Белый мотылек. Быстрый ястреб

Путешествие с Владимиром СТЕПАНОМ.

Путешествие вместе с литераторами по местам, где прошло детство каждого, по нашей родной Беларуси...

 

Написал мало...

Написанное — капля в море.

Одна капля.


Самый обычный белый мотылек вылетел из–под ног и запорхал над густой травой.


У мотылька короткий век. Откуда ему знать про Атлантиду, над которой он порхает? И ястреб серый, который то стриг крыльями, то парил, про мою Атлантиду не знал. Он охотился на мышей и птиц, выискивал зоркими глазами жертву, а затем падал...


Деревенский выгон. Зеленая мурава. Мелкие бело–розовые цветочки клевера, а по ним ползают медлительные пчелы и большие шмели. На траве расселись дети. Играют затрепанной колодой.


«А твоя одноглазая баба тебе неродная!» — сказал, как плюнул, Стасик и побежал, как мог быстро, к своему двору.


Я, услышав такое, стоял и не мог поверить. То, что у моей бабы один глаз не видит, — правда, это я и сам знаю. А вот, что она мне неродная — вранье! Как же так? Она всегда плачет, когда меня привозят в деревню, и так же плачет, когда забирают.


Стою под большой старой яблоней и слышу голоса. Вижу себя и тем, девятилетним, и сегодняшним...


Теперь я знаю правду, как и почему умерла моя родная по крови баба. Знаю, почему дед привел другую женщину... В доме были малые дети, их надо было кормить, глядеть и поднимать на ноги...


А Стасику на следующий день я разобью камнем голову. Выскочу из–за забора, когда он будет корову гнать. Стасик бросится убегать, я за ним, а когда пойму, что не догоню, то и брошу камнем в спину. Попаду в затылок. Старшие братья даже не заступятся.


И только моя неродная баба, не зная причины моей злости и хмурого настроения, наругается на меня и пообещает рассказать родителям. Но так и не расскажет, наверное, забудет.


Вижу ее, идет от поля с большущей постилкой травы за плечами. Темный платок надвинут на глаза, завязан вокруг шеи. В руке грабли, а другой прижимает узел постилки на груди. Длинная тень ее темнеет на колючем золоте стерни. Она словно сошла с мрачноватой и тоскливой картины Франсуа Милле.


А ястреб кружил над полем,

а мотылек порхал над моей бабой.

Я окликал, а она не слышала, не останавливалась,

проходила, как проплывала...


***


Не написал про лесника дядьку Алешу — отца моего деревенского приятеля Володьки.


Однажды весной дядька Алеша вернулся домой из военкомата выпившим. Снял тяжелый от орденов и медалей пиджак, повесил на забор, а сам сел на бревна под стеной дома и заплакал. «Молчать, сказал мне, разведчику. Стань здесь и не высовывайся, тут тебе не там — не война, стой и жди своей очереди...» — бормотал обиженно лесник и скрипел зубами, словно стекло ел. Мы с его сыном рассматривали новенькую медаль и не могли понять, по какой такой причине плачет взрослый мужчина и про какого тыловика–выродка майора рассказывает.


Бился белый мотылек в окно,

хлопал крыльями, карабкался по стеклу,

а вылететь на волю не мог.


«...это без сахара прожить можно, а без соли нельзя. Ничего не приготовишь: ни картошку, ни шкварку. И в лесу партизанам без соли не выжить. Всю, что была, и забрали, может, горсть какую оставили. Детей малых полная хата была... Вот дед твой и отправил меня в Селец, к своим братьям. Они все там жили: Минка, Кирик, Винадик. А твой дед Владимир сюда в двадцать восьмом году переехал, дом поставил — тут земля была, а там не было...» Вновь слышу голос отца: неторопливый, рассудительный и бесцветный. Тринадцатилетний подросток идет лесной дорогой. Вечер. Темнеет. Он возвращается домой из Сельца. За спиной полотняная торбочка, а в ней серая крупная соль, которой поделились дедовы братья. Мальчишка знает эту дорогу, как и все другие, ведущие домой. Он знает, что ни зимой, ни летом не заблудится, не собьется с дороги. Дома ждут. Несколько кристалликов соли зажаты в ладони. Мальчишка слизывает их, и та соль кажется ему вкусней всего на свете...


В лощине, где под ногами плескалась вода, остановился. Раздвинул руками траву, опустил кепку и дождался, когда она наполнится водой. Затем держал кепку над головой и жадно пил теплую болотную воду. Напившись, выбрался на пригорок. Когда споткнулся и упал, то торбочка порвалась и соль рассыпалась на дорогу, в траву, под ноги.


Ночь. Потемки. Мальчик ползает на коленях, дрожащими пальцами сгребает, выбирает из травы, с земли то, что еще можно собрать. Осторожно складывает на расстеленную рубашку. Как и просил мой дед, а его отец, он принесет соль. На рассвете, когда деревня еще будет спать. И будет та соль черной от лесной земли, с травой и камешками, с сосновыми иголками и песком, который станет хрустеть на зубах...


«...без сладкого прожить можно, а без соли — никак...» — скажет отец и присядет на траву рядом с лесной дорогой. А я стану смотреть себе под ноги, на рыжую проплешину среди зеленой травы. На то самое место, где летом сорок третьего мой отец споткнулся и рассыпал соль...


***


...Не написал про мрачного деда Дениса, или по–деревенски — Деньку, который ни одного дня не работал в колхозе. В двери его хаты была дырка от пули. Мой худой мизинец легко проходил сквозь нее. Один из его сыновей был партизаном. Пришел домой проведать родителей. А потом немцы и полицаи...


В этой хате никогда не было ни электричества, ни радио. По вечерам горела керосинка, а хозяин–единоличник сидел у стола на скамье и плел из лозы корзины. А чаще смотрел на мигающий огонек лампы, подперев седую голову темным кулаком. За мутным стеклом окошка он, как на полотне Рембрандта. Золотой свет керосинки выхватывает только голову и руки, а все остальное прячет глубокая тьма...


А где ты был, мой белый мотылек?


А ты, быстрый ястреб?


Остановился ветер, облака остановились, застыли, как на картине.


***


Не написал про отца своих двоюродных братьев — дядьку Микулу. Неплохой парикмахер–самоучка, который ловко подстригал с помощью блестящей механической машинки и ножниц старых и малых. Однажды он возвращался с базара, или, как говорили, с ярмарки, где выгодно продал дюжину поросят. На лесной дороге потерял все деньги. Утром спохватился, подумал, что жена вытащила, а он и не заметил. Но когда тетка Адарка стала неподдельно плакать и голосить, ему стало не по себе. Схватил велосипед и помчался в лес... Деньги, завернутые в старую газету, ждали его на лесной дороге. Мятая газета «Авангард» никому так и не понадобилась. А жене, которую обидел первой, следующим вечером он привезет из Буды красивый цветастый платок...


Порхал белый мотылек, кружил

в безоблачном небе ястреб,


но моего деда это не интересовало.


Радиоприемник висел на стене под зеркалом. Дед слушал его целое утро. А потом мы отправились с большой ручной тележкой в соседнюю деревню, там был магазин. Через три часа вернулись. Вкатили тяжелую тележку во двор. Дед с бабой взялись переносить добро в хату. Соль, мука, крупы, гвозди, подсолнечное масло в граненых бутылках, большой картонный ящик спичек. Дед снимет кепку и настороженно сядет слушать радио, а я побегу через выгон к двоюродным братьям, чтобы сказать, что скоро, может, даже завтра, начнется война...


За несколько дней магазины в соседних деревнях закроются, не будет чем торговать.


А еще через две недели тетка Адарка получит письмо от своего сына Николая. Из той самой, такой далекой Чехословакии, о которой говорило радио. Конверт будет не заклеен, многие строчки замазаны черной краской.


Спичек, купленных летом шестьдесят восьмого, когда мне было десять, хватило лет на семь, не меньше.


***


...Не написал про земляничный аромат. Именно земляникой пахли в начале лета наш лес, облака, девчонки. Счастливыми были те родители, у которых дочки, а не сыновья. Помню еще недозревшие, самые–самые первые, еще бело–розовые, твердые и шершавые ягоды, собранные на самых солнечных местах. Они были не самые сладкие, не самые крупные, но самые дорогие. За стакан той земляники горожане отдавали на гомельском базаре по пятьдесят копеек. А если постоять на шоссе с поднятой рукой, красной от ягодного сока, то за стакан тех ягод можно было и целый рубль получить. Леса вокруг деревни, обычно тихие, заполнялись высокими девичьими голосами. Но никто не мог сравняться в умении брать ягоды с теткой Татьяной и ее дочками — Галей и Тамарой. С солнцем они шли в лес, полднем возвращались с полным, как око, ведром ярко–алых ягод. А через пару часов они опять отправлялись в лес, и так почти месяц. Себе же ягод на варенье никогда не хватало.


***


Идет дождь. Я стою в сенях и слушаю, как тысячи тысяч капель стучат в железную крышу дедовой хаты. На крыльце большое жестяное корыто, в котором меня купали, и, как по ниткам, в него журчит, сбегая с крыши, дождевая вода. Корыто наполняется золотистой водой, и она начинает переливаться через края. И тут неожиданный ливень кончается. А с крыши еще срываются блестящие капли и разрушают покой, дробят кусочек небесной синевы, отраженной в воде... И небо начинает переливаться на мокрое крыльцо.


Опускаю руки в воду.

Смотрю на белые и розовые мальвы.

Белый мотылек сидит на широком зеленом листе.


И не важно, сколько мне в этот момент лет: пять, сорок пять или семьдесят. Это может случиться в любом возрасте — пока жив...


Мою деревню закопали. И теперь она навсегда под землей. И дом моего деда с железной красной крышей, которую я так старательно красил. И дома наших соседей, и колодцы, и тропинки... Я не был на похоронах, когда ревели бульдозеры и экскаваторы, когда сдвигали, сталкивали в огромные ямы дома, хлева, повети... А потом засыпали и ровняли холмы. Веселый Курган, Застенный, Боевой, Лукьянов, Закревье, Лугиничи, Липа, Хорошевка, Холочье, Мачулище... Произношу я, как шептал мой отец в последние дни своей жизни.


Деревья... Несколько деревьев осталось. Стою под старой яблоней, которая уже не кажется такой большущей, как в детстве, и думаю о том, а узнала ли она меня?


И ни белый мотылек,

что беззаботно порхает

над похороненной деревней,

ни ястреб серый в безоблачном небе

о моей Атлантиде не знают ни–че–го...


2008 год.


Заметка краеведа


Маленькая деревня Веселый Курган Гомельской области Буда–Кошелевского района после чернобыльской аварии была выселена, а затем в 1993 году закопана. Она исчезла даже с очень подробных топографических карт.


Владимир СТЕПАН.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter