Экономическое строительство межвоенного двадцатилетия: коллективизация, социалистическая модернизация, размещение производительных сил и создание тыловой базы будущего фронта большой войны в Европе

По Беларуси в XX веке дважды прокатился вал мировых войн, перекроивших географические границы страны несколько раз. Со всеми присущими военному лихолетью бедами и последствиями — разрухой, беженцами, голодом. Дважды все приходилось начинать практически с нуля. Как это было, «Р» попросила рассказать заведующего отделом новейшей истории Беларуси Института истории Национальной академии наук кандидата исторических наук Сергея Третьяка.

 Тыл для будущего фронта

— Сергей Александрович! Провозглашение и становление БССР пришлось на сложные годы. Только отгремела Первая мировая война, ушли немецкие оккупанты, и тут по Беларуси прокатилась советско-польская. Далее последовал раздел территории... Как в этих условиях шло восстановление экономики страны?

— Шесть уездов бывшей Минской губернии, которые после Рижского мирного договора составляли территорию ССРБ второго провозглашения, никакой экономической самодостаточности не давали. Более того, на территории этой республики жило меньше белорусов, чем в тех же восточных губерниях РСФСР. В экономическом отношении Социалистическая Советская Республика Белоруссия второго провозглашения вплоть до 1922 года подчинялась Совнархозу Западной области. И Совнархоз ССРБ не раз поднимал вопрос: не логичнее ли подчинить Западную область в экономическом отношении, чем каждый раз нам связываться со Смоленском? В конце концов, мы столица республики, а они всего лишь губернский центр. Последующее воссоединение восточных белорусских территорий дало ССРБ — БССР достаточно прочную самостоятельную экономическую базу. В состав БССР после первого воссоединения восточных белорусских территорий вошел крупнейший на тот момент промышленный центр Беларуси — Витебск. После второго — крупнейший железнодорожный узел и промышленный центр юга Гомель.

— Чем объяснить, что индустриализация в Беларуси не прошла, во всяком случае, гиганты великих строек первых советских пятилеток, вроде Горьковского автомобильного или Сталинградского тракторного заводов, у нас так и не появились? Кроме строительства Осинторфа, шоссе Москва — Минск, и припомнить больше нечего. Что же возводилось в межвоенные годы в стране?

— Все межвоенное двадцатилетие, с 1921 по 1939 год, экономическое строительство БССР было подчинено одной задаче — социалистической модернизации народного хозяйства, реорганизации размещения производительных сил региона на рациональной основе и созданию тыловой базы будущего Белорусского фронта большой войны в Европе. Именно поэтому в Беларуси в соответствии с постановлением СНК СССР не строилось крупных промышленных предприятий общесоюзного значения. Здесь была сделана ставка на строительство либо промышленных предприятий, работающих на местном сырье, либо предприятий, которые после начала войны будут обслуживать интересы фронта. В частности, развивалась пищевая и текстильная промышленность. В 1930-е годы были построены гиганты пищевой промышленности — Оршанский и Рогачевский консервные комбинаты, которые работали на общесоюзный рынок, а главное, после начала войны должны были работать на тыл фронта. Текстильная и швейная промышленность Беларуси, прямо писали союзные экономисты, развивается гипертрофированно. В частности, чулочно-носочная промышленность советской Беларуси дает до 60 процентов чулочно-носочных изделий всего Союза. Однако это становится оправданным и понятным, если учесть, что после начала войны она будет работать на нужды действующей армии. Та же ситуация и со станкостроительной промышленностью: 10 процентов металлорежущих станков в общем выпуске Советского Союза в 1938 году давала Беларусь. Причем создавались станкостроительные предприятия в прифронтовом, по сути, на тот момент Минске. Однако тут тоже все становится на свои места, если учесть, что после начала войны эти заводы будут обслуживать нужды действующей армии: вести ремонт и сборку боевой техники и артиллерийских вооружений, а также стрелкового оружия. По большому счету, БССР между 1921 и 1939 годами — страна прифронтовая. И задачи модернизации ее экономики были подчинены задаче создания тыла будущей войны в Европе. В том, что она будет, не сомневался никто. Вопрос был только в том, когда начнется.

— А вопрос, с кем, разве не стоял?

— На Запад от рижской границы находилась та страна, которая весь межвоенный период, вплоть до сентября 1939 года, рассматривалась советским государством как наиболее вероятный военный противник. Начало 20-х годов, с 1921 по 1925-й, прошло в Беларуси под знаком дуумвирата Червяков — Тухачевский, который готовился к войне с Польшей со дня на день. Тухачевскому хотелось взять реванш за поражение под Варшавой в 1920 году. У Червякова была идея, что следующая война с Польшей вернет нам Западную Беларусь. Червяков бросил лозунг, который был чуть ли не руководящим лозунгом БССР начала 1920-х годов: «Война с Польшей в повестке дня». Польша для него была тем Карфагеном, который нужно было разрушить, чтобы все белорусы жили в едином государстве.

 Так начиналась колхозная жизнь

— Если промышленная политика понятна и объяснима, то резкий поворот от создания образцовых крестьянских хозяйств к коллективизации для многих стал неожиданностью. Как шло создание колхозов? Как коллективизация сказалась на производстве сельхозпродукции, том же поголовье лошадей — основной тягловой силы того времени?

— Действительно, социокультурная и политическая автономность села и крестьянства, с которой власть вынужденно считалась после окончания гражданской войны и в течение 1920-х годов, нарастала. Но в условиях форсированной индустриальной модернизации мобилизационного типа она превратилась в прямую угрозу как для модернизационной программы, так и для государства вообще. Выход был найден в экспроприации крестьянства и традиционной деревни, которые стали укладом-донором и укладом-жертвой советской модернизационной программы.

Напомню: смысл сталинской «революции сверху» заключался в насильственном полном сломе и разрушении традиционных социально-экономических и социокультурных институтов села, во включении деревни в социально-экономическую и политическую систему советского государства в качестве источника дешевых массовых ресурсов для форсированной индустриализации и модернизации. Объектом массированной целенаправленной социальной инженерии было все крестьянство, а не отдельные его слои и группы — речь шла о полной принудительной пересборке села на новой, социалистической матрице.

Массовые раскулачивания и высылки времен «великого перелома» 1929—1930 годов, чистки и репрессии времен «нормализации» 1931—1932 годов дезорганизовали все сельскохозяйственное производство и аппарат партийного и советского управления в деревне. Так, постановлением СНК БССР и ЦК КП(б)Б от 21 и 22 декабря 1932 года 5 районов (Толочинский, Горецкий, Кормянский, Дубровенский, Освейский) и 19 сельсоветов за невыполнение государственного задания по хлебозаготовкам были помещены на республиканскую «черную доску». Завоз товаров в эти районы был прекращен, имеющиеся товары из государственных и кооперативных магазинов оперативно вывезены, колхозная торговля запрещена, а все налоги и платежи взысканы досрочно, в том числе за счет изъятия распределенного урожая на трудодни. Партийные, советские и колхозные руководящие органы данных районов и сельсоветов подлежали немедленной чистке.

Принудительная сплошная коллективизация первой пятилетки привела к обвалу сельскохозяйственного производства. В 1932 году по сравнению с 1926-м урожаи основных сельскохозяйственных культур в БССР снизились на 6—23 процента, поголовье крупного рогатого скота сократилось на 34,2 процента, свиней — на 37,9 процента, овец — наполовину. К маю 1930 года резко — более чем на четверть — сократилось поголовье лошадей, основной тягловой силы в сельском хозяйстве. При росте численности населения в 1926—1932 годах на 7,3 процента валовая продукция сельского хозяйства республики за те же годы сократилась на 27 процентов. Последствием был голод 1933 года в ряде районов Юго-Восточной и Центральной Беларуси. Всего в СССР в этом году, по оценке Сталина, голодали 25—30 млн человек.

(Окончание следует)