Без «лейки» и блокнота

Краткий курс истории журналистики на основе одной отдельно взятой судьбы
Краткий курс истории журналистики на основе одной отдельно взятой судьбы

...Буквы — русские, белорусские и даже вкрапившиеся немецкие — складывались на пожелтевшем листке в грозные слова. И как ни удивительно, эти немецкие вкрапления в текст лишь усиливали суровую патриотичность чеканных строк. А что делать, если русского и белорусского шрифтов наборщикам просто–напросто недоставало? Ведь я держала в руках военный артефакт — настоящую партизанскую листовку, напечатанную в лесной типографии. «Давайте навестим человека, который своими руками выпускал подпольную газету», — предложил мне знаток истории Логойщины, местный краевед Виктор Нестерович. «А можно прямо с листовкой?» — попросила я.

Захватив документ прошлого, мы направились в гости к Брониславу Сосновскому.

Как стать селькором

88–летний Бронислав Владимирович к визиту негаданных гостей явно не готовился, но повел себя молодцом. Взглянув на листовку, тотчас же опознал: «Наша работа». Достал собственный альбом с фотографиями и начал вспоминать молодость.

— Я еще подростком в редакции родной «районки» стал работать. Вначале она называлась «Чырвоная Лагойшчына», потом «Новая вёска», а впоследствии «Ленiнскi сцяг». Дело так обстояло. Директора школы, в которой я учился, попросили выделить наиболее грамотного ученика. А я к тому времени уже побыл редактором классной настенной газеты, затем общешкольной. А в придачу из своей родной деревни Нивки, что среди леса на прогалине стояла, посылал в редакцию свои письма. «Допiсы», по–белорусски говоря. Рассказывал о жизни деревни, об односельчанах, про лес писал. Откликнулся, значит, на призыв газеты стать селькором, хотя в 1931 году мне всего 13 лет было. А поскольку учился хорошо, то меня и выдвинули в корректоры. Так что днем я работал в редакции, а вечером ходил в школу на учебу.

— А не вспомните, о чем была самая первая заметка? — спрашиваю я.

Хозяин лезет в шкаф и долго перебирает свой архив, часть которого уже передал в местный музей. Нет, не находится нужная вырезка — а жаль. Так здорово было бы вдохнуть аромат далекой эпохи!

Строки, отлитые не линотипом, а жизнью

Учителем белорусского языка и литературы у одаренного школяра был Захар Бирала — поэт, еще студентом издавший сборник «Смех i радасць вёскi». Романтика стихотворных экспериментов в литературном кружке, беседы о судьбах Белоруссии... В 1936–м Захара, как и сотни других национальных поэтов, арестовали, обвинив в нацдемовщине. Волна подозрения накрыла и любимого ученика — Бронислава назвали нацдемовским последышем, обвинили в распространении запрещенной литературы. От тюрьмы комсомольца, стоявшего на учете в редакции райгазеты, спасло то, что за него вступился сам редактор. Тем не менее Сосновского выгнали и из комсомола, и из редакции. Пришлось отказаться от мечты поступить в пединститут.

Кто–то другой мог и опустить руки, но «последыш» оказался крепким орешком. Чтобы заработать на хлеб и не сидеть на шее родителей, посылал во всевозможные редакции стихи и заметки, обращался в кабинет молодого автора при Союзе писателей. Аркадий Кулешов помог самородку из Нивок подготовить лирическую подборку для «Лiтаратуры i мастацтва», которая была опубликована в 1938 году. Вскоре настойчивого хлопца восстановили в комсомоле, после чего открылась дорога и в долгожданный пединститут. Здесь его и застала война. Правда, в армию, как говорит сам, не взяли — списали по инвалидности.

Как украсть шрифт у немцев

Вот ведь какой философский вопрос всякий раз волнует меня при исследовании судеб своих героев: почему одних невзгоды только закаляют, а других ломают на корню, как гнилую ветку?! Может, и впрямь только потому, что гнилую поросль сломать легче, чем здоровую?.. Допускаю: можно было озлобиться и затаить обиду на человечество, даже на конкретных его представителей, злоупотреблявших лозунгами и властью, а романтичный наш селькор не забывал уроков настоящей любви к Родине, полученных от «нацдемовского» учителя.

Впрочем, жизнь ведь полна парадоксов. Возможно, именно довоенные «размолвки» с советской властью помогли Брониславу... помочь подпольщикам. Немцы, оккупировавшие Логойск, при восстановлении типографии стали искать специалистов газетного дела. Кто–то подсказал им, что разбирается в этом недоучившийся студент Сосновский, вернувшийся к родителям.

— Немцы допустили меня перебирать оставшиеся шрифты. Наши при отступлении не успели их вывезти — кассы были полные. А я стал их у немцев воровать. Потому что к тому времени уже наладил связь с партизанами и получил задание достать шрифт для издания подпольной газеты. Ну я его в карманчик накладывал и потихоньку выносил.

— Тяжелый ведь? — вспоминаю, как на заре туманной юности держала в руках отлитые на линотипе, еще горячие свинцовые строки.

— А я по горсти брал — чтоб не за один раз выносить.

— Страшно было?

— Конечно, страшно. Привлекали к этой работе даже детей, чтоб вражеское внимание отвлекать. Мне и из Минска шрифт передавали — Алесь Матусевич из Дома печати делился. И я нес полученные буквы в лес партизанам. Там и латиница была, и кириллица, и жирный шрифт, и светлый. Все, что удалось раздобыть, пустили в ход.

Строки, отлитые не линотипом, а жизнью

Логойский подпольный райком партии разместился в 1942 году на островке посреди болота. Батарейный радиоприемник, пишущая машинка «Ундервуд» — вот и все оборудование для получения и печатания сводок из Москвы. Но где ж отстучишь столько листовок, даже слеповатых копий на папиросной бумаге, чтобы хватило доставить в каждую деревню? Нужна типография, наборщики, журналисты. А еще лучше — полноценная газета.

«Тебе и карты в руки», — такими словами напутствовал нивского селькора секретарь райкома партии Иван Матвеевич Тимчук при очередной конспиративной встрече, поручая создание подпольной типографии. Вот тут и сработала народная смекалка. Наборную кассу заказали столяру из Заречья Григорию Бохану. В качестве талера взяли плиту от взорванного немцами дота. Вместо пресса приспособили барабан от обычной крестьянской молотилки, сбив зубья и обтянув сукном. Жаль, не нашлось «лейки» — а так бы еще и фотографии делали.

Как выпустить газету посреди болота

Выполнивший свою миссию по доставке шрифтов в лес, Бронислав Сосновский вместе с родителями и сам переместился в партизанский отряд. Бригада, в составе которой он дислоцировался, называлась «Большевик». Первой печатной ласточкой лесных журналистов стала листовка «Разгром немецкой армии на юге», текст которой написал сам И.Тимчук, посвятив его разгрому немцев под Сталинградом. А 21 февраля 1943 года вышел и первый номер газеты «За Савецкую Беларусь» с призывом ко всем белорусам, оставшимся на оккупированной территории, взяться за оружие и быстрее освободить родную землю от фашистской нечисти. Редактором ее стал Иван Иванович Муравицкий, бывший секретарь Брестской областной газеты «Заря», пришедший воевать в партизанский отряд «Мстиславец».

— В нашей подпольной типографии печаталась не только логойская «районка», но и первые номера газет Плещеницкого, Ильянского райкомов партии. Помогали с выпуском листовок также соседним партизанским отрядам. Как работали? Специально заброшенный радист с «большой земли» принимал сводки, передаваемые для нас в определенные часы. Писали тексты и мы сами, в том числе и я. Потом прямо в лесу под деревом разворачивали кассу — в непогоду накрывали ее брезентом или плащ–палаткой, и наборщик набирал текст. Дефицитную бумагу доставали в разных местах: из минской типографии имени Сталина, рулоны из бывшей Западной Белоруссии, даже школьные тетради из Логойска в ход шли. Наши связные, работавшие почти во всех газетах, которые немцы наладили при помощи предателей выпускать, тоже делились.

— И сколько через ваши руки газет прошло? — задаю вопрос Брониславу Владимировичу.

— Под 80 выпусков наберется. Теперь эти номера в нашем музее можно увидеть. Муравицкий архив газеты сохранил и передал.

— А немцы не догадывались, откуда листовки да еще и газеты?

— Пробовали нас ловить, блокады устраивали. В основном весной и летом, зимой они боялись в лес соваться: партизанские гнезда поливали огнем всякого незваного пришельца. Помню, один раз пришлось развернуть типографию прямо на болоте, куда вела кладка, утопленная в воде. Так что добраться к нам можно было лишь знающему человеку. В целях конспирации были подготовлены специальные связники, имевшие к нам доступ. Хотя случалось, немцы их ловили прямо с печатной продукцией в руках.

Строки, отлитые не линотипом, а жизнью

В один из майских дней 1944 года редакцию подняли по тревоге. В руднянский лес нагрянули немцы. Пришлось срочно сворачивать печатание очередного номера и зарывать оборудование в землю. Возобновили тираж только через две недели. Зато 3 июля 1944 года, когда одновременно с Минском был освобожден Логойск, подпольщики выпустили в честь знаменательного события специальный номер. Вот вам пример журналистской оперативности в лесных условиях!

За полтора года существования подпольной типографии было выпущено и распространено среди окрестных жителей почти 150 тысяч экземпляров печатной продукции.

Как стать редактором

Еще до войны Бронислав придумал себе красивый и звучный псевдоним: Рыгор Тойсамы. В партизанском отряде друзья стали называть его Борисом. Псевдонимы пригодились и в мирной жизни. Ведь после освобождения Белоруссии Сосновского в армию не забрали — оставили восстанавливать уже не подпольную, а самую настоящую районную газету. И буквально на следующий день журналисты с наборщиками перевезли самодельное типографское хозяйство в Логойск.

— Квартиры своей не было, родную деревню сожгли немцы вместе с людьми. Муравицкий как член партии стал редактором, а я, комсомолец, ему помогал. Потом и сам вступил в партию. Постепенно дорос до редактора, проработав в газете аж до 1978 года...

Чувствуется, что Брониславу Владимировичу нравится перечислять свои редакционные должности, тем более что сидящий вместе со мной Виктор Антонович Нестерович слегка подначивает хозяина: «Владимирович, ты ж еще и на пенсии 10 лет возглавлял сельхозотдел. Да и потом без дела не сидел: по крупицам восстанавливал историю партизанской борьбы, летопись родной Логойщины».

Пока я перевариваю такое рекордное долгожительство в профессии, сам долгожитель вдруг вспоминает навыки репортерства: «Так, говоришь, из Минска из «Советской Белоруссии» приехала? А я и для «СБ» материалы писал!»

— Это при каком же, получается, редакторе? — проявляю любопытство я.

— А при Ефиме Садовском, — прищуривается собеседник. — Помнишь такого? Хороший человек был.

— Откуда ж мне помнить? А плохих редакторов у нас вроде не держали, — отвечаю я, перебирая в уме состоящий почти из двух дюжин фамилий список тех, кто возглавлял нашу газету за ее почти 80–летнюю историю.

— А я Садовского хорошо помню, — вступает в разговор супруга хозяина дома Леокадия Ивановна, — он же с одной рукой был. Когда узнал, что я после тяжелой операции никак не могу оправиться, помог путевку в санаторий достать.

Примолкнувший было Бронислав Владимирович задумчиво добавляет: «Писал я в «Советскую Белоруссию» под псевдонимами Нивский, Загорский».

— Ну Нивский я еще понимаю, откуда взялось, но где вы тут горы нашли? — удивляюсь я.

— Ды скрозь тут горы, — вдруг переходит на поэтический язык своей молодости собеседник. — Няўжо не заўважылi, што Лагойшчына — мясцiна гарыстая. I ўвогуле прыгожая. Нашы Нiўкi стаялi ў 5 кiламетрах ад Лагойска. А кiлaметрах у 15 ад нас была савецка–польская гранiца. I мае аднавяскоўцы, нават бацькi, хадзiлi за мяжу мяняцца. Што на што мянялi? Ну рукадзелле ўсялякае на прадукты. Там прадуктаў тады больш было. А у нас ужо калгасы пачалiся, цяжка стала. Вось i хадзiлi — хто да раднi, што па той бок засталася, а хто на гандаль. Граблямi цi яловым галлём узараную паласу замятуць, каб слядоў не было вiдаць — сваiх i той скацiны, што за мяжой купiлi.

— Так поросенка или гуся можно было и на руках пронести? — недоверчиво смеюсь я.

— Нават кароў праводзiлi, — оживляется он. — I коней. Памiж людзьмi па розныя бакi мяжы заўсёды добрыя адносiны былi. Мiж праваслаўнымi i каталiкамi. Я ж нездарма Бранiслаў — па мацеры каталiк.

— Костел в Логойске имеется, и церковь тоже — есть куда сходить в свободное время, — говорю я.

— А зачем мне туда идти? В детстве находился, — рубит рукой воздух старый журналист.

— Значит, атеист?

— Атеист, — гордо кивает он.

— Слава Богу, не воинствующий, — говорю я и прошу хозяина дома выйти в благоухающий цветами палисадник. Чтобы под голубым мирным небом сфотографироваться на память для нашей газеты. В которую он еще до моего рождения писал свои заметки, а иногда — если срочность требовала — и передавал по телефону. Ветеран соглашается, надевает с помощью заботливой Леокадии Ивановны нарядную рубашку, приосанивается и берет в руки партизанскую листовку...

Фото автора.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter