— Яков Исаакович, вы из поколения, чья юность опалена войной. Думал ли выпускник школы, что ему придется взять в руки оружие?
— Я получил аттестат об окончании средней школы 19 июня 1941 года. О том, что немцы нападут, отец говорил накануне. Он работал директором общепита в Лиозно, и в местном ресторане часто откровенничали об обстановке на границе и отношениях Советского Союза с фашистской Германией проезжавшие через наш городок военнослужащие. Война витала в воздухе, но никто не ожидал, что события примут такой оборот... Девятого июля оккупанты уже вошли в наш городок. Вереницы беженцев тянулись на восток. Помню, во время одной из остановок распрягли обозных лошадей, прилегли подремать. Я проснулся от страшного гула: над нами — немецкие самолеты, и из них просто сыплются парашютисты. Вокруг крики, стрельба немецких десантников. Отец выбросил пожитки с подводы и велел мне гнать наспех запряженную лошадь, а сам начал уводить женщин и детей. До леса оставалось метров сто, когда оглобля выскочила и лошадь понеслась прямо на немцев. Я бросился в лес. Из семи семей нашего обоза удалось спастись трем.
Помню, что мы долго шли, пока на одной из станций нас не посадили в поезд. Добрались до Оренбургской области, а потом до Челябинской — города Златоуста. Поселились в бараке. Отец, которого не взяли на фронт из-за плохого зрения, работал маляром, а меня отправили на оборонный завод, в цех, где изготавливали бронебойные снаряды к пушкам. Работали по 12—15 часов, ведь у станочников было «боевое» задание — обработать 1600 заготовок снаряда. Люди слабели на глазах, но трудились не покладая рук. На заводчан распространялись льготы: 800 граммов хлеба в сутки, что превышало норму для другого населения, и бронь от армии.
— Несмотря на бронь, вы ушли на фронт…
— Как только в 1942 году объявили добровольный набор комсомольцев в армию, я вступил в ее ряды. Я уже на тот момент был совершеннолетним. Попал в Марийскую АССР, в учебный полк, где готовили танковых пулеметчиков. А боевое крещение принял под Сталинградом вместе со многими такими же юными парнями. С боями дошли до Ворошиловградской области, а вблизи станции Водяная меня ранило. Мы тогда попали под мощный минометный обстрел. Одна из мин разорвалась в нескольких метрах от нашей пулеметной ячейки. Четыре месяца госпиталя — и снова на фронт, в разведроту. Правда, в разведку мне сходить так и не удалось — перебросили в политотдел фронта в Краснодон, а оттуда на фронт — комсоргом батальона. Воевал в Донбассе, участвовал во взятии Ворошиловска, Дзержинска, Красноармейска, Кадиевки.
Меня вновь ранило разрывной пулей в ногу на рассвете, когда уже с боем взяли город Мелитополь. В окопе лежал до самого вечера, пока не вытащили медсестры и не принесли в совхозный сарай к другим раненым. С операционного стола меня отнесли в один из домов. На всю жизнь запомнил имя хозяйки, вернувшей меня своей заботой с того света — Мария Васильевна. Затем были восемь месяцев госпиталей, операция за операцией, но нога не заживала, так меня с открытой раной в июне 1944-го и выписали с госпиталя. С фронта я вернулся инвалидом к родителям в Златоуст. А окрепнув, подался в Мелитополь, там устроился на работу заместителем председателя артели инвалидов. Как только родители после войны вернулись в родной Лиозно, приехал к ним.
— Почему выбрали именно профессию следователя?
— Я с малых лет хотел стать только следователем, видимо, это в характере. Мечты нарушила война. А после нужно было зарабатывать на хлеб, поднимать сестер: старшая училась в мединституте, младшая выбрала пединститут. Вернувшись в Лиозно, я устроился работать завмагом. И первую попытку поступить в юридическую школу сделал в 1947 году, поскольку меня интересовала только следственная работа. Экзамены сдал блестяще, но в списках поступивших меня почему-то не оказалось. Этот факт лишь придал настойчивости. На экзаменах в юридический институт я набрал 19 баллов из 20 возможных, был зачислен, окончил учебу с отличием и получил направление на работу следователем прокуратуры в Гродненскую область. На первое свое рабочее место в Желудок приехал с женой и двумя маленькими детьми. Нас поселили в одном из кабинетов районной прокуратуры на двенадцати квадратных метрах.
— Выходит, вы в буквальном смысле жили на работе. В каких условиях доводилось трудиться следователю в 1950-е годы?
— На место происшествия выезжали на лошади, которой располагала прокуратура. Тогда еще орудовали банды. Помню, что незадолго до моего приезда был убит начальник КГБ. Работа поглотила всецело. В то время все уголовные дела, за исключением малозначительных, расследовались следователями прокуратуры. За первый год я расследовал и направил в суд 54 уголовных дела, три из них было связано с убийством.
Коллективные хозяйства в районе тогда только-только организовались, и нерешенных вопросов была масса. Головная боль руководителей — хищение колхозных ценностей. По Указу Президиума Верховного Совета СССР наказание за такие преступления было чрезвычайно суровым — до 25 лет лишения свободы, если учесть, что за убийство был предусмотрен срок до 10 лет ИТК. Одно из первых моих дел в Желудке было связано с хищением зерна в колхозе имени Крупской. Лица, похитившие зерно, были установлены еще до меня руководством колхоза. Комбайнер, его помощник и еще два колхозника украли из бункера комбайна во время уборки 80 килограммов овса. Все необходимые следственные действия я провел, зерно было изъято и возвращено в колхоз, дело направлено в суд на рассмотрение. Обвиняемых приговорили к лишению свободы, определив двум по десять и двум по восемь лет. За 80 килограммов овса в общей сложности — 36 лет тюрьмы! Суровое было время, страшное время…
Когда ликвидировали Желудокский район, меня перевели в Волковыск. Девять лет я проработал с прокурором Григорием Дорожко — высочайшим профессионалом. Ни разу за это время он не обратился в областную прокуратуру за помощью, хотя некоторые его коллеги норовили спихнуть трудоемкое дело. Прокурор говорил, что мы не хуже их, сами разберемся. Да и в области знали, что справимся. Позже меня перевели на должность старшего следователя Гродненской областной прокуратуры. Всего следователем проработал 23 года до того, как перевели на должность начальника отдела по надзору за следствием и дознанием в органах внутренних дел области. Это главные годы моего профессионального становления, ведь следователю, как и хирургу, не дается права на ошибку.
— Яков Исаакович, вы и в статусе пенсионера вернулись в прокуратуру. Профессия не отпустила?
— Да, был такой факт в моей биографии. В 64 года я примерил на себя статус пенсионера. Но без любимой работы дома сидеть не смог, устроился юристом на перчаточную фабрику, где трудился семь лет. Так сложилось, что мне снова предложили вернуться в прокуратуру области, что было огромной честью. Три года еще работал прокурором отдела по борьбе с организованной преступностью и коррупцией. И лишь в 75 лет решил, что пришло время отдохнуть.
— Неудивительно, что внуки выбрали юридическую профессию. Оправдывают ли они ваши ожидания?
— Да, три моих внука стали юристами. Общаясь с ними, я осознаю, что передо мной серьезные профессионалы. Конечно, это повод для гордости.
