А где же ее пара?
По дороге в эту деревню меня всегда встречает береза. Она стоит немного на отшибе, в нескольких десятках метров от крайней хаты. Я подхожу к ней, как к старой знакомой, и каждый раз приветливо здороваюсь: «Здравствуй, береза! Как живешь-поживаешь?»
Береза в ответ зашелестит своими листьями, качнет ветвями, густо увитыми зелеными нежными сережками. А то вдруг тревожно зашумит всей кроной. Как будто отвечает на мой вопрос, и в этом ответе самые разные чувства. К сожалению, больше всего скорби и печали, как у живого человека. И мне понятен голос этой одинокой, уже немолодой березы. Мне близки ее чувства, ибо в них и ее, березы, горькая судьба, и людей, которые посадили и вырастили это дерево.
Рядом с березой – дубок, на много лет моложе ее. Он крепкий, стройный, неудержимо тянется вверх. Береза же своей раскидистой кроной, своими нежными ветвями заботливо прикрывает его. Дубок вырос у небольшого земляного холмика с остатками пня. Похоже, не всегда береза здесь жила одна. Но где же делась ее пара?..
Отца убило в День Победы
Однажды я шел этой дорогой в День Победы. Когда приблизился к березе и по доброй привычке хотел поздороваться с ней, удивленный, остановился. На свежей зеленой траве лежали два небольших венка из живых цветов. Один – у самого ствола березы, другой – на том самом бугорочке земли. По всему было видно, что венки положены только что, ибо ни один цветок еще не привял.
Кто же принес сюда венки? Ответ на этот вопрос, естественно, надо искать у деревенских жителей, что я и решил сделать.
Захожу к знакомой тетке Марии. Сразу вижу: она без настроения, в глазах, на лице – печаль и грусть.
— Здравствуйте, тетя Мария! С праздником Победы вас.
— И вас также, — всплакнула она.
— Что-то случилось? – спрашиваю.
— Ходила к родственникам, — тяжело вздыхает. – Поминали погибших. Для меня и моих сестер сегодняшний день хотя и праздничный, но очень тяжелый. Восьмого мая 1945 года на фронте погиб наш отец. Его фронтовой друг нам написал, что отца убило ночью с 8-го на 9 мая. Прямо в него попал снаряд, и не стало нашего отца. Вот как получилось: только погиб отец, а тут победу, мир объявили. И не дожил он до этого лишь несколько часов.
Мама получила на отца похоронку, но в нее не поверила. Не хотела верить и все. После же, когда пришло письмо от фронтового друга отца, поняла всю горькую и страшную правду. У мамы осталось на руках восемь детей. Мы просто не представляем, как она растила нас в голодное послевоенное время. Но вырастила, всем нам образование дала.
К нам пришло страшное горе
— А в войну где была ваша семья? – спрашиваю у тети Марии.
— В своей деревне. Всю немецкую оккупацию там и мучились, каждый день ожидая беду. Прятались от карателей в лесу, благо он под боком у деревни, всегда спасал нас. Весной сорок третьего года пришло страшное горе в соседнюю деревню, что в полутора километрах от нашей, – чуть свет туда неожиданно нагрянули каратели. Видно, рассчитывали схватить молодых хлопцев и девчат да в свою неметчину силой угнать. Но деревенская молодежь больше в лесах жила, партизанам помогала.
Мы в нашей деревне сразу же узнали, что у соседей беда: там стреляют, тут, и дым в разных местах валит. Мы были уже в лесу, прятались в густом ельнике, в землянках, вырытых в недоступных местах. Словом, нам не опасно, знали, что немцы сюда не сунутся. Молодые хлопцы забрались на высокие сосны, кричат нам оттуда, что соседняя деревня вся горит.
Мы все приумолкли. И вдруг слышим из горящей деревни страшные крики. Кричали люди, которые живыми горели в своих хатах. Сколько лет прошло с того дня, а как будто и сейчас слышу эти протяжные жуткие крики. Боже мой, боже мой, какие же страшные муки приняли люди…
Наша двоюродная сестра
Тетя Мария плачет, и я не могу ее успокоить. А может, и не надо, пусть женщина выплачется, хоть немножко легче станет ей на сердце.
— И тут вдруг мы спохватились, — продолжает она. – С нами нет маминой племянницы Марийки. Она жила со своей мамой в Минске, ее отец, родной брат нашей мамы, был на фронте. Значит, Марийка приходилась нам двоюродной сестрой. Однажды в Минске во время облавы немцы схватили ее маму, и больше ее Марийка не видела. Девочку приютили на какое-то время добрые люди, но не знали, как с ней быть дальше. Марийка рассказала им, что километрах в тридцати от Минска в деревне живут ее дядя, тетя, двоюродные сестры. Она очень хочет к ним. Добрые люди закутали ее в лохмотья, немцам на постах объясняли, что девочка заболела, так и привезли к нам. Марийке было пятнадцать лет, очень красивая, веселая девочка, мы ее сердечно приняли в нашу семью, старались всячески отвлечь от тяжелых мыслей.
— Вот кончится война, и вернется с фронта твой отец, — утешала девочку наша мама. – И мама вернется, она ведь не погибла, ее немцы угнали на работы, как и многих наших людей. Приедут твои отец и мама к нам, а тут их дочка встречает. Так что все будет хорошо…
В то страшное утро Марийка пошла в соседнюю деревню к нашим родственникам за молоком. Они держали в своем хозяйстве корову, детей же у них не было, поэтому почти все молоко отдавали нам. Спасибо им, их молоко спасло от голодной смерти нас, восьмерых, мал мала меньше. Ну а когда к нам приехала жить Марийка, то добавился еще один голодный детский рот, девятый, значит. За молоком обычно ходила наша мама. Марийка все чаще ее заменяла, и в то утро она по привычке положила в торбочку бидончик с крышечкой, быстро собралась. Мама строго наказала ей не задерживаться, скорее возвращаться домой. К сожалению, Марийка не вернулась…
Мама горько заплакала
К концу дня, когда каратели ушли из деревни, туда побежали наши мужики, парни, женщины. Мама наша также. Надеялись, может, кто-либо еще жив, может, помощь нужна. Деревня сгорела вся, во дворах, на огородах лежали убитые. Моя мама побежала к тому месту, где стояла хата наших родственников, здесь дымилось пепелище. И ни души живой…
Мама вернулась домой, положила на стол торбочку с бидончиком, села и горько заплакала. После она рассказывала, что этот бидончик нашла недалеко от сгоревшей хаты родственников. Может, Марийка убегала от карателей, да не удалось. И встретила свой смертный час в той самой хате, среди тех добрых людей, которые щедро угощали нас молоком.
А Марийкина мама, слава Богу, после войны вернулась из проклятой Неметчины. Приехала к нам за дочкой. Ну что ж, мы рассказали ей все, как было. Два дня женщина пробыла у нас и плакала беспрерывно и безутешно. Потом уехала и больше не подала о себе никакой весточки. Ох, никогда беда не ходит одна, не вернулся с фронта и Марийкин отец.
Кончилась проклятая война, и надо было как-то жить дальше. Своей хаты мы также не сберегли, сожгли ее вместе со всей деревней каратели уже перед самым приходом наших войск. Сначала вся семья жила в землянке, потом толокой построили нам хату. Ох, доброе дело тогда была эта толока, столько выручала она сельчан, у которых на месте будынин горько чернели одни пепелища.
Осталась вдовой
Живем мы девять душ в новой хате. Мама в колхоз ходит, мы, как можем, подсобляем. Лучше не вспоминать то время. Однажды мама (и до сих пор помню, это было на 9 мая) принесла из соседнего леса молоденькую березку и дубок. «Посадим, детки, эти деревца около нашего дома, — сказала. – Пусть дубок будет в память об отце…»
Так в День Победы и появились у нашей хаты дубок и березка. Росли хорошо, быстро. Мама прожила почти семьдесят лет, успела всех нас поставить на ноги. Когда умирала, долго прощалась и с нами, и с дубком, и c березкой…
Мои сестры повыходили замуж, разъехались кто куда. Я осталась одна в деревне. Хотя как сказать, что одна – у хаты здорово выросли дуб и береза. Они стали для меня как родные, как живые. Но тут случилась беда: зимой я тяжело заболела и несколько месяцев жила у сестры в Минске, лежала в больнице. Когда вернулась в родную хату, смотрю: нет дуба, только береза стоит одна-одинешенька. Какой-то злой человек высмотрел, что в нашей хате никого не было, тайком спилил дуб. Не поверите, но я несколько дней горько плакала у пня, оставшегося на месте дуба. Будто потеряла очень близкого человека…
Два веночка на память
Я не хотела, чтобы береза оставалась вдовой, как моя мама. Поэтому той же весной, как раз в День Победы, пошла в лес, выкопала дубок и посадила его рядом. Прижился, видите, какой пригожий. И, честное слово, береза в паре как будто повеселела…
Выходим из хаты, идем к этим двум деревьям. Останавливаемся. Тетя Мария смотрит на березу и дубок, и, вижу, ей тяжело сдержать слезы.
— А кто венки положил? – спрашиваю у женщины, заранее зная ответ.
— Я, — отвечает тетя Мария. – На каждый День Победы кладу здесь два веночка. Цветы, а они, видите, совсем свежие, мне привозит сестра из Минска.
С тех пор каждый раз, когда иду в деревню, обязательно остановлюсь у этой пары. Дубок мне кажется беззаботным, веселым, довольным. А береза… В ее густой кроне, в шелесте листьев живет тревога и беспокойство.
Если бы березам давали имена, то эту надо назвать, конечно же, Марией…
