Юрий Стоянов в Минске признался в любви Руслану Алехно

На фоне отменяющихся друг за другом концертов и спектаклей с участием знаменитостей аншлаг на творческом вечере Юрия Стоянова в к/з «Минск» порадовал не только организаторов гастролей, но и самого артиста. Накануне прибытия в наш городок Стоянов запустил в соцсетях видеообращение к зрителям с просьбой запросто приходить на его «Вечер для своих» и высказал робкую надежду, что зал не будет пустым. Черт его знает почему, но публика на призыв обаятельного комика откликнулась. В благодарность Стоянов держал себя с минчанами, как на исповеди. Откровенно рассказал всю свою жизнь: от благополучного детства в Одессе, учебе в ГИТИСе и проживания в одной комнате в общаге с Виктором Сухоруковым до сегодняшнего момента, когда на носу 60–летие, а поводов для веселья не так уж и много.

За последние пару лет артист снялся в сериалах «Актриса», «Тень», «Неуловимые», но на телеэкран они пока не выходят: «Не знаю, по какой причине. Не спрашивайте у меня об этом. Лежат где–то». Точно так же после «Городка» у Юрия Стоянова в загашнике есть несколько сценариев новых телевизионных передач. Увы, продюсеры не торопятся запускать его проекты в эфир. Получается, что гитара — верный друг Юрия Стоянова — вновь его кормит, как когда–то давно во времена голодной актерской юности. Надо сказать, что владеет шестиструнным инструментом артист прекрасно. А байки и анекдоты рассказывает виртуозно.

Какой же чудак поступает в ГИТИС зимой?

— Я выбрал ГИТИС только потому, что в аббревиатуре есть слово «институт» — Государственный институт театрального искусства. Мои земляки–одесситы меня бы не поняли, если бы я им сказал, что меня приняли в училище имени Щепкина или Щукина. «Тебе что, в Одессе своих ПТУ мало?» — спросили бы они у меня. И мне было бы стыдно.

Вместе со мной поступал сын Иннокентия Смоктуновского Филипп. И вот третий тур, нас человек 18 поставили на сцену в огромном зале, в партере сидит приемная комиссия. Вошел Иннокентий Михайлович, о чем–то пошептался с мэтрами. Вдруг Филипп подходит к микрофону и говорит: «Уважаемые члены приемной комиссии. Я ненавижу вас, вашу профессию, ваш институт. Пожалуйста, сделайте все так, чтобы я провалился. Хочу в армию. Будьте вы прокляты». С поклоном он уходит в кулисы. Немая сцена. Кто–то из членов приемной комиссии первым отряхнулся от морока и произнес: «Что ж, для оставшихся абитуриентов — задание: автобусная остановка, транспорта давно нет. Играйте». Виктор Сухоруков тут же нашел где–то метлу и перевоплотился в дворника. Татьяна Догилева стала торговать воображаемыми пирожками. Я восхитился их находчивостью и от стыда чуть не сгорал: «Вот где настоящие актеры. Сразу себе что–то придумали». Попятился в кулисы с мыслями о том, что буду поступать в медицинский. Мой отец — профессор, уважаемый в городе гинеколог, диссертация под моей фамилией уже написана и ждет меня дома. Я даже ее название вспомнил, хотя ничего в этом не понимал: «Оперативное лечение двойной внематочной беременности». Но за мной по сцене двинул какой–то парень из Брянска и стал, сильно заикаясь, ко мне обращаться: «К–как дела?» Я тихо ему отвечаю: «Отвали от меня. Ушел отсюда». А он свое: «А–автобуса давно нет. Бр–р. Зима нынче холодная. Я ж вот в ГИТИС еду п–поступать». Тут меня развернуло к нему резко, и я крикнул: «Какой же чудак в ГИТИС зимой поступает, а?» Экзаменаторы лежали под столом от смеха. А после нам объявили: «Все свободны, кроме Догилевой, Сухорукова и Стоянова. Наша профессия не в том заключается, чтобы заикаться, а в том, чтобы видеть партнера, слышать его и отвечать ему, желательно не матом». В общежитии нас поселили вместе с Сухоруковым, он был самым старшим на курсе и тогда точно таким же лысым, как и сейчас, а я — самым младшим. Впереди были 4 счастливейших года студенчества.

— Я работал в БДТ имени Горького, сейчас он называется имени Товстоногова, почти 20 лет. Как вспомню: у меня после института было 27 предложений в московские театры. Но эти три неоновые буквы горели для меня такими манящими огнями — БДТ. Чтобы вы понимали, это как будто нашего защитника из «Локомотива» сразу взяли в бразильскую сборную. Даже не могу передать, какой это был рывок для меня, после вуза — в БДТ, к самому Георгию Товстоногову. А что в этом театре придется годами играть «Кушать подано» — не важно, об этом в молодости никто не задумывается.

Одна из моих первых ролей случилась в спектакле «Тихий Дон». Дело было так. Поехал наш театр на гастроли в Омск. Я вместе с ними, хотя ничего не играл, нас всех держали про запас, типа играть у нас есть кому, в ближайшие 20 лет можете ни на что не рассчитывать. И вот несчастье, артист Миша Данилов заболел, и мне сказали выйти на замену. Мизансцена такая: стоят казаки в рядок, в руках у них палка — якобы едут в открытой теплушке, и покачиваются в такт поезду. А когда звук поезда меняется и становится металлическим, стало быть, через речку едут по мосту. Один из нас в этот момент снимает шапку и кричит трубным голом: «Дон, батюшка–Дон!» Казаки, в том числе и я, ему отвечают: «Дон! Дон! Дон!» Вот и вся роль. Мне сказали: «Готовься». В этот момент я с горечью подумал: «Елки–палки, меня 4 года учили основам актерского мастерства. В ГИТИСе самое дорогое образование: 150 студентов на курсе обучают 212 педагогов. И это все для того, чтоб я вышел, снял папаху и крикнул: «Дон!..» Словом, решил подойти к своей роли творчески. Отправился к нашим гримершам, попросил мне пейсы наклеить, очки у меня были такие кругленькие. Заправил рубаху и свитер поглубже в брюки. Вышел в таком виде на сцену. Встал в «теплушку», еду и трясусь. И ровно за секунду до того, как мой коллега должен был сорвать с себя папаху и крикнуть: «Дон, батюшка–Дон!», я произнес тихо и картаво, но чтоб все слышали: «Пгастите, пажалста, как эта ека называется?» Все казаки, кто стоял на сцене рядом со мной, забыли тут же, что это поезд, бросили палку и, скорчившись от смеха, ушли в кулисы. Товстоногов тут же меня вызвал к себе и сказал историческую фразу: «Знаете, Юра, если когда–нибудь вам удастся высечь из зрительного зала то же количество смеха, что вы высекли сегодня из своих товарищей по сцене, из вас, может быть, что–нибудь получится». Я надежды оправдал. Увы, не в театре, а спустя 20 лет в телешоу «Городок». Из БДТ, где у меня серьезных работ и не было никогда, ушел на телевидение. Последней каплей стало очередное распределение ролей в спектакле «Село Степанчиково», где мне выдали белый листочек бумаги с задачами моего персонажа. Там было написано всего три слова: «Входит Обноскин с гитарой». В этот момент я понял: «Стоп! Так больше продолжаться не может». Поблагодарил театр за все. И исчез.

— Однажды с театром мы оказались на гастролях в Индии. Шел 1998 год. Один народный артист, которому посчастливилось там побывать, и не раз, нас предупредил: «Из Индии везем только камни! Кожа там плохая». Для того чтобы купить драгоценности, надо было запастись своим товаром — и продать его на месте за валюту. Вот мы нагрузили наш автобус игрушками «Курочка ряба», носками, душистым мылом, часами для слабовидящих, цветными карандашами. И обязательно — много шампанского. Бывалые утверждали, что в Бомбее «Советское» оторвут с руками. Итак, Индия, столица. Мы разложились со своими «портянками» на главной торговой площади — Яшма–плейс. Я еще выпендрился, взял с собой в поездку не простое шампанское, а «Золотое», в белых бутылках, мне из Одессы передали. И вдруг конфуз, у всех моих коллег–актеров «Советскую» шипучку в зеленых бутылках действительно раскупили в момент, а на мое — в белых — даже не глянул никто. Сутки я горевал, не мог понять, в чем же дело. А через неделю меня повели на индийскую фабрику, на которой я наконец узнал тайну скупки шампанского индусами. Напиток они, естественно, не пьют — сразу выливают. Бутылка им тоже не нужна — они ее разбивают и оставляют себе только толстое зеленое донышко, из которого после гранят свои знаменитые «изумруды». Как говорится, от нас пришло, к нам и ушло: круговорот товаров на рынке. Индия, друзья мои, это страшная прекрасная сказка. Помню, гуляем там на корабле, пьем за Горбачева, за российско–индийскую дружбу, мимо по Гангу проплывают человеческие трупы, на которых сидят орлы и клюют их, а ты в это время закусываешь...

— Все жанры хороши, кроме скучных. Вот я расскажу вам сейчас историю об Ильюше Олейникове. О моем дорогом Ильюше. Вспоминаю, как мы должны были ехать на Дальний Восток — это были наши первые гастроли в качестве ведущих «Городка». Илья звонит на Дальний Восток знакомому администратору, спрашивает: «Ну как там, дорогой! Билеты продаются?» Тот ему отвечает: «Продаются, Илья. Но не покупаются!..» Вот. Вы все смеетесь. Это действительно очень смешно. Но каждый из вас понимает, что я рассказал забавную историю про человека, который умер. Он ушел. Но мы ж не рыдаем от этого. В жизни не бывает чистых юмористических жанров. Смешное всегда ходит рука об руку с печальным.

— Я видел немало ваших земляков в нашем телевизионном проекте «Один в один» — Алену Свиридову, Анжелику Агурбаш и моего любимого артиста, я этого не скрываю, Руслана Алехно... Знаете, что всех белорусских конкурсантов объединяет? Если хотите, это даже национальная черта — излишняя скромность. Полное отсутствие наглости и нахрапистости. Конечно же, это является огромным человеческим плюсом. Но! Жутким минусом в шоу–бизнесе. Значит ли это, что вашим артистам нужно становиться другими? Нет! Но вот иметь каждому из них рядом человека понаглее и оборотистее не мешало бы.

viki@sb.by

Фото  Дмитрия  ЕЛИСЕЕВА

Советская Белоруссия № 237 (25119). Пятница, 9 декабря 2016