Фото Но странное дело: чем больше оказывалось вариантов поведения, выбора пути и прочих альтернатив, тем больше стало нарастать чувство раздражения. В обществе возникло чувство непонимания обратных процессов, то есть альтернативных. И потому как только кто–то ныне начинает рассуждать в форме «с одной стороны» и «с другой стороны», его тут же перестают слушать: говори яснее. Причем это касается самых разных смысловых подходов и лагерей. Вот у меня магистр пишет работу по философии по проблемам тоталитаризма, и пишет ее исключительно по лекалам западных политтехнологов. Коммунизм и фашизм у него — понятия тождественные, путь СССР — это путь уничтожения собственных граждан, история страны — история мрака и насилия и т.д. Без альтернатив. Хотя ему предлагается уйти от такой интерпретации и как минимум сказать, что все было не столь просто и однолинейно. Но нет желания это сделать. Есть желание настоять на собственной правде. Безальтернативной.
Причем безальтернативность сегодня выглядит в виде параллельных процессов, правд, истин. Каждая из сторон, почему–либо соперничающая по тому или иному поводу, выдвигает свою правду и, как правило, защищает ее без оглядки на точку зрения визави. Крым, Сирия, политика Трампа, да какой вопрос ни возьми, безальтернативность везде выступает в форме абсолютизации собственной точки зрения. И изменить ее часто просто невозможно. Скажем, «Россия — агрессор», «тоталитаризм существует в форме реликтов сталинской политики», «Беларусь все равно последняя диктатура Европы» и т.д. — это целые метафизические сущности, которые въедаются в плоть и кровь не одного поколения и не дают возможности прибегнуть к диалектике. Как правило, это следствие того, что люди не просто не слышат друг друга, они не хотят слышать — и потому, что все априори знают, и потому, что традиция такая, и потому, что все альтернативы ложные. И какой выход? Как правило, один — война. Когда мировая, когда гражданская, когда просто локальное «принуждение к миру». Вот у украинцев сегодня главные герои — С.Бандера и г–н Шухевич. Белорусский народ, как правило, негативно оценивает деятельность этих исторических персонажей, как и подонков, холуев Кубе на оккупированной немцами территории, и как в этом контексте говорить о «братстве»? Скажут: так вот же она, столь любимая западной политической мыслью альтернатива, каждый выбирает то, что любо, и вопрос здесь для нас лишь в одном — Бандера все же не Иммануил Кант и в руках у него было не гусиное перо, а автомат.
Еще недавно казалось: чем больше альтернатив, тем лучше. Но быстро пришло понимание того, что альтернатив того же социального развития не может быть бесконечно много и надо прибиваться к какому–то берегу. И очередной парадокс: как только возникли очертания этого берега, как только этот берег приобрел концептуальные формы и стал выглядеть системным, вновь раздались голоса о том, что с этой однозначностью надо заканчивать. Когда–то историк Н.Карамзин молил бога о возможности России прожить хотя бы 70 лет без войн и разного рода апокалиптических шараханий. Кстати, никогда не удавалось. А если и нам попросить у вседержителя лет 50 спокойной жизни без шараханий, без поиска альтернатив, в рамках избранной системы ценностей? А вдруг получится?
Понятно, что и альтернативность не выглядит абсолютной ценностью, и ее антоним таковой не является. Везде и всегда нужен баланс, как и понимание того, что твоя точка зрения — лишь одна из точек зрения, но вовсе не возведенная в закон воля общества. Своему магистру в этом контексте хотелось бы сказать так: ты можешь быть глубоко уверен в том, что фашизм и коммунизм — понятия тождественные. Это твое право. Но ты как минимум должен согласиться с тем, что существуют альтернативы, и обоснованные альтернативы, твоей точке зрения. Ты можешь рассмотреть их в своей работе и вынести частный вердикт. Но ты не можешь сделать вид, что альтернатив нет в принципе. И что касается баланса: нет здесь и не может быть никакого баланса, в этих вопросах мировоззренческого характера. Третий путь невозможен не потому, что его нет в принципе, здесь можно придумать все, что угодно. Он невозможен вследствие характера исторического спора, который не предполагает какого–либо симбиоза. Здесь или–или, и третьего не дано. И, кстати, этот спор давно решен, и вовсе не в пользу фашизма.
Ответа на вопрос — так как там с этой безальтернативностью, может, и не нужна она вовсе? — мы так в итоге и не получим. Социум, его жизнь сплошная загадка, и разгадываем мы эту загадку в процессе нашей собственной жизни. Поэтому и шарахаемся из стороны в сторону, поэтому и пробуем на вкус самые разные модели, формы, системы общежития. И призывать здесь к консенсусу тоже не получится. А что получится? Знать и понимать саму возможность альтернатив, не доводить ситуацию до кризиса и часто просто решать собственные проблемы так, как решали ее отцы и деды. А как иначе?
Брест.
