В зябком утреннем тумане рядом с рекой пасется конь. Когда он встряхивает головой, делает шаг, то звякает длинная цепь. В предрассветном тумане белый конь кажется серебристо–розовым. Река, трава, туман... Все выглядит, как в знаменитом мультфильме про заблудившегося ежика, только еще выразительнее. Если у меня в кармане есть яблоко или пряник, то я угощаю коня. Могу отломать хлебную корку, ведь на нее рыбу не словишь. Конь берет угощение мягко и осторожно, благодарно кося влажными глазами, а потом идет за мной, звякая цепью, пока она не натянется и не остановит его. Так повторялось каждое лето, года четыре подряд...
Больше повторяться не будет.
Хорошие новости разлетаются по деревне быстро, а плохие еще быстрее. «Витькин Орлик заболел и подохнет!» — услышал я днем на крыльце деревенского магазина. Не поверил. А как в такое поверишь, если еще утром видел белого коня на лугу? Он стоял рядом с тростником, как всегда, на цепи. «Такой сильный! И косилку тяжеленную легко тянет, и плуг... Даже подгонять не надо. Может, все еще и обойдется...» — рассуждал, неуклюже выколачивая из мятой пачки сигарету, выпивший сосед. «Вот вас, пьяниц, мне так совсем и не жалко. Не работаете, жонак и детей покидали, не жалеете, только и глядите, где выпить! Что б вы провалились! А этот конь никому ничего плохого не сделал. Всю свою жизнь только и работал!» — засовывая в сумку хлеб, бойко осекла соседа краснощекая тетка.
Я зашел к хозяину Орлика. Витя мрачно подтвердил самый худший из прогнозов. Конец лета, картошку начали копать. Без коня, как без рук. «До утра не доживет... — процедил Витя, вытирая со лба крупные капли пота. — Ночью подохнет!» Еще сказал, что, ясное дело, приезжал колхозный ветеринар, смотрел, слушал, сделал уколы: антибиотики и глюкозу, но они что–то совсем не помогли. И ветеринар, и хозяин с хозяйкой думают, что коня укусила змея или шершни. Да, шершней этим летом хватало.
Выйдя от Виктора, я остановился под старой яблоней и стал смотреть. Река сразу за его домом. И луг там же. Панорама — глаз не оторвешь!
Белый конь ходил по кругу... Он был невероятно грязный и какой–то худой. Сделав пару нервных шагов, припадал на передние ноги, но судорожно подхватывался, шатался и продолжал идти. Иногда бежал. За ночь и утро конь протоптал на берегу большой черный круг. Через тростник, через траву, по краю огорода... Гремела, звякала и натягивалась цепь. Конь тяжело шел и тряс головой, а за ним летел темный рой оводов и мух. Он даже не отгонял их хвостом... Смотреть на коня тяжело, а не смотреть — невозможно.
Орлик продержался на ногах еще одну ночь и утро, а в полдень лег...
Деревенские к нему уже не подходили. Стояли на пригорке, смотрели, нервно переговаривались, шептались, качали головами, курили. Потом конь завалился на бок, а голова упала в траву.
Часа в три на деревенской улице появились две незнакомые молодые женщины, о чем–то оживленно переговариваясь. Они были в шортах, клетчатых рубашках и ярких бейсболках. Приостановились и спросили у меня, где живет Виктор такой–то, а затем уточнили: тот, у которого «лошадь пала». Я показал им, как пройти к реке, туда, где лежит конь. Молодые женщины были из Госстраха, а приехали только для того, чтобы сфотографировать труп лошади, которая пала...
Еще через пару часов, ревя и гудя, пугая собак и котов, по улице к реке проехал огненно–желтый амкодоровский экскаватор с большим и хищным ковшом впереди. Мне идти к реке не хотелось. Я сидел на крыльце и тупо смотрел в августовское небо, на медленно ползущие белые облака. На душе кошки скребли. Где–то через полчаса огненный экскаватор возвратился. Из ковша торчали грязные копыта Орлика. Андрей, сосед Виктора, сидел в кабине рядом с экскаваторщиком. Заметил меня, приветливо помахал рукой, хотя улыбки на его лице не было.
Вечером те, кто помогал закапывать белого коня в старом карьере, сильно напились.
По страховке хозяин Орлика получит всего три миллиона, а чтобы купить рабочую лошадь, надо семь–восемь.
Через пару дней на лугу, у реки, в утреннем и зябком тумане я наступил на цепь. Она звякнула, а меня так тряхнуло, будто я на змею стал.
