взглядом, которому из-за боли жить не хочется, не могу сказать, что не сумею помочь. Из тех операций, за которые брался, многие были настолько серьезны, что проще было отказаться от них. Я тоже задавал себе вопрос, почему же это делаю. Наверное, потому, что думаю: если не я, то кто? Как-то ко мне на прием попала женщина, у которой расшатался эндопротез. Больная -- прихожанка церкви свидетелей Иеговы, наотрез отказалась от переливания крови; так ей предписывает вера, о чем женщина и заявила с порога. Это была очень сложная операция, потому что предстояло удалить старый эндопротез -- искусственный тазобедренный сустав, и заменить его на новый. Я долго думал, как это сделать, а потом сказал больной: приходите! При этом понимал, что не могу обмануть женщину и в случае необходимости перелить ей кровь, потому что в карточке пациентки было написано: «Кровь ни при каких обстоятельствах не переливать!» Конечно, мы очень рисковали, но нашли технологии, при которых кровопотери во время операции были минимальны. И, слава Богу, все удалось! Такая операция была впервые выполнена в Беларуси. А если бы я отказал этой больной? Она бы страдала от сильных болей, но продолжала жить. А если бы умерла? Виноват всегда тот, кто берет скальпель в руки. Надо полюбить больного и захотеть ему помочь. Если ты видишь не толпу пациентов, а конкретного человека, всегда будешь знать, как это сделать.
Затем мы заменили больной сустав человеку, страдающему гемофилией. Для таких больных даже обычная царапина может обернуться большими несчастьями, не говоря о такой кровавой операции, как эндопротезирование. И эта операция прошла успешно.
-- А неудач удалось избежать?
-- Конечно, у больных были осложнения после операции, некоторые пациенты, к сожалению, умирали на операционном столе… Каким бы умным не был хирург, до конца узнать пациента ему все равно не дано. Как-то я оперировал женщину, которая умерла во время хирургического вмешательства. Зашел после этого в палату, а ко мне все больные с вопросом: «Наша бабуля умерла? Она, отправляясь на операцию, перекрестилась, попрощалась и сказала: больше я с вами никогда не увижусь…» Женщина, настроившись психологически, заведомо шла на смерть.
-- Смерть пациента надолго выбивает из седла?
-- К смерти привыкнуть невозможно, потому что, когда такое происходит, тебя обуревают очень скверные чувства. Прокручиваешь операцию снова и снова, не спишь. Нужно дойти до истины, разобраться в случившемся. Почему, скажем, остановилось сердце? На какой препарат оно среагировало остановкой, а может, есть другая причина? Даже патологоанатомы не всегда могут точно ответить на этот вопрос. Если операция проходит хорошо -- летаешь! После смерти пациента стараюсь несколько дней не заходить в операционную. В трудных ситуациях мне всегда очень помогает моя семья. В свое время я серьезно занимался легкой атлетикой. С физкультурой не расстаюсь до сих пор, хожу в тренажерный зал, катаюсь на велосипеде, плаваю. Физические упражнения помогают снять любой стресс. Если чувствуешь себя плохо, сделай пробежку. Не можешь -- пройдись ускоренным шагом. Помогает даже алкоголь, в умеренных дозах, естественно.
-- Хирурги -- люди пьющие?
-- Искушение у хирургов действительно большущее. Алкоголь помогает забыться. Выпил, стало легче. Но спиртное -- это ведь еще и удовольствие. Я тоже не святой, могу рюмку-другую выпить, но всегда помню, когда это можно сделать. Хотя, чего греха таить, есть хирурги, которые спиваются.
-- Что вы можете простить своим коллегам, а чего -- нет?
-- Способен простить ошибки, но не могу прощать безграмотность и подлость. Когда специалист оправдывает свои ошибки безграмотностью -- это ужасно. Не подумайте, что я очень строг к коллегам. В первую очередь -- к себе. Когда чего-либо не знаю, обязательно иду в библиотеку и ищу ответ на поставленный вопрос. Я убежден: как только врач расстается с книгой, он перестает быть профессионалом. Даже теперь, когда у меня за плечами сотни выполненных операций, не ленюсь перед очередной плановой пролистать медицинскую литературу. И, признаюсь, всегда нахожу что-то новое даже в тех книгах, к которым обращался многократно.
-- Вы когда-нибудь испытали горечь от того, что связали жизнь с такой трудной профессией?
-- Могу переживать из-за каких-либо ситуаций на работе, но никогда не пожалел, что выбрал в жизни именно этот путь. Обида, возможно, была: и на маленькую зарплату, и на то, что стараешься, а никому это сильно ненужно, и т.д. Но я не устал от своей профессии. Если бесцельно носить тяжести из одного угла в другой, устаешь. Если не любить свою работу, тоже всегда будешь таскать «тяжести». Я же не замечаю времени, проведенного за хирургическим столом. Однажды пришлось делать операцию в течение 8 часов. Оперировал молодого человека, на которого на стройке упала железобетонная плита. Пришлось сшивать сосуды, накладывать аппараты Илизарова и т.д. Сейчас знаю, что все это за один раз делать было необязательно. Такие операции необходимо проводить поэтапно. Но это приходит с опытом. Усталость после операции чувствуется потом. Но она приятная, особенно, если все прошло нормально. Тогда неважно, сколько ты работал, главное -- сколько вложил в операцию умения, опыта и чувств.
-- Какую операцию из уже сделанных вы считаете самой сложной?
-- Думаю, что самая сложная операция еще впереди. Недавно ко мне попали несколько рентгенограмм сложных пациентов, и я уже загорелся идеей помочь им. Отлично, если о будущих хирургических вмешательствах можно прочитать. А до многих приходится доходить своим умом. Эксклюзив -- это всегда хорошо, но его ценность многократно возрастет, если редкая операция перейдет в разряд рутинных, тогда ее смогут делать другие хирурги во многих клиниках, что поможет пациентам жить полноценно. Когда же только ты один умеешь делать что-то уникальное, это путь в никуда, тогда ты словно сеешь вокруг себя пустоту. Чего я никогда не боялся, так это подтягивать до своего уровня коллег, при этом никогда не делая секрета из того, что умею. Я всегда учил докторов отделения делать то, до чего дошел и чему научился сам.
-- Не раз замечала: в кабинете каждого хирурга есть угол с иконами. Идя на операцию, вы обращаетесь к Богу?
-- Когда беру скальпель в руку, всегда спрашиваю анестезиолога: можно? И только услышав разрешение, говорю: «С Богом!» и начинаю оперировать. В моем кабинете тоже есть иконы, все они освящены в церкви и подарены пациентами, которых я оперировал. В рамке на стене -- «Молитва врача», ее смысл в том, что все нужно делать с душой и просить Господа Бога, чтобы помог тебе. Я так и поступаю.
-- А ощущаете, что Всевышний вам помогает?
-- Да… Хотя еще три года назад я даже не мог перекреститься...
-- У вас есть мечты?
-- А как же без них?! Хочу, чтобы женился старший сын, который учится в аспирантуре при НАН Беларуси, младший -- в магистратуре. Чтобы они оба скорее «остепенились». Да и мне самому хотелось бы иметь свою научную школу и много учеников.

За год в Беларуси проводится в среднем 2 тысячи операций по эндопротезированию тазобедренных суставов. Если половину из них делать с минимальными кровопотерями, государство сэкономит огромные средства, поскольку одна доза переливаемой крови стоит недешево. А если таких доз необходимо тысяча?   Надо полюбить больного и захотеть ему помочь. Если ты видишь не толпу пациентов, а конкретного человека, всегда будешь знать, как это сделать. К смерти привыкнуть невозможно. Если она случается, тебя обуревают очень скверные чувства. Ты прокручиваешь операцию снова и снова, не спишь. И все ради того, чтобы дойти до истины: почему ушел из жизни человек?
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter