Деревня. Как много в этом слове. Оно имеет многоаспектный смысл. Не стоит принимать во внимание то оскорбительное упоминание деревни, когда в отдельных случаях пытаются унизить сельского жителя якобы его «недостойным» происхождением.
А подлинный смысл, который восходит к самим истокам эксклюзивности народной культуры, исторических традиций крестьянства и построения самой государственности. Деревня в понятии образованного человека — это все: и традиционное поселение с его веками выношенной архитектурой, и народные обряды, и песни с их своеобразной колоритностью и таинственностью, и народные промыслы с неповторимыми местными особенностями, и сельский образ жизни с размеренностью и самобытностью, и живописнейший пейзаж с лугами, полями, лесами и реками, и, конечно, сельское хозяйство с его стадами, сенокосами, хлебными нивами. Деревня — это теснейшая связь человека с природой, окружающей средой, где все — от жилья до производственной постройки — привязано к местному ландшафту, где свободно и легко действиям и мыслям. Это еще и особый образ поведения людей, взаимоотношений между собой и с окружающим миром, где все пропитано доброжелательностью, искренностью, непосредственностью. Это своеобразный дух, наполненный душевностью и простотой, который описать и передать полностью невозможно, его можно лишь почувствовать, ощутить.
ДА, ДЕРЕВНЯ — это все. Это малая и большая родина. Это близкий каждому кусочек земли и территории, который обладает какой-то магией притяжения, непередаваемой энергетикой и привлекательностью и который западает в сердце и душу на всю жизнь. Кто родился и вырос в деревне, тот не может стать по-настоящему горожанином, всю жизнь он носит в душе этот уголок родной земли.
Любовь к деревне и к городу — это два разных чувства. Город нельзя любить, как деревню. Город не дает всей той гаммы естественных чувств и эмоций, как деревня. В городе люди какие-то отдаленные друг от друга, эгоистичные, замкнутые, хотя постоянно находятся в огромном окружении. В деревне же — мягкие, бесхитростные, открытые, хотя и живут, в общем-то, в однородном пространстве, одновременно — и обособленно, и коллективно. Как-то всегда неподдельно жаль городских людей и особенно детей. Городские — беззаботные, неприспособленные к жизни, инфантильные, обделенные по сравнению с деревенскими преимуществами полной свободы и чистой природы, напоенной своеобразным ароматом деревенского воздуха, бесконечного простора, луговых трав и цветов. Именно поэтому в деревне рождались и рождаются признанные таланты, многие, если не большинство, известные личности в различных сферах творческой деятельности — выходцы из деревни.
Часто, говоря о происхождении той или иной личности, обычно интересуются, где находятся «корни» этого человека. И, по большому счету, если уточняют, где его «корни», то это в первую очередь имеются в виду деревенские «корни» или все то, что связано у него и его предков с конкретной деревней, землей, местностью. «Корни» меньше всего ассоциируются с городским происхождением.
Более того, как только возникает необходимость подчеркнуть свою родовую сущность, то говорим, прежде всего, о конкретной местности, о своем регионе, о своей земле. О том, что мы родом из деревни, у каждого есть своя малая родина. Землячество часто признается на уровне родни, особенно вдалеке от малой родины. Благодаря этому национальная родовая сущность не выглядит абстракцией. Именно с деревней связан национальный характер народа.
Городская жизнь, несмотря на все ее достоинства, а здесь, как известно, сконцентрированы основные образовательные и научные центры, не может дать тех нравственных качеств и естественных знаний, которые закладываются в деревне с детства и юности. Родившись и воспитываясь в среде природы, каждый человек приобретает неповторимые свойства характера, которые не только несут в себе специфику сельского уклада, но обладают способностями быстро и легко усваивать результаты любого прогресса, концентрируемые в городе, например, профессиональные и научные знания. Не секрет, студенты — выходцы из деревни — буквально за непродолжительное время осваивают «городские достоинства», сравниваются со своими сверстниками из города по учебным знаниям и вскоре даже их превосходят, отличаясь повышенной самоорганизованностью. В то же время городским жителям осваивать сельский образ жизни гораздо сложнее.
ДЕРЕВНЯ консервативна, и в этом ее преимущества. Она смогла сохранить вековые устои, образцы мудрости и таланта. О культуре, развитости и цивилизованности народа судят именно по деревне, по ее способности воспроизводить и поддерживать эту культуру. Город — эклектичен, это лишь более или менее удачное отражение цивилизованности народа, в истоках чего сельская культура. Город вышел из деревни, затем под влиянием определенных обстоятельств стал удаляться и обосабливаться от нее, воздвигаться над деревней, давлеть на сельский уклад. В итоге чисто городская цивилизация в отрыве от народной культуры несет в себе больше отрицательного заряда, чем положительного, и только в преломлении к сельской культуре этот негативный заряд в значительной мере нейтрализуется.
Деревня — источник духовности и истинной народной культуры. Она носитель и хранитель всего лучшего, что отличает народ, общество и государство от других народов. Народные песни, танцы, обряды, промыслы — неисчерпаемый кладезь таланта, самобытности и мудрости, благодаря чему народ имеет возможность выживать и развиваться. Город никогда не был носителем и источником подлинной культуры. Скорее он является собирателем культурных ценностей народа. Но судя по тому, как он это делает теперь, то нельзя даже сказать, что город является хранителем культуры. Разве эклектика, суб- и попкультура — это образцы культуры народа? Скорее, наоборот. Это то, как не надо делать, пародия на народную культуру. По-прежнему, как носителем, так и хранителем истинной народной культуры остается деревня. Жаль только, поколения уходят, деревня модернизируется, исчезают многие старинные ценности и вековые традиции, которые почти не воспроизводятся в подлинном смысле в обновленной деревне.
ДЕРЕВЕНСКИЕ жители, белорусы — особый народ. За многовековую историю, когда пришлось переживать опустошительные войны, нашествия, голод, притеснения, унижения, воспитался специфический характер людей этой местности со свойственными чертами терпимости, гибкости, толерантности и доброты. Именно благодаря этим качествам адаптивности белорусы выживали. А благодаря своему бесконечному трудолюбию и стремлению к справедливости и независимости сформировались как нация.
Белорусов всегда и везде ценили. Их знали как надежных и добросовестных работников. Кстати, в вынужденные времена миграции молодых белорусов из-за голода и безземелья из царской России принимали на работу в Америке и Канаде как лучших работников. В Советском Союзе Беларусь была одна из самых дружелюбных и бескорыстных республик, к которой в одинаковой мере с уважением относились все народы.
Полагаю, другого такого народа, как белорусы, нет ни в Европе, ни в мире. Только на этой земле собраны вместе такие качества, как открытость, дружелюбие, бескорыстие, трудолюбие, умение сопереживать, жертвовать, способность прийти на помощь, поделиться последним. Белорусам свойственны рассудительность, неспешность, основательность. Они толерантны и коммуникабельны. Им чужды черты агрессивности и враждебности. Беларусь — это страна, где каждый себя чувствует комфортно и уверенно, без опаски за свое настоящее и будущее.
Разные народы имеют многие добродетели, но только в Беларуси в комплексе сконцентрированы лучшие человеческие ценности, что делает этот край особенно привлекательным, неповторимым и уникальным.
Белорусы всегда отличались повышенной трудоспособностью и неподдельным бескорыстием. Белорусская деревня во многом сохранилась благодаря устоявшимся традициям взаимопомощи людей. Односельчане, родственники, соседи в обязательном порядке должны были прийти на помощь друг другу в напряженные периоды различных неотложных работ и совершенно бескорыстно.
ВСПОМИНАЕТСЯ деревня моих детства и юности… 50—70-е годы XX века. Все, от мала до велика, заняты нескончаемым трудом. В памяти народа еще живы сталинские порядки. Но не это подвигало к труду. А неиссякаемое желание вырваться из нужды и иметь лучшую долю. Люди поднимались задолго до зари, управлялись со своим хозяйством, а затем устремлялись на колхозные работы. Ранним утром взрослым и подросткам надо было получить от бригадира разнарядку на очередные работы. Желающих было так много, что устанавливалась очередность. Люди с охотой шли на любые работы.
После продолжительного и изнурительного трудового дня в колхозе, который длился обычно до позднего вечера, надо было управиться со своим подворьем и готовиться к предстоящему дню. Кроме того, ночью многие крестьяне пытались на свой страх и риск сделать запасы сена, соломы и другой продукции. И так изо дня в день. Не считая труда в личном подсобном хозяйстве, каждому взрослому следовало отработать не менее 24—25 дней в месяц на общественных колхозных работах.
Никто не роптал, часов работы не считали. Равнялись по восходу и заходу солнца. Рады были тому, что есть возможность трудиться и что-то заработать. Стремились иметь как можно больше трудодней. Но за труд довольствовались самым малым.
Бездеятельности и разгильдяйству места не оставалось. Все трудились примерно в одинаковой мере. Отстающих подзуживали сами же односельчане, нерасторопным не давали расслабиться. Работали, как правило, коллективом. Стоя, например, в шеренге косцов, пропалывая посевы от сорняков или теребя вручную лен, нельзя было ни опережать, ни отставать. Ритм диктовала коллективная организация. Стихийные порядки устанавливались одинаковыми для всех, идти против них было невозможно. Люди опасались прослыть бездельниками, огласки плохо выполненной работы. Непроизвольно стремились быть как все.
Общественное признание нерадивости и лености являлось сильнейшим позором. Это было исключением. С нерадивыми стыдились общаться, их избегали. Действовали невидимые, веками выработанные правила морали и нравственности.
В ходе бесконечного изнурительного труда на массовых общественных работах отдушиной являлись кратковременные перерывы на обед и отдых. И перерывы эти скорее являлись символичными, чтобы перевести дух. Потому что даже перерыв на обед в течение огромного трудового дня выпадал для того, чтобы дать отдых животным, на которых трудились, напоить их и накормить.
Питание у всех было скудное. Как говорили, что Бог послал. Чаще всего в поле брали небольшой «тормозок» с хлебом, сальцем, луком и водой. Но какое это было удовольствие! Располагались, где кто мог. Разворачивали свои тощие узелки. Слаще хлеба после напряженного труда сложно было представить. А если к тому же удавалось на несколько минут растянуться всем телом на свежем прокосе, то это — величайшее блаженство.
Никого не оставляли в беде, делились последним. Помогали не отстать, выполнить норму, быть на уровне коллектива. И плату получали за труд примерно одинаковую. Поначалу — трудодни с равной оплатой в конце года выращенной продукцией, а после — уже деньгами, но тоже по минимуму. Так, если это на конно-ручных работах, то в расчете на один трудодень часто приходилось менее одного рубля (по тем деньгам).
ОСОБЕННО неповторимое зрелище представляла коллективная организация сенокосов. Неисчислимое количество людей рассредотачивалось на бескрайнем пространстве. Мужчины в белых рубахах, выстроившись рядами, «отбивали» ровные покосы во всю ширину разворота рук и захвата кос, наступая друг другу на пятки. Женщины в светлых косынках и платьях тут же растрясали и ворошили скошенную траву, сушили ее. Затем сгребали в валки и копны. Дети на лошадях, запряженных в волокуши (специальным способом связанные между собой тонкие ветвистые березки или лозы так, что образовался настил, на который укладывали копны сена для подвозки их к стогам или телегам), лихо подъезжали к копнам, женщины укладывали готовое сено на волокуши, которые стремительно подтягивались к местам укладки. Мужчины вместе с женщинами подавали сено специальными вилами на длинных рукоятках на телеги или стога. Укладчики, стоявшие на стогах (или телегах), еле успевали принимать высушенное сено, умело его утаптывали, поднимаясь все выше и выше. Все это делалось почти автоматически, в считанные минуты. Затем аккуратно сложенные высоченные стога перетягивались гибкими жердями, чтобы ветер не мог их разворотить, и оставлялись в таком виде на лугах на хранение. А телеги, также надежно уложенные, уплотнялись сверху специальными бревнами — рублями — и увязывались веревками.
За день огромных размеров поле или луг следовало полностью убрать, оставлять готовое сено было не принято, даже если приходилось работать допоздна.
Там, где ранним утром еще колосились травы, к вечеру густо стояли стога или тянулась целая вереница груженых сеном подвод.
Возы сена часто были настолько большими, что кони с повозки казались карликовыми. На верхотуре каждого воза на рублях-бревнах, как правило, сидели дети и управляли подводами. А еще сено надо было разгрузить и уложить в хранилищах…
На небольших привалах неизменно звучали песни. Деревню вообще невозможно было представить без песни. С песнями шли на работу, с песнями и возвращались. Песнями встречали и провожали все праздники. Ну а если это был всеобщий праздник, то пела и гудела вся деревня. Все, как единая семья. Радость всех — это была радость каждого.
Несмотря на тяжелый, бесконечный и часто непосильный труд, жизнь крестьян нельзя было назвать беспросветной. Она была какая-то особенная — трудная, но не лишенная оптимизма, духа силы. Светлая, утверждающая, обнадеживающая. Воспоминания той поры у всех, кто жил в деревне, — самые теплые. Это незабываемое время. К сожалению, сейчас в деревне уже нет той обстановки, поэтому нынешнему поколению сложно сравнивать ее с прошлым.
Многие тяготы общественного и домашнего хозяйства ложились на детей, которые с малых лет учились на равных со взрослыми вплетаться в жизненные проблемы.
Детям часто бывало даже труднее, чем взрослым. Они еще не имели опыта, но старались показать свою прыть, чтобы взрослые согласились на совместный труд. Они еще не могли легко переносить длительного труда, не были втянуты, поэтому уставали больше. Но это была превосходная закалка, дети быстро взрослели, набирались крестьянской мудрости.
НЕ ТРУДИТЬСЯ люди не могли. Это в крови белоруса, характерная черта народа. Белоруса можно наказать не избыточным трудом, а лишением возможности трудиться. Этот отличительный признак сформировал своеобразный генотип общества. Поэтому слово «белорус» ассоциируется с понятиями трудолюбие, ответственность, взаимопомощь, отзывчивость и доброта. Достаточно побеседовать с любым сельским жителем, чтобы убедиться в справедливости этих ассоциаций. Расположение возникает сразу же, и этому способствует мягкость и душевность местного говора, привлекательность диалекта, теплота произношения слов, стеснительность и простота поведения, скромность потребностей, доброта и миролюбие в общении и отношениях. Это читается даже по лицам — открытым, чистым, светлым и привлекательным.
Владимир ГУСАКОВ, доктор экономических наук, профессор, академик
